Отпущение грехов - Фрида Митчелл

Не успел он придумать приемлемый план, как дверь снова открылась.

— Вы не боитесь умереть от обезвоживания организма? — отрывисто спросила она, не отодвигая экрана.

Эндрю услышал в голосе Гейл нотку нетерпения, но еще раз провел оселком по ножу и только потом обернулся. Сомневаться не приходилось: она была раздосадована. Ее соболиные брови сошлись на переносице. Эндрю не видел ее глаз, однако был уверен, что в них сверкают золотистые искры. Он мог бы поспорить на свой значок агента ФБР, что эта досада была невольной.

Причин для ее недовольства могло быть множество. Какая из них верна? В Эндрю проснулось любопытство. Может быть, она сердится на себя за то, что позаботилась о его здоровье? Или это объясняется нежеланием уступать собственным инстинктам? Тем самым инстинктам, которые вспыхнули в нем в то роковое утро, когда они столкнулись на ее крошечной кухне?

— Док, со мной все в порядке, — ответил он и заставил себя вернуться к прежнему занятию. Проверять, горят ли в ее глазах золотые искорки, не следовало. Он осторожно провел пальцем по краю ножа. Неплохо. Весьма довольный собой, Эндрю принялся точить другую кромку.

— Вы вспотели. Если не выпьете большого количества жидкости, вам грозит обезвоживание.

Эндрю снова оглянулся на нее и широко улыбнулся. Докторша следила за ним. И требовала внимания.

— Это мнение профессионала?

Он по-прежнему не видел ее глаз, но мог поклясться, что эти глаза слегка прищурились.

— Просто наблюдение.

Хрипловатый тембр ее голоса вызывал в мозгу Эндрю множество образов, ни один из которых не имел отношения к ее профессии.

— Стало быть, вы за мной наблюдали?

Гейл открыла рот, но тут же закрыла его. Черт побери, ну когда же он увидит ее глаза?

— Это не то, что вы думаете. Просто… В общем, пейте побольше воды. Теперь я действительно высказываю мнение профессионала. — Дверь захлопнулась, после чего послышалось звяканье цепочки.

Эндрю пожал плечами и снова занялся косилкой. Это была не та беседа, на которую он рассчитывал. Во всяком случае, она ничуть не способствовала их сближению.

Он провел оселком по тупому ножу и подумал, что по сравнению с бездарно потраченной неделей данную встречу можно считать относительным успехом.

Она заметила его. Заметила и разволновалась. Если это так, то он рассчитал правильно и рано или поздно выйдет на след Кристофера Нортона.

Эндрю снова услышал скрежет металла о металл, а затем звяканье цепочки.

Когда дверь открылась во второй раз, он поднял глаза. Гейл отодвинула экран и вышла на крыльцо.

— Вы что-нибудь ели? — Легкая досада, на которую он обратил внимание в прошлый раз, не исчезла из ее голоса. Золотые крапинки в зеленых глазах стали более заметными и яркими.

Боже, что за глаза! Интересно, какими они становятся в минуту страсти?

Эндрю пожал плечами и принял беспечную позу, хотя испытываемые им чувства не имели ничего общего с беспечностью. Он находился совсем рядом с целью, но должен был притворяться равнодушным, чтобы не спугнуть удачу.

— После ланча нет. А что?

Она сунула руки в карманы шорт и нахмурилась.

— У меня есть замороженный палтус. Для одной слишком много, а выбрасывать жалко…

— Док, вы приглашаете меня на обед?

Она шумно выдохнула.

— Думаю, да.

Эндрю улыбнулся и положил на ступеньку нож и оселок.

— У нас с вами получится настоящее свидание, — сказал он, поднимаясь.

— Гмм… нет, это не свидание.

Эндрю только улыбнулся. Пусть называет их встречу как хочет. Они станут ближе, а это самое главное. Почти самое главное, поправился он.

Глава 4

— Это не совсем южное блюдо, но зато полезное, — срывающимся голосом сказала раздосадованная Гейл, ставя блюдо с вареным рисом на барную стойку, где уже были салат и морковь с сахаром. Оставалось надеяться, что Эндрю Лавкрафт не обратит внимания на ее дрожащие руки.

Эндрю снял с плиты сковородку с жареным палтусом.

— Вот и хорошо. Такое блюдо для янки в самый раз. — На его губах играла лукавая улыбка, от которой у Гейл гулко забилось сердце.

Он сел на указанное ею место и налил два бокала вина. Гейл разложила палтус на тарелки и забралась на табуретку, стоявшую наискосок. Пока Эндрю жарил рыбу на портативном гриле, оставленном кем-то из предыдущих квартиросъемщиков, она раз пять переставляла табуреты и наконец остановилась на варианте, при котором разделявшее их расстояние оказывалось максимальным. Их взаимная физическая тяга была такой, что у Гейл покалывало кончики пальцев. Если бы они сели рядом, то непременно коснулись бы друг друга бедрами, коленями или лодыжками. А такое прикосновение могло оказаться спичкой, брошенной в стог сена.

Она откашлялась и протянула ему стеклянную вазу с морковью.

— Стало быть, янки? И откуда же вы родом?

Эндрю взял вазу, и его смуглые пальцы коснулись пальцев Гейл. Этого следовало ожидать, и все же дрожь, пробежавшая по телу Гейл до самых кончиков грудей, удивила и раздосадовала ее. Почему именно сейчас? Почему ее дисциплинированные, крепко спавшие гормоны выбрали именно это время, это место и этого мужчину, чтобы проснуться и выйти из повиновения? Почему это случилось именно тогда, когда она собралась оставить тихий прибрежный городок и начать новую жизнь?

Стоило ему оказаться поблизости, как ее женские эмоции вырывались из-под контроля. Впрочем, в его отсутствие творилось то же самое, и это было хуже всего. Почему при воспоминании о его красивых губах и необыкновенных глазах у нее начинает кружиться голова? А его взгляд… Кажется, что он уже изучил ее тело, как свое собственное.

Увы, избавиться от этих непрошеных мыслей было так же легко, как остановить солнце.

Ничего, подумала она, протягивая руку за блюдом с рисом. Бывали времена и похуже.

— Вообще-то, из Род-Айленда, — сказал он.

Гейл снова залюбовалась его поразительно красивым лицом. Его кривоватый нос был сломан по крайней мере однажды. Но зато глаза… О, любую девушку сразили бы глаза такого необычного оттенка. А взгляд этих темно-лиловых глаз был таким сексуальным, что у Гейл дух захватывало. В мятеже ее прежде послушных гормонов сыграли роль и длинные пушистые ресницы. Добиться такого эффекта не могла бы ни одна женщина, вооруженная тюбиком с лучшей тушью на свете.

И рот тоже хорош, думала она, рассеянно отделяя вилкой кусочек рыбы. Эти губы — нижняя гораздо полнее верхней — можно было назвать только чувственными. Определенно чувственными, другого слова не подберешь, думала Гейл, следя за их движениями.