Неприличное предложение - Елена Лабрус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но теперь слово казалось ему издёвкой. Тонкой, но все же насмешкой над ним.
Сука!
Да, он подумал. Даже заказал для неё вексель.
Даже уже решил, как символично потратит этот её миллион.
И отдал соответствующие указания.
Вышло, конечно, спонтанно и со зла. Но уже как вышло…
— Зачем тебе эта девчонка, Платон? — хрустя пальцами, нервно мерил шагами кабинет Селиванов, пока не остановился у стола.
На столе перед Платоном лежала та самая мятая фотография.
В сердцах, в растрёпанных чувствах скомкав фото, Платон и не подумал, что не стоит раскидываться личным архивом, но потом сообразил, какую допустил оплошность. И Селиванов, что и был отправлен за снимком, имел возможность, во-первых, убедиться в репутации ресторана и в их лояльности к постоянным клиентам — грязный снимок он лично нашёл под грудой мусора, а не в кармане официантки: даже увольнять никого не пришлось. А во-вторых, первый и единственный после Прегера узнал, что у того ветвистые рога пятилетнего оленя. Не удивился: неприязнь у них с Ритой была взаимная. Но ходил по краю, если собирался это как-то прокомментировать.
— Ты же знаешь, что так это не работает? Глаз за глаз, зуб за зуб?
— Тебя это не касается, — предупреждающе понизил Платон голос.
— А я не о тебе, и не вот об этом, — кивнул он на снимок. — Я о себе и о девчонке. Ты решил показать, что ты хозяин, а я холуй? Так я и так знаю своё место. Хочешь наказать меня — накажи. Я понятия не имею за что, но хочешь — накажи. Она тут при чём?
— Ты же даже не знаешь о чём мы говорили, — усмехнулся Платон, откинулся к спинке кресла, соединил подушечки пальцев и рассматривал помощника с удивлением. Платон, конечно, заметил, что Селиванова интересовала девушка, но не думал, что настолько. — Так с чего вдруг бросился её защищать?
— С того, что давно тебя знаю. И видел, как ты был зол. И теперь знаю почему. Вряд ли ты предложил ей что-то хорошее.
— С чего ты решил, что я вообще ей что-то предложил?
— А бумага, что ты ей вручил, годовой абонемент на посещение зоопарка? И да, я видел, глупо отрицать. Весь проспект при желании мог это видеть, — упёрся Григорий руками в стол. — Платон, не трогай девчонку! Сними шлюху, выеби и успокойся!
— Ты за кого меня вообще принимаешь? — вырос из-за стола Прегер, как ледяной торос, готовый прихлопнуть зарвавшегося мальчику и размазать. — Ты что себе позволяешь?
Их взгляды скрестились как мечи, до летящих искр. Но Селиванов не уступил.
— Обычно — ничего. И хер с ней со шлюхой, сам разберёшься. Хочешь прилюдно выпороть меня — выпори. Хочешь уволить — уволь. Но я же не идиот, ты ткнул пальцем в девчонку потому, что она понравилась мне.
— А она тебе понравилась? Тебе? Понравилась? — заржал Прегер.
— Представь себе, — взмахнул Селиванов руками.
— Хочешь сказать, что положил на неё глаз и ходишь облизываешься?
— Я не трахаю всё, что движется, Платон. Да, иногда мне просто кто-то нравится, без желания затащить в койку. Она хорошая девочка, весёлая, искренняя, добрая. Славная. Одного этого мне достаточно, что не дать её в обиду.
— И всё? — хмыкнул Прегер, не поверив ни единому его слову.
— Нет, не всё. Она похожа… на мою сестру.
А вот это уже было близко к правде.
— На твою погибшую сестру, — упал обратно в кресло Прегер.
— Не обязательно говорить это вслух, — дёрнулся Селиванов.
— Знаешь, что я тебе отвечу, Гриша, — тяжело вздохнул Платон. — Не всё, что кажется хорошим, действительно таким является. А тот факт, что она похожа на человека, который тебе дорог, не делает её им. Люди, которым мы порой доверяем больше, чем себе — предают. Женщины, которых любим больше жизни — лгут. Жизнь — дерьмо.
— Очень познавательно, — скривился Селиванов.
Дерзости, ему, конечно, было не занимать. Но, может, потому Прегер его и любил. Потому и держал так близко, что Селиванов напоминал каким Платон мог бы стать, если бы мог себе это позволить. Горячим, резким, открытым, порывистым. Платон все свои страсти держал при себе и так тщательно скрывал, что казался застывшим ископаемым куском льда. Потому так горько было ему подозревать Селиванова, а подозревать приходилось всех и вся. А ещё горше будет с ним расстаться.
Но жизнь и правда дерьмо. А порой, как сегодня, дерьмовее некуда.
— Скажи мне прямо, в чём я провинился? — нагнулся к нему Григорий.
— Если ты сам не знаешь, мне нечего тебе сказать, — держал лицо Прегер.
— Я не знаю, Платон, — взмахнул тот руками. — Я вижу, чувствую, понимаю, что ты меня в чём-то подозреваешь, только не знаю, что натворил. Но что бы это ни было, это касается только меня и тебя, или тебя и твоей жены, девчонка точно ни при чём.
— А знаешь, — снова соединил подушечки пальцев Прегер. — Неважно, что я ей предложил. Но раз ты в неё так уверовал, что даже бросился защищать, поставив под удар и моё расположение, и свою работу, давай сделаем так: если она примет моё предложение, ты постараешься как-то смириться с тем, что бабы — вероломные продажные стервы, научишься с этим жить, а ещё молча соберёшь вещички и уйдёшь.
— А если — нет?
— Я признаю, что был неправ.
— И всё? — усмехнулся Селиванов.
— А чего ты ждёшь? Что я сделаю тебя партнёром компании, если какая-то ветреная малолетка забудет, что я дал ей на «подумать» два дня?
— Нет, конечно, нет, — усмехнулся Селиванов. — Но знаешь, что?.. Я никогда не забывал того, что ты для меня сделал. А ты сделал больше, чем кто-либо за всю мою дерьмовую жизнь. В чём бы ты меня ни подозревал — я тебя не предавал, Платон. Не предавал, но… пошёл ты на хуй Прегер! Я уйду сам, не надо искать повод от меня избавиться. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы ты оставил девчонку в покое? Счастливо оставаться!
Он вышел и хлопнул дверью…
Дурак!
Платон покачал головой, глядя в зеркало на своё испачканное зубной пастой лицо. Прополоскал рот. Сплюнул. И тяжело вздохнул.
Но тем хуже для него.
Тем хуже для него…
Он чистил зубы и боролся с искушением подрочить. Опять представить кого-нибудь, крепко обнимая член рукой. Да хоть и снова девчонку. Привычно поднявший голову, пока Платон ублажал жену, тот никак не хотел
