Слепая физиология. Удивительная книга про зрение и слух - Сьюзан Р. Барри

Хотя Лиам научился читать и шрифт Брайля, и обычный печатный текст, он предпочел сосредоточиться на последнем. В первом классе его зрения в очках хватало на то, чтобы читать текст, набранный кеглем в 20 пунктов.

В большей части книг для маленьких детей текст напечатан именно таким кеглем, и Лиаму очень нравилось читать. Если бы все его проблемы со зрением были связаны только с альбинизмом, острота его зрения оставалась бы стабильной – но, должно быть, были и другие факторы, поскольку его близорукость прогрессировала. Чем дальше, тем крупнее должны были быть буквы, чтобы он мог читать, но текст в учебниках, наоборот, становился все мельче.

Если вы страдаете от миопии или гиперметропии (дальнозоркости), то свет фокусируется не на вашей сетчатке, а перед ней или за ней соответственно. Чтобы видеть четче, вам нужны очки с линзами, которые фокусируют свет на сетчатке; оптическая сила линз измеряется в диоптриях. Очки с линзами силой –1.0 D используются для корректировки легкой близорукости, а с линзами силой +1.0 D – для легкой дальнозоркости. У большинства младенцев наблюдается легкая дальнозоркость, приблизительно равная +1.0 D, которая снижается по мере взросления. Если вы знаете очень близоруких людей, которые начали носить очки в младшей школе, то им, с большой вероятностью, прописаны линзы силой примерно в пределах от –6 до –8 D. Но Лиаму уже в два года нужны были намного более сильные линзы, – 14 D, а к девяти годам уже –18 D. В двенадцать лет ему были необходимы линзы –20 D, и даже с очками в средней школе Лиаму для чтения был нужен

Ему приходилось крупно перепечатывать задания на нескольких листах бумаги, потом их склеивать, а потом все это складывать вчетверо, чтобы получить сверток размером с нормальный лист.

Очки Лиама представляли собой удивительное зрелище. Линзы в них были настолько толстыми, что дужки не складывались, и из-за этого очки не помещались в чехол. Обычные заушники были недостаточно прочными, чтобы удержать эти линзы, так что вместо них Лиам приладил куски кабеля. Острые края линз царапали Лиаму щеки, а сами линзы были настолько толстыми, что создавали оптические искажения. Двояковогнутые линзы могли бы быть еще в два-три раза толще, если бы они были созданы из обычных материалов – но их сделали на заказ из особого пластика с высоким показателем преломления в одной лаборатории в Канзас-Сити. «Они были неубиваемые, – сказал мне Лиам. – Если их уронить, они не разобьются: они разобьют то, на что упали».

В это время Лиам уже не столько читал, сколько расшифровывал текст. Он делил буквы на округлые и прямоугольные и дальше еще на семь категорий в зависимости от формы. Например, строчная с и строчная e были в одной категории, так как они похожи друг на друга по форме. Лиам пытался угадать, какую букву он видит, запоминал ее и переходил к следующей. Буква t на конце слова резко выделяется, так что слово из трех букв, где последняя буква торчит над остальными, вполне может оказаться словом cat (кошка). Очевидно, что при дешифровке Лиам сильно полагался на контекст. Все это крайне утомительно, и Лиам в итоге возненавидел читать.

Неудивительно, что уроки Лиам делал бесконечно долго. Он начинал работать надо домашним заданием еще в автобусе по дороге домой, слушая аудиозаписи. Его слух был острее обычного, и, как и многие другие люди со слепотой или очень плохим зрением, он обрабатывал звуковую информацию быстрее, чем люди с нормальным зрением. Ему казалось, что большинство людей настраивают звук на аппаратуре слишком громко. Слушая речь экранного диктора – программы, которая зачитывает текст на экране – он ставил настолько высокую скорость, что многие из нас не успевали бы понять такую речь. Приехав домой, он занимался до 23 часов, а утром вставал пораньше, чтобы закончить уроки.

К счастью, Лиам обладал феноменальной памятью. Когда он был маленьким, мама читала ему страницу книги, и Лиам, который ненавидел сидеть спокойно, спрыгивал с дивана и дословно повторял весь текст. В средней школе он углубленно изучал математику несмотря на то, что не мог разглядеть запятые в десятичных дробях, даже если числа были набраны крупным кеглем: Лиам мог запоминать числа и проводить в уме сложные длинные подсчеты. Как и другие люди со значительными нарушениями зрения, он выработал исключительную рабочую память, чтобы компенсировать зрительные проблемы.

Но весь этот тяжелый труд не обходился без последствий. В течение учебного дня зрение Лиама ухудшалось, а цвета блекли. Хуже всего он видел красный цвет, который выцветал до коричневого, тогда как синий – любимый цвет Лиама – терял яркость меньше всего. Даже на пике зрительных возможностей он с трудом отличал оранжевый от красного. Возможно, его проблемы с восприятием красного цвета и любовь к синему были связаны с тем, как наша зрительная система распознает цвета[46]. Мы лучше всего распознаем красные и зеленые цвета преимущественно в той области, которую видим центральной ямкой; синий же мы воспринимаем более равномерно по всему полю зрения за исключением самого центра. Если в течение дня в восприятии Лиама выцветали красные и зеленые, но не синие цвета, то, возможно, он все больше и больше терял центральное зрение. Учитель математики заметил, что Лиаму тяжело различать цвета, когда они работали с цветными кубиками: он спросил Лиама, какой кубик нужно убрать из башенки, чтобы спереди или сбоку башенка продолжала выглядеть так же, и Лиам успешно решил эту задачу, но отличить кубики по цвету он не смог.

Но, судя по всему, только учитель математики понимал все трудности, с которыми столкнулся Лиам. Не будучи полностью слепым, но при этом едва обладая зрением, он застрял между двумя мирами. Если бы он был слепым, все было бы гораздо проще, поскольку в этом случае школа предложила бы ему учебники, изданные шрифтом Брайля. Школьную специалистку по чтению когда-то научили тому, что у людей с альбинизмом острота зрения снижена, но остается стабильной, и для чтения им просто нужен более крупный текст. Она проигнорировала кошмарную близорукость Лиама и отмахнулась от всех просьб о помощи, заявив, что он просто капризничает. Школа диктовала, что и как Лиам должен учить, и ему приходилось подстраиваться под эти требования.

Синди была изобретательна и здорово поддерживала Лиама: она попыталась компенсировать все эти трудности особой семейной традицией под названием «темная