Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

Женщина за прилавком приветственно подняла руку.

– Как прошло утро?

– Хорошо, – ответила Фрида. – Керри, это мой коллега, Джек. Джек, это Керри Хедли.

Джек, порозовев от удовольствия – ведь Фрида удостоила его звания «коллега»! – пробормотал нечто невразумительное.

Керри наградила его широкой улыбкой.

– Что вам предложить? Пирожных почти не осталось… Маркус скоро напечет еще, но сейчас он пошел в школу за Катей. Есть несколько оладий.

– Только кофе, – отказалась Фрида. – Из твоей сверкающей новой кофеварки. А вам, Джек?

– Тоже, – коротко ответил тот, хотя уже и так дергался от переизбытка кофеина и адреналина.

Они сели за столиком у окна, лицом друг к другу. Джек снял пальто, и Фрида увидела, что на нем брюки из коричневого вельвета, рубашка в яркую полоску и ядовито-зеленая футболка, которая просвечивала сквозь рубашку. Кроссовки грязные, а волосы такие взлохмаченные, словно он целый день в отчаянии запускал в них пальцы.

– Вы что, в таком виде принимаете пациента? – ужаснулась Фрида.

– Не совсем. Я просто так одеваюсь. А что?

– Думаю, вам следует надевать что-то более… нейтральное.

– Что, костюм и галстук?

– Нет, зачем же? Просто что-то скучное: однотонную рубашку или пиджак. Что-то более незаметное. Вы ведь не хотите вызвать слишком сильный интерес у пациента.

– Ну, это маловероятно.

– Почему?

– Парень, которого я вроде как должен лечить, слишком поглощен собственной персоной. Именно в этом и состоит его проблема. Я что хочу сказать: это ведь плохо, правда, если я начинаю воспринимать своего первого в жизни настоящего пациента как занозу в одном месте?

– Никому не нужно, чтобы вы его полюбили. Но вы должны помочь ему.

– У этого типа, – продолжал Джек, – проблемы в семье. Но, как оказалось, эти проблемы возникли потому, что ему загорелось переспать с коллегой. Похоже, он и к терапевту-то обратился лишь затем, чтобы я согласился: да, жена действительно его не понимает; да, он имеет полное право исследовать другие возможности. Словно он решил, что должен пройти суровое испытание, и тогда он разрешит себе интрижку и будет считать, что так и надо.

– И что?

– Когда я учился на медицинском факультете, то думал, что учусь лечить людей. Лечить их тело, их душу. И я не очень обрадуюсь, если узнаю, что моя работа как психотерапевта заключается в том, чтобы научить его не казнить себя за измену жене.

– А вы считаете, что именно это и делаете?

Фрида внимательно посмотрела на него, и от нее не укрылась охватившая его смесь робости и экзальтации. На запястьях у него была экзема, ногти обкусаны. Он хотел порадовать ее и бросить ей вызов. Разговаривал он быстро, слова буквально лились потоком, а щеки покрывали то румянец, то бледность.

– Я не знаю, что делаю, – признался Джек. – Именно об этом я и говорю. Я могу быть в этом откровенным, правда? Мне не очень нравится, что я поощряю его измены жене. С другой стороны, не могу же я просто заявить ему: «Не прелюбодействуй». Это уже не лечение.

– А почему он не должен прелюбодействовать? – спросила Фрида. – Вы ведь не знаете, какая у него жена. Может, она сама вынуждает его к изменам. Может, она сама ему изменяет.

– Все, что мне о ней известно, – это то, о чем он сам рассказал. Вы же сами говорите, что люди должны найти подходящий рассказ для своей жизни. И он такой рассказ, похоже, нашел, и это чертовски удобный рассказ. Я стараюсь войти в его положение, хотя он все и усложняет, но он даже не пытается войти в положение собственной жены! Или чье бы то ни было. И меня это беспокоит. Я не знаю, что делать. Я просто не хочу поддерживать его в мысли, что быть кобелем – хорошо. А что бы вы сделали на моем месте?

Джек откинулся на спинку стула и так резко схватил чашку с кофе, что пролил его, прежде чем успел поднести ко рту. У него за спиной в кафе вошел крупный мужчина, тянущий за собой девочку с таким огромным ранцем на спине, что она напоминала черепаху. Мужчина кивнул Фриде и поднял руку в знак приветствия.

– Мир вылечить нельзя, – заметила Фрида. – Нельзя выйти из дома и изменить мир по своему вкусу. Все, что вы можете, – это работать с крошечным кусочком мира, который находится в голове вашего пациента. Вам не нужно. давать ему разрешение, это не входит в ваши обязанности. Но вам следует добиться того, чтобы он был честен с самим собой. Когда я говорила о рассказе, я вовсе не имела в виду, что сгодится любой. Вы можете начать с того, чтобы попытаться объяснить ему, почему он ищет вашего одобрения в этом вопросе. Почему он не может просто пойти и сделать то, что хочет?

– Если я задам ему такой вопрос, возможно, он таки пойдет и сделает.

– По крайней мере, он возьмет на себя ответственность за свой поступок, вместо того чтобы спихивать ответственность на вас. – Фрида немного помолчала. – Как у вас дела с доктором Мак-Гиллом? Вам нравится принимать участие в его сеансах групповой терапии?

Джек подозрительно покосился на нее.

– Не думаю, что у него есть на меня время. Или вообще хоть на кого-то из нас. Я так много о нем слышал, прежде чем получил место стажера в «Складе»… но он, похоже, переживает сейчас стресс и немного рассеян. Не думаю, что обучение стажеров стоит у него на первом месте. Вы ведь его лучше всех знаете, да?

– Возможно.

Глава 6

В последнее время Рубен Мак-Гилл стал замечать, что пятьдесят минут без сигареты – это очень долго. Докурив прямо в кабинете, он сунул в рот жвачку с особо сильным запахом мяты. Впрочем, он понимал, что это лишь дань традиции: в нынешнее время окружающие улавливали запах табака, какие бы меры предосторожности ни предпринимал курильщик. А еще двадцать лет назад все было иначе, ведь тогда все, абсолютно все источало слабый запах сигаретного дыма. Впрочем, какое это имеет значение? Зачем он вообще взял жвачку, чтобы перебить запах? Ведь курение законом не запрещено…

Он вошел в приемную и увидел, что Алан Деккер уже сидит там в ожидании первого сеанса психотерапии. Рубен провел посетителя в одну из трех комнат для сеансов, которыми располагала клиника. Алан с любопытством огляделся.

– А я думал, тут будет кушетка, – заметил он. – Такая, как в кино.

– Вовсе не обязательно верить всему, что показывают в кино. Я считаю, что куда лучше сидеть напротив друг друга. Как нормальные люди.

И он жестом предложил Алану устраиваться в сером кресле с прямой и жесткой спинкой, вынуждающей пациента сидеть ровно и смотреть строго вперед. Сам Рубен сел напротив, так что их разделяло приблизительно шесть футов пространства. Достаточно, чтобы эта близость не казалась давящей, но и не так далеко, чтобы вынуждать собеседников повышать голос.

– Что вы хотите, чтобы я вам рассказал? – спросил Алан. – Я еще никогда не был у терапевта, так что…

– Просто говорите, – предложил ему Рубен. – Времени у нас достаточно.

Прошло всего лишь три минуты, может, четыре, с тех пор как Рубен выкурил сигарету. Он затушил ее о перила на лестнице пожарного выхода, хотя выкурил только чуть больше половины, и бросил окурок на бетонное покрытие двора. И теперь ему опять хотелось курить. Или, по крайней мере, он не мог перестать думать о сигаретах. Курил он не только ради того, чтобы вдохнуть дым. Таким образом он еще и отмерял время, и, кроме того, за сигарету можно уцепиться. Внезапно он понял, что не знает, куда девать руки. На подлокотники – слишком официально. На колени – слишком принужденно, это создаст впечатление, что он пытается что-то скрыть. И он стал принимать то одну позу, то другую попеременно.

В 1977 году, когда Рубен только создал свою клинику, ему исполнился лишь тридцать один год, а он уже стал одним из самых знаменитых психоаналитиков в стране. На самом деле, это походило скорее на группу единомышленников или общественное движение, чем на клинику. Он создал собственную версию психотерапии – более эклектичную и менее связанную правилами, чем большинство традиционных подходов, существовавших на тот момент. Его версия должна была изменить целое направление в науке. Его фотографии появлялись на обложках журналов. Интервью с ним печатались в газетах. Он комментировал документальные фильмы на телевидении. Писал книги с таинственными, слегка эротичными названиями («Желание и приобретенная беспомощность», «Игривость любви»). Он начинал работу в гостиной своего викторианского дома с террасой в элитном районе Примроуз-Хилл, и даже когда клиника стала организацией, финансируемой Государственной службой здравоохранения и переехала в Свисс-Коттедж, она сохранила атмосферу богемности. «Склад» был разработан в стиле модерн: архитектор решил сохранить некоторые детали старого здания (стальные брусья и стены, выложенные шероховатым лицевым кирпичом), а затем добавил массу стекла и нержавеющей стали. Однако с течением времени кое-что неизбежно изменилось. И Рубену оказалось очень тяжело признаться себе в том, что на самом деле никакой новой версии психотерапии никогда не существовало. Рубен Мак-Гилл был очень привлекательным и харизматичным человеком, и он притягивал коллег и пациентов, как религиозный деятель притягивает последователей. С годами физическая привлекательность и харизма поблекли. Выяснилось, что его терапевтические методы невозможно использовать в условиях других медицинских учреждений, а перечень психологических состояний, для которых они годились, постепенно сужался. Но «Склад» оставался успешным предприятием и пользовался уважением. Он помог отдельным людям изменить свою жизнь, но изменить весь мир, конечно, не смог.