Том 1 - Лопе де Вега

За пределами Испании творчество Лопе де Вега получило известность еще при жизни драматурга. Уже в 1603 году, например, при султанском дворе в Константинополе ставилась на испанском языке одна из ранних пьес Лопе, в 1641 году в Мехико другая его пьеса была представлена на одном из индейских языков. Тогда же появляются его произведения на французском, итальянском, немецком и английском языках. Многие драматурги того времени, среди них Пьер Корнель в своих комедиях — во Франции, Бомонт и Флетчер — в Англии и другие, не только черпают из пьес Лопе де Вега отдельные мотивы, а иногда и целиком сюжеты для своих пьес, но и испытывают несомненное влияние драматургической манеры великого испанского драматурга. Но в эпоху романтизма восторженный культ Кальдерона, начало которому положили немецкие реакционные романтики, оттеснил творчество Лопе де Вега на задний план. Лишь немногие в эту эпоху по достоинству оценивали его театр: в Австрии можно назвать страстного поклонника Лопе Ф. Грильпарцера, во Франции — В.Гюго в своем манифесте романтической драмы — знаменитом предисловии к «Кромвелю» — подтвердил высокую оценку трактата Лопе де Вега «Новое искусство…», данную ему некогда Г. Лессингом. И даже тогда, когда творчество Лопе де Вега привлекало внимание и интерес исследователей, как, например, швейцарца Симонда де Сисмонди, оно рассматривалось главным образом как «романтическое». Раскрыть же идейное богатство и гуманистическое содержание драматургии Лопе де Вега ни ученые, ни театр Западной Европы не смогли.

Лишь со второй половины XIX века жизнь и творчество великого испанского драматурга привлекли наконец внимание исследователей. За последние сто лет усилиями ученых Испании разысканы многие документы и материалы, которые позволили раскрыть весьма существенные стороны биографии и творческого пути Лопе, обследованы сохранившиеся рукописи его произведений, издано большинство дошедших до нас его пьес. Выдающийся испанский литературовед Марселино Менендес-и-Пелайо, глава «культурно-исторической» школы в Испании, и его ученики — Рамон Менендес Пидаль, Америко Кастро, Мануэль Ромеро Наварро и другие, американский исследователь Хьюго Реннерт, французский ученый Альфред Морель-Фасьо, немецкий исследователь Карл Фосслер своими многочисленными трудами, появившимися в конце XIX и в первые десятилетия XX века, поставили изучение творчества Лопе де Вега на серьезную научную основу. Но даже в эти годы интерес к Лопе де Вега носил сравнительно узкий характер. Пьесы его ставились редко, да и то преимущественно в посредственных переработках. Лишь после установления республики в 1931 году начинается пора широкой пропаганды творчества Лопе. Этому способствовала, в частности, деятельность так называемых «педагогических миссий», одной из задач которых было ознакомление жителей самых глухих уголков Испании с классической испанской драмой. В те же годы руководимый величайшим испанским поэтом XX века Федерико Гарсиа Лоркой студенческий театр «Ла Баррака» показал широкому зрителю пьесы Лопе — «Фуэнте Овехуна» и «Дурочка». В годы национально-революционной войны (1936–1939) пьесы Лопе де Вега выходили в республиканской зоне массовыми тиражами. В Мадриде в нескольких сотнях метров от линии фронта шла «Фуэнте Овехуна»; комедии и драмы Лопе де Вега ставились фронтовыми театральными труппами и во многих городах. Передовые деятели культуры и науки Испании в это время рассматривают творчество драматурга-гуманиста не только как замечательную веху в истории испанской культуры, но и как боевое оружие в борьбе с реакцией и фашизмом.

В современной Испании выходит немало книг о Лопе де Вега. В них можно найти много интересных новых фактических данных и любопытных частных наблюдений. Но в большинстве случаев обобщающая оценка идейных позиций и художественного метода Лопе де Вега в этих трудах глубоко ошибочна; правильно оценить вклад великого испанского драматурга в историю мировой культуры можно лишь с позиций передовой общественной мысли, а в Испании Франко прогрессивные ученые обречены на молчание.

В России первые упоминания о Лопе относятся к XVIII веку, а в 1785 году появился и первый перевод его пьесы «Крестьянин в своем углу» под названием «Сельский мудрец». Но широкий интерес к испанскому театру Золотого века в нашей стране возник лишь в XIX столетии. Уже Пушкин признавал за Кальдероном и Лопе де Вега «достоинства большой народности». Вслед за тем и Белинский подчеркнул, что «испанская драма малоизвестна, хотя и гордится не одним славным драматическим именем, каковы Лопе де Вега и Кальдерон»[11].

Со второй половины прошлого столетия Лопе де Вега уже приобретает широкую известность у русского читателя, а произведения его вскоре попадают на русскую сцену.

Одним из наиболее замечательных проявлений интереса радикально настроенной русской интеллигенции к творчеству писателя-гуманиста Испании была постановка «Фуэнте Овехуна» (под названием «Овечий Ключ») в Малом театре в 1876 году с М. Ермоловой в роли Лауренсьи. Эта постановка, по свидетельству современников, многими была расценена как откровенное выступление против русской реакции, и недаром царское правительство сняло пьесу с репертуара после первого же представления. Не менее революционно прозвучала десять лет спустя в том же театре с М. Ермоловой, А. Ленским, А. Южиным в главных ролях «Звезда Севильи».

Значение этих постановок не только в том, что они прозвучали как прямое выступление против реакционной политики русского самодержавия, но и в том, что замечательные русские актеры и в этих спектаклях и в постановках «Собаки на сене» в Малом театре (1891) и на сцене Александринского театра (в 1893 г., при участии М. Савиной, В. Мичуриной и В. Давыдова) и «Сетей Фенисы» (с участием В. Давыдова, К. Варламова и других) сумели раскрыть идейный замысел пьес Лопе, подчеркнуть их гуманистическую сущность и народность. Этой традиции остались верны и другие лучшие исполнители пьес великого испанского драматурга на русской сцене.

Великий Октябрь открыл неограниченные возможности для широкой популяризации драматургии Лопе де Вега. Уже в первый проспект «Памятников всемирной литературы» по инициативе М. Горького и А. Луначарского были включены его пьесы. В последующие десятилетия наши издательства не раз публиковали новые издания пьес испанского драматурга в превосходных переводах М. Лозинского, Т. Щепкиной-Куперник и других. Широкий размах, который приняла переводческая деятельность советских писателей, позволила подготовить ныне предлагаемое читателю шеститомное издание избранных пьес Лопе де Вега, выпуском которого знаменуется славный юбилей испанского драматурга — четырехсотлетие со дня его рождения.

За годы Советской власти пьесы Лопе де Вега прочно вошли в репертуар наших театров. Уже в годы гражданской войны были осуществлены первые постановки «Фуэнте Овехуны» и других драматических произведений Лопе. С тех пор шедевры испанского драматурга не сходят с советской сцены, и многие спектакли, например «Собака на сене» в Театре Революции (ныне Московский государственный театр имени Вл. Маяковского) и Ленинградском театре комедии, «Валенсианская вдова» в том же театре и Московском театре им. Ленинского комсомола, «Учитель танцев» в постановке Центрального театра Советской Армии, вошли в золотой фонд советского театрального искусства. Всего в советское время театры осуществили постановки свыше тридцати пьес испанского драматурга, при этом не только на русском языке, но и на языках многих других народов СССР.

Опираясь на труды советских исследователей — А. Луначарского, одним из первых давшего марксистскую оценку творчества Лопе де Вега, испанистов К. Державина, С. Игнатова, Ф. Кельина, Б. Кржевского, В. Узина и других, — советские театры всесторонне раскрывают черты гуманизма и народности, которые столь ярко обнаруживаются в творчестве гения испанского народа — Лопе де Вега. Именно эти черты делают произведения Лопе де Вега вечно живыми.

А. Смирнов,

З. Плавскин

НОВОЕ РУКОВОДСТВО К СОЧИНЕНИЮ КОМЕДИЙ

Перевод О. РУМЕРА.

Вы поручили мне, о цвет Испании(Уж близок день, когда собранья вашиИ ваша академия затмятНе только италийские, которымДал тоже греческое имя Туллий[12],Но и Афины, что собрать сумелиТак много мудрости в своем ЛикееПлатоновском[13]), — мне поручили выПодробно изложить, что нам пригодно,Чтоб пьесу написать на вкус народный.

Задача эта кажется не трудной,И не трудна она была б любомуИз вас, хотя комедий не писавших,Но знающих, как надо их писать.А я себя на всю страну ославилТем, что комедии писал без правил.

Не то, чтоб этих правил я не знал.Нет, слава богу, школьником еще[14],И десять раз увидеть не успевшимБег солнца от Овна до Рыб, немалоЯ книг об этом изучал, бывало.

Но я заметил, что у вас не такТеперь комедии писать привыкли,Как первые творцы им быть вездеВ подлунном нашем мире положили,А так, как варварские руки послеИх исказили на потребу черни,Того достигнув, что отныне каждый,Кто пишет с соблюдением законов,На голод обречен и на бесславье.Известно, что народ — привычки раб,Что голос разума пред нею слаб.

Я несколько комедий, это правда,По правилам искусства написал;Но стоит мне на сцене вновь увидетьТе чудища, чья показная роскошь[15]К себе и чернь и женщин привлекает,Восторженный у них встречая отклик,—И я к своим привычкам обращаюсь:На шесть ключей законы запираю,Бросаю прочь Теренция и Плавта[16],Чтоб не слыхать укоров их (ведь частоИз книг немых несется голос правды),И так пишу, как сочинять в обычайВвели искатели рукоплесканий.Народ им платит[17]; стоит ли старатьсяРабом законов строгих оставаться?

Комедия, достойная названья,Имеет целью, как и все искусства,Поступкам человека подражать,Правдиво рисовать в ней нравы века.При этом подражанье состоитИз трех частей: из речи, из стихаИ из гармонии иль, иначе, музыки.С трагедией роднит ее все это;Различье между ними все же в том,Что действуют в комедии плебеи,В трагедии же — знатные особы.В грехах признаться нам пора давно бы!

Звались комедьи «актами»[18] затем,Что жизнь простых людей изображали.В Испании отменным образцомВ сей области был Лопе де Руэда[19].До нас дошли написанные прозойКомедии, в которых он выводитРемесленников, а однажды дажеВлюбленную дочь кузнеца[20]. С тех порКомедьям старым имя интермедийПрисвоено; они блюдут законы,Притом из области народной жизни:В них королей мы никогда не видим;Уделом низкого искусства сталоПрезрение; уступка лишь невежде —Король в комедье; был он чужд ей прежде.

В своей поэтике нам сообщает(Лишь мимоходом, правда) Аристотель,Что спорили Афины и МегараО первом сочинителе комедий;Афиняне стояли за Магнета,Мегарцы ж выдвигали Эпихарма[21].Донат начало зрелищ всех возводит[22]К обрядам жертвенным и называетОтцом трагедьи Фесписа (в чем, кстати,Он следует Горацию[23]), а первымТворцом комедии — Аристофана.Гомер свою составил ОдиссеюПо образцу комедий, Илиада ж —Трагедии прекраснейшей пример[24].И я Иерусалим свой[25] эпопеей —Трагической при этом — окрестил.Комедией зовутся точно так жеПоэмы Данте Алигьери Ад,Чистилище и Рай; поэмы этиТак называет и пролог Манетти[26].

Все знают, что комедия умолкла,Нажив себе врагов своею злостью.Еще короче жизнь была сатиры,Ее преемницы, безмерно кровожадной,И наступил комедьи новой век.Сперва в комедии лишь хоры были,Потом ввели и действующих лиц.Менандр и вслед за ним Теренций, хорыСчитая скучными, их упразднили.Теренций был особенно искусенИ никогда комических границНе преступал, в чем был, по мненью многих,Повинен Плавт. Теренций, без сомненья,Был выше Плавта в этом отношеньи.

Трагедию история питает,Комедию же вымысел[27]. ЕеНедаром босоногой называлиЗатем, что выступали без подмостковАктеры в ней, а также без котурнов.Комедий было много разных: мим,Тогата, ателлана, паллиата.Античность жанрами была богата.

С аттическим изяществом АфиныВ комедиях пороки бичевалиИ за стихи, а также за игруВысокими наградами платили.Для Туллия комедия афинянБыла «зерцалом нравов и живымОтображеньем правды», — похвала,Которая навек дает ей правоДелить с историей венец и славу.

Но вы спросить готовы, для чегоЯ ссылками на старые трудыВниманье ваше долго утомляю.Поверьте: было мне необходимоВам кое-что из этого напомнить,Раз изложить вы поручили мне,Что нужно для комедии у нас,Где правил уж давно не соблюдают;Дать руководство, чуждое всему,Что нам диктуют разум и античность,Поможет мне мой многолетний опыт,Не знанье правил. Правила народУ нас не чтит, — скорей, наоборот.

О правилах, о мудрые мужи,Вы можете прочесть у Робортелло[28],Ученого удинца, как в трактатеОб Аристотеле, так и повсюду,Где о комедии он говорит.Он выше многих нынешних стоит[29].

Коль мненье знать хотите тех, кто нынеВладеет сценою, тогда как черньКомедии чудовищные любит,Я выскажусь — и попрошу прощенья,Что соглашаюсь с тем, кто приказатьИмеет право мне. ПозолотитьНародные хочу я заблужденьяИ указать комедии пути.Раз ненавистны всем законы ныне,Меж крайностей пойдем посередине.

Наметить надо фабулу, пускайИ с королями (да простят законы!),Хотя я знаю, что Филипп, мудрейшийКороль Испании, был недоволен,Когда на сцене видел короля;То ль осуждал он нарушенье правил,То ль полагал, что королевский санУнижен близостью простых мещан.

Античную комедию припомним.Плавт не боялся выводить богов:В Амфитрионе действует Юпитер.Одобрить это, видит бог, мне трудно.Еще Плутарх по поводу Менандра[30]Бранил комедию былых времен.Но мы в Испании так удалилисьОт строгого искусства, что сейчасУченые должны молчать у нас.

Смешение трагичного с забавным —Теренция с Сенекою — во многом,Что говорить, подобно Минотавру[31].Но смесь возвышенного и смешногоТолпу своим разнообразьем тешит.Ведь и природа тем для нас прекрасна,Что крайности являет ежечасно.

По действию единою должнаБыть фабула; нельзя ей распадатьсяНа множество отдельных происшествийИль прерываться чем-нибудь таким,Что замысел первичный нарушает.Она должна такою быть, чтоб частьБыла в ней неразрывно с целым слита.Нет нужды соблюдать границы суток,Хоть Аристотель их блюсти велит.Но мы уже нарушили законы,Перемешав трагическую речьС комической и повседневной речью.В кратчайший срок пусть действие проходит,А если автор нам дает событье,Что длилось много лет, иль отправляетКого-нибудь из действующих лицВ далекий путь, — пускай он это времяМеж актами заставит протекать.От знатоков предвижу я упрек,Но может не ходить в театр знаток.

Сколь многие сейчас перекреститьсяГотовы, видя, что проходят годыТам, где законный срок — лишь день один,К тому ж еще искусственный. Но еслиСчитаться с тем, что зрителю-испанцуЗа два часа все нужно показатьОт Бытия до Страшного суда[32],То надобно оставить опасенья.Ведь наша цель — доставить наслажденье.

Удобнее первоначально в прозеДать фабулу, в три акта уложивИ, по возможности, следя за тем,Чтоб не вмещали в акте больше суток.Впервые Вируэс[33], поэт отличный,Комедии в трех актах стал писать,А до него комедии ходили,Как дети малые, на четвереньках:Еще младенческим был возраст их.И я четырехактные писалКомедии[34] с одиннадцати летВплоть до двенадцати, причем обычноАкт каждый был величиною в лист.В те времена три кратких интермедьиКомедия имела, а теперьОдна в ней интермедия и танец.В комедии балет всегда уместен;Так Аристотель думает (а такжеПлатон, и Атеней[35], и Ксенофонт).Он только те движенья осуждает,Которые, как в пляске Каллипида[36],Чрезмерной выразительностью дышат.Пускай интрига с самого началаЗавяжется и разовьется в пьесе,От акта к акту двигаясь к развязке.Развязку же не нужно допускатьДо наступления последней сцены.Ведь публика, конец предвидя пьесы,Бежит к дверям и обращает спинуК тому, чего так долго ожидала:Что знаешь наперед, волнует мало.

Пустой пусть редко остается сцена;У зрителя лишь чувство нетерпеньяТакие перерывы вызываютИ фабулу растягивают очень.Кто мог избегнуть этого порока,Тот огражден от лишнего упрека.

Язык в комедии простым быть должен.Уместна ли изысканная речь,Когда на сцене двое или троеБеседуют в домашней обстановке?Но если кто из действующих лицСоветует, корит иль убеждает,Приподнята пусть будет речь его,Действительности этим подражая;Ведь в жизни мы особые словаВсегда находим, если убеждаем,Доказываем иль совет даем.Тут образец нам — ритор Аристид[37].Он требует, чтоб был язык комедийЧист, ясен, легок и не отличалсяОт языка обычного нисколько.Ведь только на публичных выступленьяхКрасивую услышать можно речь,С особым сказанную выраженьем.Цитаты из писанья[38] неуместны,И не нужны нарядные слова.Смешны в простом житейском разговореРазличные панхои и метавры,Гиппокрифы, семоны и кентавры[39].

Речь короля должна быть королевскимДостоинством полна; речь старикаПусть рассудительность таит и скромность;Любовники пусть чувствами своимиУ слушателей трогают сердца.Актер, произносящий монолог,Преображаться должен и внушатьСочувствие всем зрителям в театре.Пусть сам себе он задает вопросыИ отвечает сам себе; в стенаньяхОн должен уши женские щадить.Пусть дамы дамами на сцене будут,Их переодевания должны бытьВсегда оправданны; мужской костюмНа женщине успех большой имеет.Необходимо избегать всегоНевероятного. Предмет искусства —Правдоподобное. Слуга не должен,Как часто видим в иностранных пьесах,Слова высокопарные бросать.Нехорошо, когда противоречитСебе одно из действующих лиц,Забыв свои слова: так, у СофоклаЭдип недопустимо забывает[40],Что Лая он убил собственноручно.Все сцены заключать иль изреченьемКаким-нибудь, иль остротой полезно,Чтоб сцену покидающий актерНе оставлял в нас чувства недовольства.Акт первый предназначен для завязки,Второй же для различных осложнений,Чтоб до средины третьего никтоИз зрителей финала не предвидел.Поддерживать полезно любопытствоНамеками на то, что быть финалСовсем иным, чем ожидали, может.Размер стихов искусно приспособленБыть должен к содержанию всегда.Для жалоб децимы весьма пригодны[41],Надежду лучше выразит сонет,Повествованье требует романсов[42],Особенно ж идут ему октавы[43];Уместны для высоких тем терцины[44],Для нежных и любовных — редондильи[45].Способствует немало украшеньюВведенье риторических фигур:Анадиплосы или повторенья[46]И точные созвучия начал,—Того, что называем анафорой[47].Полезны восклицанья, обращеньяИ возгласы иронии, сомненья.

С успехом можно применять обманПосредством правды — мастерской прием[48],Что у Мигеля Санчеса во всехКомедиях так ярко выступает.Двусмысленность и мрак иносказаньяВсегда бывают по сердцу толпе;Ей кажется, что лишь она однаПроникла в мысли скрытые актера.Тем превосходней нет, чем темы чести;Они волнуют всех без исключенья.За ними темы доблести идут,—Ведь доблестью любуются повсюду.Мы видим, что актер, игравший труса,Всегда не мил толпе, что в лавке трудноЕму бывает что-нибудь купить,И многие с ним встречи избегают;А если благородна речь его,То все ему готовы руку жать,Ему в глаза глядеть, рукоплескать.

Не превышает четырех листовПусть каждый акт. Их дюжина — пределТерпенью слушателя в наше время.Пусть посвященная сатире частьНе будет наглой; часто, как известно,За откровенность в древности законНе пропускал комедию на сцену.Без яда нападай! РукоплесканийТот не дождется, кто привержен к брани.

Вот правила для тех, кто об искусствеАнтичном помышленья не имеет.В подробности нет времени вдаваться;Скажу о том два слова, что Витрувий[49]Назвал тремя частями аппарата.То область постановщика. ВалерийМаксим[50], Кринит[51], Гораций и другиеО занавесах пишут, о домах,О хижинах, деревьях и дворцах.

Мы о костюмах можем у Поллукса,Коль в этом есть нужда, прочесть[52]. У насОбычай варварский укоренился:Штаны на римском гражданине видеть,У турка христианский воротникИспанский зритель уж давно привык.

Я сам, однако, больше всех другихПовинен в варварстве, уча писатьНаперекор законам и считаясьС толпою лишь, за что меня французыИ итальянцы назовут невеждой[53].Что делать? Я доселе написалЧетыреста и восемьдесят триКомедии (с той, что на днях закончил),И все, за исключением шести,Грешили тяжко против строгих правил,И все же я от них не отрекаюсь;Будь все они написаны иначе,Успеха меньше бы они имели.Порой особенно бывает любоТо, что законы нарушает грубо.

Зеркалом жизни назвать почему мы комедию можем?Что она юноше дать в силах и что старику?Что в ней, помимо острот, цветов красноречья и разныхНас поражающих слов, можно и должно искать?Как посредине забав настигает беда человека,С легкою шуткой как переплетается мысль,Сколько предательской лжи мы нередко у слуг наблюдаем,Сколько лукавства таит женщина в сердце подчас,Как смехотворен и глуп и несчастлив бывает влюбленный,Как соблюдают черед в жизни прилив и отлив,—

Про это все, о правилах забыв,Внимай в комедии: тебе онаПокажет все, чем наша жизнь полна.

ФУЭНТЕ ОВЕХУНА[54]