Огнестрельное оружие XIX-XX веков. От митральезы до «Большой Берты» - Джек Коггинс

Они представляли собой великолепную нерегулярную конницу, бесценную в качестве разведчиков, рейдеров и боевого охранения, способную, с учетом применяемого в то время оружия с небольшой дальностью стрельбы, тучами кружить вне сферы поражения вокруг вражеских формирований, постоянно держа их в напряжении, и захватывать в плен любого, кто отставал от основной массы войск. При действиях в качестве регулярных войск и против сомкнутого строя они теряли значительную долю своей эффективности. Французский барон де Марбо и другие офицеры регулярных частей оценивали действия казаков в этих случаях не слишком высоко. Коленкур писал: «Они являются самыми лучшими из всей легкой кавалерии мира частями для охранения армии, разведки местности или несения патрульной службы на марше, но, когда мы встречали их строем и шли на них в атаку сомкнутыми рядами, они не могли оказать нам сопротивления, даже если они и превосходили нас численно вдвое…» И в другом месте: «Опасность заключалась не в атаках казаков, которых наши солдаты, если встречали их в строю, никогда не боялись…» Тем не менее многочисленные упоминания о них свидетельствуют о значительном вкладе, который вносили эти всадники в исход кампании. Сам вид этих постоянно видневшихся в отдалении групп всадников, рассыпанных по заснеженной равнине и наблюдающих за врагом, должен был напоминать полуголодным и полузамерзшим воинам великой армии стаи голодных волков.

Рядовой и унтер-офицер Преображенского полка, 1830 год

В ходе контрнаступления союзных армий русские через всю Европу дошли до самого Парижа. Лютцен, Баутцен, Дрезден и сражения французской кампании 1824 года – во всех них принимали участие русские солдаты. Несмотря на некоторые восточные анахронизмы, например, таких, как башкиры, вооруженные луками и стрелами (французы называли их «амурчиками»), чье появление на полях сражений в Германии вызывало у противников больше смеха, чем опасений, русская армия теперь находилась на уровне армии любой другой державы. Русская артиллерия отличалась огневой мощью и отличным обращением с орудиями, а кавалерийские части действовали более чем эффективно. Это была армия, с которой царь несколько позже, когда исчезла угроза с Запада, начал упорный «славянский марш» на Кавказ и к границам Персии, Афганистана и Китая.

Рубежи

Пограничные конфликты с Персией привели к войне (1826–1828), которая закончилась аннексией Россией двух приграничных провинций и значительными репарациями. В то же самое время снова встал вопрос о пребывающих под турецким владычеством христьянских странах Европы. Александр I не сделал почти ничего для помощи этим оккупированным народам, но Николай I (1825–1855) занял в этом вопросе твердую позицию. Воспользовавшись восстанием янычар (знаменитый корпус наемников, который в конце концов стал настолько влиятельным, что стал угрожать власти султана[7]), русские войска вошли в Молдавию и Валахию и заняли Адрианополь. На востоке были заняты Каре и Эрзерум, и султан запросил о мире.

Черкес из состава конвоя Его Императорского Величества, 1842 год

Россия за несколько лет прочно утвердилась как на северном, так и на южном склоне Большого Кавказского хребта. В первой половине XIX века там почти постоянно велись военные действия с неукротимыми племенами местных горцев. Самым известным из племенных вождей, которые пытались сопротивляться продвижению русских, был Шамиль – фанатичный мусульманский воин-имам, возглавивший священную войну против захватчиков-неверных. В течение двадцати пяти лет он удерживал свои горные крепости против лучших генералов, которых русские смогли отправить против него. Лишь в 1859 году он покорился силе и сдался в почетный плен. За годы этого яростного противостояния на Кавказе были дислоцированы русские войска численностью около 200 000 человек, из которых больше погибло от болезней и неустроенности, чем от сабель и пуль горцев. Русские военачальники печально знамениты расточительностью по отношению к своему личному составу; потери, считали они, всегда могут быть восполнены за счет неисчерпаемых людских ресурсов страны.

В тот же самый период колонны русских войск двигались через степи и пустыни Туркестана к Хивинскому ханству. Жара, жажда и болезни собрали обильную жатву в их рядах, но со временем страны Средней Азии оказались густо покрытыми россыпью русских фортов и передовых постов, против которых всадники пустынь и диких горных стран повели непрестанную партизанскую войну.

Основной проблемой стало снабжение войск и поселений всем необходимым для жизни, и своим конечным успехом русская армия в значительной мере была обязана неустанным трудам своего инженерного корпуса, строившего дороги и прокладывавшего пути в безводных пустынях и через мрачные горные ущелья.

Завоевание Востока было прервано в 1854 году войной с Англией, Францией и Турцией. Воюющие стороны разделяла половина территории Европы, сама же война велась в одном из немногих регионов, откуда на Россию можно было осуществить нападение с моря, имевшее определенные шансы на успех. Основным театром военных действий стал Крымский полуостров; силы союзников высадились десантом неподалеку от Евпатории. Поражение русских у реки Альмы, открывшее дорогу на Севастополь, стало большой неожиданностью. Сорок лет побед над азиатскими армиями и флотами сделали русских чересчур самоуверенными. Хотя русский солдат сражался с обычной для него отвагой, особенно при обороне крупной военно-морской базы и крепости Севастополь, ему еще не пришлось бывать под огнем английского стрелкового оружия, ставшего в эту войну еще более смертоносным за счет недавно принятого на вооружение Минье и нарезного ружья Ли – Энфилда. Это последнее (которое, по словам корреспондента «Тайме», «сметало ряды врагов подобно ангелу смерти») сделало давнее противостояние между боевой линией и колонной еще более неравным. Впечатление, которое производили на свидетелей происходящего русские войска, можно выразить такими словами: большие серые массы солдат, покорно и стойко держащиеся под огнем, почти не проявляли инициативы даже на полковом уровне.

Кавказец – с газырями на груди и в национальной одежде с длинными рукавами, 1840 год

Массированные атаки на британские линии у Инкермана являются хорошим тому примером. Там 42 000 русских, организованных в мощные колонны, используя преимущество внезапности (дозорная служба и полковая разведка находились на очень низком уровне с обеих сторон), не смогли разгромить менее чем 8000 британцев и около 7000 французов, из которых едва около половины смогло принять участие в сражении. Снова и снова русские колонны, состоявшие из тысяч солдат, позволяли атаковывать и отбрасывать себя назад небольшим отрядам союзников. В конце концов русские отступили, оставив на поле боя около 12 000 убитых и раненых, но, если бы они продемонстрировали хотя бы долю той стремительности и инициативы, которую выказали тогда даже британские унтер-офицеры, это наступление могло бы закончиться сокрушительным поражением союзников.

Гренадерская шапка, кивер и шлем, 1845 год

Как верно написал английский историк Александр Кинглейк, сравнивая доблесть русского и английского солдата, «…один из них был всего лишь маленьким звеном в цепи таких же стенающих крестьян, оторванных от своей родины неким указом; тогда как другой, крепкий и здоровый рекрут, свободно выбрал возможность стать профессиональным солдатом…». Для большинства русских крестьян армия была кошмаром. Те несчастные, кого воля их господина обрекала практически на всю жизнь служить в армейских рядах, вызывали всеобщую жалость. Такая доля считалась даже хуже, чем ссылка, потому что в Сибири, по крайней мере, рядом с ссыльным могли быть жена и дети. Подобное отношение к армии вполне разделяли и владельцы поместий, которые всегда старались направить в ее ряды тех из своих крепостных, без которых могли обойтись, либо тех, кого хотели жестоко наказать. Как написал Бассехс в своей книге «Неизвестная армия», «…к середине XIX века русская военная система обладала тенденцией вбирать в себя все негодное для службы». Даже тот факт, что русский солдат был «человеком долгослужащим», не делал его равным профессиональному солдату других армий. Смертность от болезней и боевые потери были столь высоки, что новые рекруты постоянным потоком шли в армию. В то же самое время славянский характер и темперамент, не в пример более методичным европейским нациям, отнюдь не способствовали превращению солдата в идеального армейского офицера.

Но даже с учетом всех этих обстоятельств русский солдат вел себя на удивление достойно. Оторванный от дома и семьи пожизненной службой (срок которой впоследствии был сокращен до двадцати пяти лет), избиваемый и запугиваемый офицерами (чье невежество порой вполне соответствовало его собственному), зачастую при отвратительном командовании генералов, для которых жизнь простого солдата не значила ровным счетом ничего, он на поле боя все же оказывал стойкое сопротивление неприятелю, а во многих случаях и отважно наступал, несмотря на тяжелые потери. Крайне сомнительно, чтобы он когда-либо испытывал чувство гордости за своих офицеров – подобное тому, которое часто воодушевляло солдат других народов; но гордость за свою часть и патриотическая преданность Святой Руси делали его на поле брани воином, с которым следовало считаться. Он и его товарищи были выносливыми и крепкими солдатами, которые вели огонь из артиллерийских орудий и удерживали бастионы Севастополя – а позднее, уже в другой войне, штурмовали турецкие редуты под Плевной (1877) под ураганным огнем новых казнозарядных винтовок, то есть делали все то же, что и солдаты любой другой армии.