Небо остается нашим - Марина Чечнева

Спрыгнув на землю, я в сердцах бросила подруге:

- Не выйдет из меня ночника! Видишь, какая неудачная посадка…

- Надо сделать так, чтобы вышел, Чечнева! - раздался из темноты резкий голос Расковой. [41]

- Все равно не выйдет! - упрямо стояла я на своем. Марина Михайловна внимательно посмотрела на меня.

Я опустила глаза.

- Это у нее пройдет, товарищ майор, - вступилась за меня Надя Попова.

- Вот что, Чечнева, успокойся, не нервничай… Выше голову! После войны хочу видеть у тебя ордена. Не меньше двух!

- Так уж и двух!…

Раскова засмеялась:

- Три можно. А меньше двух не пойдет!…

Марина Михайловна повернулась и зашагала к другому самолету. Я видела, как она с завидной легкостью вскочила на плоскость крыла и стала что-то объяснять летчице.

Такой Раскова была всегда. В любое время суток она находилась рядом со своими девушками: проводила разборы, летала, беседовала с людьми, отдавала распоряжения, внимательно присматривалась к подчиненным, учила их. Казалось, она никогда не отдыхает, во всяком случае, ее постоянно видели за делом. Мы не замечали у Марины Михайловны внешних признаков усталости. Она умела владеть собой. Всем нам казалось, что эта женщина обладает невиданной энергией.

* * *

Трудно было не одной мне. Женя Руднева исповедовалась в дневнике:

Сижу на морзянке и огорчаюсь. Ничего у меня не клеится: с цифрами еще кое-как, а вот с буквами я никак не справлюсь, мы принимаем по радио, сразу на слух. Сейчас мы разучили условные знаки радиообмена, так я, наверное, всегда буду сообщать, что слышу плохо, не поняла и чтобы давали медленнее. И интересно получилось: эти звуки я сразу усвоила. Ну да ладно, справлюсь.

Ежедневные занятия требовали максимальной отдачи сил. А тут еще частые тревоги, дежурства на старте в снежные ночи, разогревание промерзших моторов перед вылетами, короткие проводы и долгое ожидание подруг с учебных полетов…

Зима в тот год выдалась на редкость суровой. Стояли сорокаградусные морозы. Доставалось всем - и нам, летчицам, и штурманам. Но особенно лихо было техникам и [42] вооружением. Во время учебных полетов с рассвета и до вечерней зари девушки находились на аэродроме. Они готовили машины в пургу и метель. На ветру замерзали лица, от металла коченели руки даже в теплых рукавицах, но наши верные помощницы не уходили, пока не была проверена каждая гайка, каждый винтик. И я не припомню случая, чтобы в тот период из-за технической неисправности у какой-либо машины отказал мотор. Именно здесь, в суровых испытаниях, родилась наша дружба со специалистами наземной службы и твердая уверенность в них.

К началу февраля 1942 года уровень подготовки личного состава женской авиационной части позволил приступить к главному - формированию, обучению и сколачиванию авиационных полков.

В силу специфики боевой подготовки формирование полков проходило в различные сроки. Первым был сформирован 586-й истребительный женский полк, командиром которого назначили одну из опытнейших летчиц нашей страны майора Тамару Александровну Казаринову. Этот полк получил на вооружение новейшие по тому времени истребители конструкции А. С. Яковлева - Як-1. Истребительный полк был укомплектован и обучен раньше других и вошел в состав 144-й авиационной дивизии ПВО города Саратова. Там он принял боевое крещение, там начался его боевой путь.

Вторым был сформирован 588-й авиационный полк ночных бомбардировщиков, все должности в котором занимали женщины. Он состоял из двух эскадрилий. Командиром полка назначили Евдокию Давыдовну Бершанскую.

Отличная летчица, она несколько лет трудилась в Батайском авиационном училище, умела быстро сходиться с людьми. Еще в 1937 году за успешную преподавательскую деятельность Бершанскую наградили орденом «Знак Почета».

Перед войной Евдокия Давыдовна работала в отряде специального применения. Она обслуживала колхозы, летала на пассажирских и почтовых линиях, одновременно, как депутат Краснодарского городского Совета и член горкома партии, вела большую общественно-политическую работу.

Майора М. М. Раскову и старшего лейтенанта Е. Д. Бершанскую связывала крепкая и сердечная дружба. [43] С самого начала Марина Михайловна встретила Евдокию Давыдовну просто и тепло, словно они были давно знакомы. Эти две коммунистки служили примером во всем для нас, молодых девушек.

Начальником штаба полка стала бывшая студентка четвертого курса механико-математического факультета МГУ Ирина Ракобольская.

Меня назначили начальником штаба, - вспоминала она впоследствии. - Командир полка Е. Д. Бершанская ходила с орденом в звании старшего лейтенанта - и меня к ней начальником штаба! Я тогда еще не имела никакого звания, не имела даже представления, что должна делать. Помню, нужно было оформлять аттестации на звания, но, ввиду того что это делалось впервые, пришлось переписывать их по пять раз. В приказе № 1 было зафиксировано, что мы приступили к исполнению обязанностей. Вторым приказом утверждалось распределение по экипажам личного состава и назначение должностных лиц. Вначале мы чувствовали себя неловко: ведь совсем недавно все были на одинаковом положении, а тут вдруг я - командир. Вхожу в комнату - все должны встать, спросить разрешения и т. д. Не сразу удалось мне освоиться с новым положением, и далось это нелегко.

Бывший инженер Иркутской летной школы Софья Озеркова, талантливый, знающий свое дело специалист, была назначена на должность инженера полка. Она обучала техников прямо у самолета, была очень справедливой и требовательной, не допускала поблажек. Ведь от того, как работает на земле техник, зависит надежность машины в полете. В подчинении Софьи Озерковой находились такие опытные специалисты, как инженер полка по вооружению Надежда Стрелкова и инженер по электроспецоборудованию Клавдия Илюшина. Штурманом полка стала Софья Бурзаева. Все они были отличными специалистами своего дела и авторитетными командирами.

Особенно мы обрадовались, узнав, что комиссаром назначена Евдокия Яковлевна Рачкевич. Очень скоро мы между собой стали называть ее «наша мамочка». Возможно, это звучит сентиментально, но Рачкевич действительно стала для нас не только командиром, старшим товарищем, но и близким, родным человеком. С ней мы могли делиться любыми, самыми сокровенными мыслями, любыми своими переживаниями. Мы доверяли ей даже свои тайны. [44]

Евдокия Яковлевна имела огромный жизненный опыт. Дочь бедняка, она рано познала нужду и горе. Уже в детстве Дуся отличалась удивительно сильным для ребенка характером. Ей, одиннадцатилетней девочке, доверяли партизаны, поручая некоторые задания. Отец, опасаясь репрессий, ругал дочку. Но Дуся не отступала от своего. Нашелся предатель, который донес петлюровцам на ребенка. Однажды бандиты ворвались в дом ее родителей, учинили погром, а девочку увезли с собой. На допросе ее избили, пытаясь выяснить, что она знает о партизанах. Дуся молчала.

Через две недели партизанам удалось освободить свою юную помощницу. Дуся вернулась домой. Родители запретили ей общаться с партизанами. Однако девочка не послушалась и на этот раз. Вскоре она помогла выследить и разгромить банду.

В 1920 году Дуся навсегда покинула родительский дом и стала воспитанницей пограничного отряда. Здесь она вступила в комсомол, затем в партию, отсюда уехала в Киев на юридические курсы. Закончив их, стала работать судьей в Каменец-Подольске, где ее несколько лет подряд избирали членом бюро окружного комитета партии.

С этого времени Евдокия Яковлевна постоянно находилась в самой гуще жизни. В 1932 году она - на военной службе в кавалерии. Затем получает направление на учебу в Военно-политическую академию имени В. И. Ленина, с отличием заканчивает ее и становится преподавателем военного училища связи в Ленинграде. Начало войны застало ее в адъюнктуре академии. Партия послала коммунистку Рачкевич комиссаром формирования женской авиационной части. Затем она стала комиссаром полка ночных бомбардировщиков.

С первых дней работы в полку Евдокия Яковлевна стремилась внести в наш коллектив атмосферу сердечности и настоящей дружбы. И это ей удалось.

Вскоре нас распределили по экипажам. Вместе со штурманом Ольгой Клюевой я попала в эскадрилью бывшей летчицы Гражданского флота Серафимы Амосовой. В Амосовой все дышало благородством. Уже с первого знакомства в ней угадывалась большая внутренняя сила. Немногословная, выдержанная, Амосова никогда не повышала голоса, не раздражалась, работала без спешки. Красивые серые глаза ее были всегда спокойны и внимательны, [45] но иногда взгляд их становился холодным, острым. Только глаза и выдавали ее настроение, а сама она по-прежнему оставалась выдержанной, рассудительной. И все же мы, ее подчиненные, хорошо знали: провинишься - пощады от командира не жди.