Происхождение русско-украинского двуязычия на Украине. - Анатолий Железный

Да, если рассуждать абстрактно, на качественном, так сказать, уровне, то так оно и есть. Но стоит только перейти к количественной оценке заимствований, то перед нами открывается такая картина, перед которой Ваши абстрактные рассуждения теряют смысл. Задавались ли Вы, пан Лосив, таким простым вопросом, без решения которого рассуждать об истории украинского языка — пустая трата времени: а сколько, собственно, имеется в украинском языке польских, венгерских, румынских, тюркских и др. заимствований? Нет? Тогда давайте обратимся к работе киевского филолога-любителя Георгия Майданова, который взял на себя труд сделать то, чего не догадались сделать наши филологи-профессионалы: он выполнил приблизительный подсчет имеющихся в украинском языке различных заимствований. Подсчет дал весьма красноречивые результаты. Выяснилось, что венгерских и румынских заимствований в областных украинских диалектах не так уж много, примерно по сотне в каждом случае. Зато польских заимствований набралось ни много, ни мало, а около двух тысяч! Это уже, извините, не просто некие лексические вкрапления, появившиеся в украинском языке в результате контактов с поляками, это уже сама суть языка, его живая плоть!

Более всего Вас возмущает вывод, который следует из моей статьи: у русского языка объективно имеется больше оснований считаться преемником языка жителей Киевской Руси, чем у украинского. «Почему это русский — правопреемник древнерусского…? А не украинский или белорусский?»

Позвольте, да ведь Вы же сами категорически отрицаете тот всем известный факт, что Киевская Русь была общей матерью трех братских славянских народов и, следовательно, их языков! Раз, по-вашему, сегодня есть только один преемник древнерусского языка, то любой здравомыслящий человек прежде всего назовет русский язык, более других соответствующий древнерусскому по своему словарю (на это указывал В. М. Русановский), грамматическому строю и общему характеру. Очень близок к нему и белорусский язык, хотя ему в силу сложившихся исторических обстоятельств тоже не удалось избежать некоторой полонизации. Из трех названных языков наиболее далек от славянорусского (древнерусского) языка — украинский, который выработался уже после гибели древнерусского государства в результате воздействия двух мощных факторов: польского господства и тесного контакта с тюрко-половецкой средой в процессе заселения территорий за днепровскими порогами бежавшими от поляков русскими людьми.

У Вас, пан преподаватель, иная точка зрения: русский язык никак не может быть преемником древнерусского по той причине, что он сильно засорен угро-финской и татарской лексикой: «Поэтому справедливо ли говорить только о «полонизации» староукраинского языка, замалчивая «татаризацию» русского языка и мощное влияние на него угро-финского языка?» Но ведь я и не писал о полонизации староукраинского языка! Я писал об ополячивании славянорусского (древнерусского), так как староукраинский язык сам по себе уже есть продукт ополячивания.

Теперь о «мощном влиянии угро-финского языка», как Вы изволили написать. Решив проверить Вашу идею, я взял свой русско-финский словарь и принялся искать в нем финские слова, сходные по звучанию (и по смыслу) с русскими. Но, увы! Я нашел одно-единственное финское слово «kuula» (пуля), которое, согласитесь, больше напоминает польско-украинское «кyля»! Что-то не похоже на «мощное влияние»…

А что касается «татаризации» русского языка, то да, Вы правы, в русском языке есть какое-то количество слов татарского происхождения. Но сколько их: десять, двадцать, сорок, пятьдесят? Возможно. А известно ли Вам, сколько татарских (вернее, тюрко-половецких) слов имеется в украинском языке? Если нет, то я Вам скажу: по приблизительным подсчетам того же филолога-любителя Георгия Майданова их в украинском языке более двухсот. Вот примеры: курінь, куркуль, кавун, кош, килим, бугай, майдан, казан, кобза, козак, лелека, ненька, гаманець, тин, байрак, галаган, капщук, могорич, кохана… Слова эти выглядят такими родными, украинскими, не правда ли? Так что если мы зададимся целью проследить «татарский след» в наших языках, то начинать нужно скорее с украинского. Но это тема отдельного обстоятельного разговора. Наша наука все еще упорно замалчивает значение тюрко-половецкого воздействия на формирование украинского этноса. Но как иначе объяснить появление таких вот «истинно украинских» слов явно тюркского происхождения, если в письменных памятниках древней Руси они не встречаются?

Между историческими условиями развития русского и украинского языков есть одна очень существенная разница. Да, северо-восточные русские княжества почти 300 лет были под так называемым «монголо-татарским игом». Но русские люди здесь почти не ощущали влияния татарского языка и культуры, так как кочевники, одержав победу, вновь вернулись в свои улусы. «Так как монголы нигде не оставляли гарнизонов, то «подчинение» носило чисто символический характер; после ухода монгольского войска жители возвращались домой, и все шло по старому» (Л.Н. Гумилев «Древняя Русь и Великая степь». Москва, 1992, с. 508). Таким образом, русская культура и русский язык продолжали свое естественное саморазвитие, начавшееся еще в Киевской Руси. Именно поэтому я утверждаю, что славянорусский (древнерусский) и нынешний русский языки — это один и тот же язык на разных ступенях своего саморазвития.

Совсем иная картина была в Южной Руси! Польские паны с их многочисленной челядью долгое время господствовали на захваченных русских землях и буквально сидели не шее у русского человека, деформируя его язык и жизненный уклад. Те же, кто не выдерживал польской панщины и бежал на южную границу, за пороги, присоединялись к местным половцам и превращались в казаков. Вот где истоки украинского этноса и «татаризации» русско-польского диалекта (украиского языка).

Не могу не ответить еще и на главный вопрос пана Лосива, вынесенный им в заголовок: «Любили ли крестьяне польских панов больше, чем русских?» Пан Лосив спрашивает меня: «Вы пишете, что украинский крестьянин старался общаться с польским дедичем по-польски, поэтому его собственный язык портился и так, мол, возник украинский язык. А какой же язык, в таком случае, мог возникнуть вследствие общения крестьянина с русским паном и почему он не возник? Что-то тут у вас не сходится! Или, может быть, польского помещика украинские крестьяне любили больше, чем русского?»

Сходится, пан учитель, все сходится, сейчас Вы в этом убедитесь. Отвечаю: на Правобережье никакого влияния русского помещика на крестьянина не было и быть не могло, так как «Огромный вес поляков… прежде всего обуславливался богатством и влиянием их элиты. В 1850 г. около 5 тыс. польских землевладельцев имели 90 % земли… этого региона. Правобережье, где сосредотачивалось 60 % всего дворянства Украины, оставалось твердыней старых порядков. Даже ликвидация крепостного права не могла поколебать положения таких сказочно богатых польских магнатов, как семьи Потоцких, Чорторийских, Браницких и Заславских…» (Орест Субтельный «Украина, история». Киев, 1992, с. 244).

Вот Вам и влияние русского помещика. Где же оно? Как был польский пан, так и остался. И на Левобережье были такие же паны, только числом поменьше. Но Левобережье исторически тяготело к России, поэтому здесь, в результате взаимодействия украинского и русского языков, выработался некий усредненный язык, который некоторые деятели украинской культуры презрительно называют «суржиком». На самом деле это нормальный, полноценный украинский язык, в котором просто меньше полонизмов, чем в языке западных украинцев, обитающих в непосредственной близости от очага «украинизации» языка — Польши.

Представляет интерес и вот такой Ваш пассаж: «Я не считаю украинский народ двуязычным, как у мордвы (язык «ерьзя» и язык «мокша»). Он имеет только один язык — украинский — и только с ним может отождествлять себя и свою державу».

Пафос этого высокомерного пассажа очевиден: украинцы — это вам не какая-то мордва, чтобы и далее мириться с такой исторической реальностью, как собственное двуязычие. Поэтому нужно срочно, любой ценой и, не считаясь с мнением подавляющего большинства граждан Украины, создать новую, никогда прежде не существовавшую реальность, в которой один из наших местных языков (русский) стал бы считаться иностранным, чуждым и враждебным для истинного, «щирого» украинца — «мовою сусідньої держави».

Для «научного» обоснования этой безграмотной, нелепой идеи во всех националистических изданиях Украины развернулась шумная, массированная кампания по шельмованию русского языка и его носителей — русскоязычных граждан, для которых успели придумать множество презрительных кличек вроде «российские шовинисты», «пятая колонна», «украинофобы», «земли своей ненавистники», «манкурты» и т. п. и т. д.