МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж) - Дзюнъитиро Танидзаки

— Юкико сегодня встречается со своим женихом?

Сатико обомлела. Она заметила, как изменилось выражение лица Юкико в зеркале, но спросила как ни в чем не бывало:

— Кто тебе сказал?

— О-Хару. Сегодня утром. Это правда, Юкико?

— Нет, — ответила Сатико. — Сегодня Итани-сан пригласила нас с Юкико поужинать в гостинице «Ориенталь».

— Но ведь папа тоже идёт.

— Папу тоже пригласили. Что тут странного?

— Эттян, ступай, пожалуйста, вниз, — сказала Юкико, не отводя взгляда от зеркала, — и позови сюда О-Хару. А сама можешь не возвращаться.

Эцуко была не из тех детей, что слушаются с первого раза, но на сей раз тотчас же повиновалась, как видно, уловив, в тоне Юкико нечто необычное.

— Хорошо, — отозвалась она и вышла.

А уже через минуту в дверях показалась испуганная О-Хару.

— Изволили звать меня? — Вид у служанки был явно смущённый. Тэйноскэ и Таэко, поняв, что атмосфера накаляется, поспешили ретироваться.

— О-Хару, что ты сказала сегодня Эцуко? — Сатико хорошо помнила, что ничего не говорила прислуге о предстоящей встрече, но всё-таки чувствовала себя виноватой в том, что сохранить тайну не удалось, и поэтому считала своим долгом допросить О-Хару при Юкико. — Ну же, О-Хару…

О-Хару не отвечала, она стояла потупившись, и весь её вид свидетельствовал о том, как глубоко она раскаивается в своём проступке.

— Когда ты сказала об атом Эцуко?

— Сегодня утром…

— Зачем ты это сделала?

Служанка опять не нашлась, что ответить.

О-Хару шёл восемнадцатый год, она служила в доме Сатико с четырнадцати лет и теперь уже числилась старшей горничной. За эти годы она сделалась как бы членом семьи,[18] и с ней обращались как с равной.

По дороге в школу Эцуко приходилось пересекать железнодорожную линию, где нередко бывали несчастные случаи, и поэтому кто-нибудь непременно её провожал. Обычно эта обязанность возлагалась именно на О-Хару.

Мало-помалу Сатико вынудила служанку сознаться, что она рассказала обо всём Эцуко, когда провожала её в школу. О-Хару была на редкость жизнерадостной девушкой, но, когда её бранили, она сразу сникала, и невольно становилось её жаль. Впрочем, со стороны, несчастный вид девушки мог показаться даже смешным.

— Возможно, я допустила оплошность, разговаривая при тебе по телефону. Но раз уж ты слышала мой разговор, то тем более должна была бы понять, что сегодняшняя встреча совсем не смотрины, а обычный ужин, неужели тебе надо объяснять, что есть вещи, о которых говорить не полагается. Тем более ребёнку. Ведь ты не первый день служишь у нас, О-Хару. И должна бы понимать, как следует вести себя в подобном случае.

— Нынешний случай не единственный, — не преминула вставить Юкико. — Ты вообще слишком много говоришь, О-Хару. Рассуждаешь о вещах, которые тебя не касаются. Это скверная привычка…

Всё время, пока сёстры по очереди отчитывали служанку, она стояла перед ними неподвижно, с опущенной головой.

— Ну хорошо, можешь идти.

О-Хару всё ещё продолжала стоять в полном оцепенении. Лишь после того, как позволение идти было повторено несколько раз, она едва слышно пробормотала извинение и удалилась.

— Что за болтушка! Ведь её не раз предупреждали, — сказала Сатико, глядя на расстроенное лицо сестры. — Конечно, мне следовало быть более осторожной. Не так откровенно говорить по телефону. Но мне и в голову не могло прийти, что она расскажет Эцуко.

— Дело не только в этом телефонном разговоре. Я заметила, что вы и прежде разговаривали о сватовстве в присутствии О-Хару.

— Разве такое бывало?

— И не раз. Когда она входит, всё замолкают, но стоит ей оказаться за дверью, как снова начинают говорить громко. Она наверняка всё слышит.

В последние дни Тэйноскэ, Сатико, Юкико, а иногда и Таэко после десяти вечера, когда Эцуко уже спала, не раз собирались в гостиной, чтобы обсудить предстоящую встречу с Сэгоси. О-Хару приносила им прохладительные напитки из столовой. Гостиная отделялась от столовой раздвижными дверями, между которыми оставались зазоры шириною в палец, поэтому в столовой было хорошо слышно всё, о чем говорилось в гостиной. Следовало говорить тише, особенно по вечерам, когда жизнь в доме замирала, но никто не придавал этому должного значения. Юкико, по-видимому, была права. Но почему же она не предупредила их раньше? У Юкико вообще был тихий голос, и никому не могло прийти в голову, что она понижает голос из осторожности. Да, трудно, когда прислуга чрезмерно словоохотлива, но трудно и когда сестра настолько немногословна, невольно подумала Сатико.

Впрочем, упрёк Юкико: «всё снова начинают говорить громко» — скорее всего был адресован Тэйноскэ. Стало быть, в своё время она промолчала только оттого, что попросту не посмела сделать замечание зятю. У Тэйноскэ и правда был громкий голос, его легче всего было расслышать.

— Ты должна была сразу же сказать нам об этом, Юкико.

— Я хотела бы, чтобы впредь мои дела не обсуждались в присутствии посторонних. Не смотрины мне неприятны — тяжело сознавать, что всякий раз они думают: «Ну вот, опять у неё ничего не вышло…»

Голос Юкико дрогнул, и по её лицу, отражавшемуся в зеркале, скользнула слеза.

— Но ведь это не так, Юкико. Не было случая, чтобы ты кому-нибудь не понравилась. Всё, с кем ты до сих пор встречалась, мечтали получить твоё согласие. Дело каждый раз расстраивалось лишь потому, что мы считали жениха недостаточно подходящим для тебя.

— Но они-то так не считают. Каждый раз они думают, что меня опять сочли недостойной, и, даже зная, что это не так, всё равно распускают слухи, поэтому… поэтому…

— Ну, довольно, довольно. Не будем больше об этом говорить. Мы допустили оплошность и впредь её не повторим… Что ты сделала со своим лицом! — Сатико взяла пуховку и направилась было к сестре, но тут же остановилась, опасаясь вызвать новые слёзы.

10

Тэйноскэ, удалившийся во флигель, который служил ему кабинетом, стал уже беспокоиться: начало пятого, а дамы всё ещё не готовы. Вдруг в саду послышался шелест, будто что-то застучало по сухим листьям аралии. Тэйноскэ отодвинул сёдзи[19] — небо, такое ясное с утра, заволоклось тучами, и крупные капли дождя посыпались на крышу, прочерчивая по ней беспорядочные линии.

— Дождь, начался дождь! — крикнул Тэйноскэ, взбегая по лестнице в дом.

— В самом деле, — отозвалась Сатико, посмотрев в окно. — Но он скоро пройдёт. Кое-где в просветах виднеется голубое, небо.

Однако черепичные крыши соседних домов уже совершенно намокли, и стало ясно, что дождь расходится.

— Нужно вызвать такси. Не позднее, чем на четверть шестого. И мне, наверное, придётся одеться по-европейски. Как, по-твоему, синий костюм подойдёт?

В плохую погоду такси в Асии были нарасхват, и, хотя машину заказали по телефону сразу же, как только Тэйноскэ распорядился об этом, ни в четверть шестого, ни ещё пять минут спустя её не было. Между тем дождь хлестал всё сильнее. Во всех гаражах города им отвечали одно и то же: на сегодняшний день, поскольку он считается благоприятным, назначены десятки свадеб, оставшиеся же машины, к сожалению, разобрали, как только начался дождь, пришлось довольствоваться обещанием, что первая же машина, которая вернётся в гараж, будет тотчас выслана им.

Если бы машина пришла в половине шестого, к назначенному времени кое-как можно было ещё успеть, но когда до шести осталось менее получаса, Тэйноскэ всерьёз забеспокоился и решил позвонить в гостиницу. Ему ответили, что всё гости собрались и ждут только их. Без пяти минут шесть, машина пришла. Дождь лил как из ведра, и шофёр, раскрыв зонт, проводил по очереди всех троих к машине. Уже садясь в машину, Сатико почувствовала, как у неё по спине скатилась холодная капля. Она подумала, что в дни смотрин Юкико всегда идёт дождь, так было и в прошлый раз, и в позапрошлый…

— Мы задержались на целых полчаса, извините великодушно, — произнёс Тэйноскэ, прежде чем поздороваться с Итани, которая встречала их в гардеробной — Сегодня много свадеб, а тут ещё дождь пошёл, мы никак не могли найти такси.

— В самом деле, по пути сюда я видела несколько машин невестами. Да, кстати… — Пока Сатико и Юкико сдавали пальто на вешалку, Итани отозвала Тэйноскэ в сторону. — Сейчас я познакомлю вас с господином Сэгоси… Но прежде мне хотелось бы узнать, удалось ли вам закончить проверку.

— Видите ли, что касается самого господина Сэгоси, то о нём теперь уже всё известно, и мы вполне удовлетворены, узнав, что это очень достойный человек. Сейчас наши родственники в Осаке наводят справки о его близких. — Как я понимаю, тут тоже никаких осложнений не возникнет. Просто они должны получить одно, последнее, сообщение и просят подождать ещё неделю.