Минск 2200. Принцип подобия - Майя Треножникова

Вербена заворочалась и гортанно застонала. Вцепилась в предплечье Рони, оставляя поломанными ногтями глубокий след, — но в сознание так и не пришла.

— Я видел ее танец. — Рони улыбнулся. — Она воплощенная.

Не мог объяснить, не находил слов. В языке людей, что старше Мира Восстановленного, есть понятия всего-то для пяти чувств — эмпатия не входит в список. После первого призыва мир перекосился в сторону призрачных полугаллюцинаций, реальность рассыпалась, словно стекляшки в калейдоскопе. Рони прозрел и ослеп одновременно. Странное, неописуемое состояние.

Недаром мистиков считали «чокнутыми» — не без оснований. А Вербена вернула ему цельность.

Ненадолго… но это было хорошо.

— Это было хорошо, — сказал Рони и дернул плечом, будто отгоняя комара. — Я отдохнул. Идем?

— Ага… — Целест снова потрепал его затылок. Затем достал сигаретную пачку, с сожалением выявил блестящую фольгой пустоту. — Напарничек. Между прочим, сегодня у нас и состоялась «брачная ночь»… это стоит отметить. Позже.

Коренной виндикарец, Целест мог пробраться из западной части города в восточную за десять минут — притом что средний мобиль тратил более трех часов. Рони не успел пожаловаться вторично, а Вербена — очнуться от обморока. Целест остановился у очередного забора темно-розового камня с редкими прожилками зелени, затем скользнул к калитке явно черного хода.

— Сейчас.

Рони безразлично кивнул. От усталости ноги сами собой сгибались, причем под неожиданным углом.

Целест поозирался по сторонам. Дом, родной дом… и могут быть нежелательные свидетели. Половина слуг — новые, кликнут отца, решив, что забрались воры, а с Адрианом Альеной шутки плохи, пристрелит, а потом разберется, что сыну пулю всадил. Опять-таки ресурс на нуле… воинов хоть и почитают сродни колдунам и чародеям, но суть — гидро-пиро-телекинез, плюс способность к трансформации некоторых веществ. Таблицу Менделеева и законы физики никто не отменял. А энергия для того же гидрокинеза берется из собственных сил…

Целест свистнул два раза и тут же нырнул в негустой, округло стриженный — и в ноябре почти лысый — кустарник, увлекая за собой напарника с драгоценной ношей.

Свист повторился за забором. Целест приглушенно хихикнул.

— Открывай, свои.

За калиткой зашуршало, потом раздался короткий скрип. Целест прищурился, тратя последнюю каплю ресурса на ночное зрение, и осклабился во весь рот:

— Эл! Мы здесь.

Рони чувствовал себя ездовым животным — и отнюдь не благородным скакуном, скорее ишаком или мулом; плелся за лидером-Целестом и тащил Вербену, иногда проверяя ее: жива, здорова, какие-то неясные сны мелькают разноцветными кляксами. Усталость отняла у него все, кроме дара. И будто ушат холодной воды — новый образ, новая аура… Целест? Еще один Целест?

Рони оторвал взгляд от переплетений колючих веток. Девушка-Целест. Похожа.

Довольно высокая, тонкая и гибкая, словно плеть — удар ее обожжет, но от руки хозяина удар — благословение. Рыжие волосы, а глаза оттенка увядшей травы; девушка-осень, двойник Целеста.

— Моя сестра Элоиза. Можно Эл. — Целест беспардонно потянул девушку за рукав куртки, наброшенной поверх пижамы. На пижаме розово мелькали медвежата. Рони почему-то улыбнулся.

— А это мой напарник, Рони…

«Иероним», — хотел добавить тот, но смолчал. Вновь закинул Вербену на плечи с показной легкостью и натуральной осторожностью.

— Ты обзавелся напарником? На-адо же, Целест! — девушка фыркнула, с любопытством уставилась на мистика. Тот не удержался, коснулся ее мыслей. И отпрянул, перехватив «выловил-таки себе мозгожора»…

— Почему мозгожор?

Целест и Элоиза переглянулись. Элоиза скривилась, будто ей жабу за шиворот сунули. Целест продемонстрировал напарнику кулак.

— Простите. Больше не буду, — потупился Рони, благодаря темноту за то, что она сокрыла румянец на его полупрозрачно-светлой коже. — Я…

— Нужно вот разобраться. Эл, помоги, на тебя надежда. — Целест переключил внимание сестры на Вербену. Элоиза барабанила лакированными ногтями по медной резьбе калитки, задумчиво щурилась.

— На фига, возлюбленный братец мой, ты притащил эту замарашку? Да и вообще, заявляешься в три ночи, хотя полагалось бы спать… ну или одержимых ловить. А?

— Долгая история. — Целест пригнулся, чтобы их глаза оказались на одном уровне, потом еще ниже, изображая умоляющий взор. Спектакль был старый, хорошо отработанный. Элоиза широко зевнула, поежилась — в одной куртке все-таки прохладно, ночной морозец кусался стаей насекомых. Мучить брата надоело.

— Давайте внутрь. Только тихо. Отец караул выставил…

Сад в резиденции Альена выгодно отличался от сада

Цитадели ухоженностью, пусть и вчетверо-впятеро уступал размерами. Фигурные деревья напоминали молчаливых стражей Площади Семи, а неяркая багряно-лиловая подсветка проникала в каждый уголок — ненавязчиво, мягко, но неумолимо. Словно сам закон. Словно сама воля Сената.

Целест в который раз хмыкнул над символизмом.

Дом расположился в самом живописном углу, словно вальяжный кот. Два высоких этажа, мансарда с лепниной и освещенная крыша: летом там устраивали официальные и не очень официальные приемы, а ныне одиноко ежились мраморные изваяния полуобнаженных девушек и не менее склонных к нудизму юношей. У парадного входа подобных скульптур еще штук пять, плюс два хмурых алебарстовых льва. Впрочем, хозяйка и гости сейчас пробирались даже не через черный ход — там шаталась прислуга, а к пожарной лестнице и раскрытому окну на втором этаже.

— Нам туда, — сообщила Элоиза. Они благополучно пробрались через сад, мимо всех постов охраны — Элоиза частенько выбиралась таким образом гулять, да и братец наведывался. Она легко подтянулась к нижней ступеньке, с юркостью ласки забралась вверх.

— Быстрее! — шикнула с подоконника. Целест в который раз поскреб макушку, и Рони повторил бы его жест, да руки занятые мешали. Что делать с Вербеной?

— Лезь. Я ее подниму телекинезом, — ресурс грозил уползти в минус, а Вербена — свалиться с высоты десяти метров; Целест проклял девчонку и одержимого, досталась пара ласковых и лестнице с Элоизой.

Получилось. Рони зажмурился, когда карабкался — узкие ступеньки воспринимались хрупкими, как трубчатые птичьи кости, скользили в ладонях и под кроссовками, но сверху взирала Элоиза — хитрая и насмешливая, как лисица. Или белка. Белкой Целеста обозвали… Элои-зе подойдет аналогично…

Затем Целест поднял Вербену. Бесчувственное тело воспарило, словно девочку заживо прибирали Небеса; Элоиза и Рони подхватили ее и втащили внутрь. Целест взлетел последним.

— Уф… все. Меня не трогать. — И он, ничтоже сумня-шесь, прошествовал прямо по зеленоватому мраморному полу, к ворсистому розово-желтому коврику около кровати и на кровать же плюхнулся. На полупрозрачных, как лепестки, простынях отпечатались серые полосы грязи, и осыпалась бордовой коркой засохшая кровь.

— Целест! — взвыла Элоиза. Если бы она была воином, подобно брату, от Целеста не осталось и горстки пепла.

Рони тем временем, поместил Вербену в поросячерозовое и тоже пушистое кресло. Он чувствовал себя неловко в «девчачьей» комнате — среди пастельных тонов, мягких игрушек, двух трюмо красного дерева и с серебряными зеркалами, целого батальона каких-то тюбиков, баночек и бутылочек — они распространяли густой приторный аромат. Печенье, подумал Рони, и рот его наполнился слюной. Есть хотелось невероятно, но до завтрака далеко…

Он коснулся сознанием Вербены, убедился: девочка скоро очнется.

— Просыпайся, — сказал Вербене.

— Целест! — Гнев победил отвращение. Вымазанный брат был торжественно изгнан с кровати за шкирку. — Только. Попробуй. Еще. Раз…

— Прости, о несравненная сестра, мой тяжкий грех! — картинно взмахнул руками тот и устремился к Вербене. Кажется, она и впрямь просыпалась. Целеста продернула дрожь — где-то в диафрагме, он списал ее на усталость, — когда ресницы девочки шелохнулись. Освещение в комнате Элоизы было золотистым, но глаза Вербены по-прежнему сияли холодной луной.

— Где я? Почему вы… ох, нет. — Она застонала, вспоминая бар Кривоногого Джо. — Мой отец… он ведь умер, да?

Целест закусил губу. На кончике языка свернулась соль — кровавая соль.

— Да, — ответил вместо него Рони. — Прости.

Вербена резко села в кресле, и тут же согнулась, будто

пораженная внезапной болью в подреберье. Угловатые плечи тряслись. Подпаленный свитер сполз с левого бесформенной ветошью.

— Что с ней такое? — шепотом спросила у брата Элоиза, но Целест только мотнул головой, опустился на корточки рядом с Вербеной. В тот момент ему хотелось быть мистиком. Или попросить Рони: сделай что-нибудь, вы же умеете. Вместо просьб он молча взял Вербену за руку и тихонько обнял — как почти никогда не обнимал своенравную и ехидную Элоизу… а может быть, вся разница в том, что отец Элоизы жив-здоров и она не одинока?..