Введение в евангелическую теологию - Карл Барт

Между тем теология, как можно надеяться, несколько ушла вперед, и то, что она сегодня утверждает, обдумывает и говорит, лишь в редких случаях полностью согласуется с мыслями и речами ее отцов (особенно, непосредственных предшественников) и гораздо чаще резко отличается от них. И раз теология — это живая наука, то такое положение — норма, однако теология (поскольку она, к счастью или нет, как и община, происходит из вчерашней теологии) поступит правильно, если сохранит связь со вчерашней теологией, а значит — credo, ut intelligam, с особым вниманием прислушается к отцам, будет истолковывать их in optimampartem [17], не будет отбрасывать их проблемы, но продолжит трудиться над ними, заново обдумает и проанализирует именно заданные ими вопросы и только затем переформулирует их и поставит более правильно. Иначе может случиться так, что сегодняшние сыновья завтра окажутся восторженными открывателями и, может быть, отмстителями дедов, и тогда дело преодоления дедовских слабостей и заблуждений, которое только кажется завершенным, придется еще раз начинать с самого начала. Избавь нас от этого, Господи!

Лекция 5 Дух

Признаемся, в предыдущих трех лекциях мы отважились на весьма непривычные высказывания для того, чтобы определить место евангелической теологии. Правда, сами по себе они более или менее ясны и вразумительны, взаимосвязаны и подтверждают друг друга, однако как в целом, так и в частностях, они явно лишены предпосылок. Они не выводятся из каких бы то ни было оснований вне обозначенной в них самих сферы истинности и реальности; не коренятся ни в каких выводах общей науки, изучающей природу и человека, его дух и историю; не опираются ни на какие фундаментальные философские положения. Каждое из них в отдельности и все вместе существуют «без отца, без матери, без родословия», подобно Мелхиседеку из Послания к Евреям (7:3). Какую скрытую в этих высказываниях, обосновывающую и освещающую их изнутри силу мы высвободили, отважившись на них? Другими словами, как приходит теология к тому, чтобы занять и удерживать описанное в этих высказываниях, но с внешней точки зрения, так сказать, парящее в воздухе без какой-либо опоры, место?

Коротко повторим сказанное, чтобы четче обрисовать ситуацию. Во второй лекции («Слово») мы дерзнули заявить: история Еммануила, начавшаяся в истории Израиля и достигшая своей цели в истории Иисуса Христа, была Словом Божьим, обращенным к людям всех времен и всех стран. Что за история, что за Слово! Какой она властью, какой силой (Macht) содержащееся в ней откровение? В третьей лекции («Свидетели») мы отважились высказать следующее: есть определенная группа людей, — библейские пророки и апостолы, — которые непосредственно восприняли Слово этой истории и тем самым были призваны стать его аутентичными и авторитетными свидетелями (опять-таки перед всеми людьми всех времен и стран). Обычные люди, но — отделенные для такого восприятия, для такого провозвестия! Какой же силой? В нашей четвертой лекции («Община») мы решились утверждать: силой Слова, сказанного первым свидетелям и вложенного в их уста, возник целый народ, и этот народ — община — тоже был предназначен и призван в качестве свидетелей второго порядка к провозвестию дела и Слова Божьего в мире. Что за народ! Какой силой он существует и действует? Очевидно, что те высказывания, на которые мы отважились, чтобы описать место евангелической теологии, имеют чисто теологическое содержание и могут быть обоснованы, истолкованы и поняты только теологически. Что же такое теология? В соответствии с нашими предыдущими высказываниями, описывающими место теологии, она может быть определена лишь теологически: теология — это наука, распознающая произнесенное в Божественном деянии Слово Божье; наука, идущая в «школу» этого Слова, засвидетельствованного в Св. Писании; наука, бьющаяся над вопросом об истине, неизбежно поставленным перед призванной Словом Божьим общиной. Так, и только так, — в остальном, действительно, без всяких предпосылок, — теология отвечает своему обозначению — человеческая логика Божественного Логоса. Так, и только так, — на взгляд со стороны, паря в воздухе без всякой опоры, — обретает она свое основание, оправдание и цель. Сила, благодаря которой она существует, есть сила, скрытая в этих высказываниях.

Остережемся утверждать, что эта сила является предпосылкой наших богословских высказываний, суждений самой теологии о своем месте как еще одно теологическое определение (теологумен [1]). Если бы мы это утверждали, мы предали бы всё, всё обернулось бы ложью. Для обоснования, оправдания и определения цели своих высказываний у теологии нет никаких предпосылок — вовне и подавно, но и изнутри тоже. Если бы она пожелала выдвинуть некие предпосылки своих высказываний, — пусть даже путем привлечения некоего deus ex machina [2]в виде очередного теологумена, — это означало бы, что она пытается обеспечить гарантии своим высказываниям, а вместе с тем самой себе и своему делу, считая такие гарантии возможными и необходимыми. Но тем самым она продала бы свое право первородства за чечевичную похлебку [3]. Она может только делать свое дело, но ни в каком смысле не пытаться дать ему гарантии. Дело это может быть благоуспешным лишь тогда, когда будет совершаться в отказе от любых гарантий в виде неких внешних или внутренних предпосылок. Очевидно: то, что мы своевольно присваиваем себе в качестве предпосылки, находится и в нашем распоряжении. Если бы силу, которой держатся ее высказывания, да и она сама, теология приняла в качестве предпосылки (в том смысле, в каком математика принимает аксиомы, на которых строятся ее теоремы), это означало бы, что она, в свою очередь, обладает этой силой — обладает властью использовать ее для получения себе гарантий или же назначить ее в свой «боевой дозор». Но сила, над которой теология была бы властна, уже не была бы силой, способной нести на себе ее саму и ее высказывания; она была бы чем-то напоминающим волосы Мюнхгаузена, за которые он пытался вытащить себя из болота. Именно то, в чем действительно нуждается теология и что она ищет, так или иначе ускользнуло бы от нее из-за произвольных предпосылок.

Так что мы намеренно говорим о силе, скрытой в высказываниях теологии не только от окружающего мира, но и от общины и самой теологии, которая служит общине, — о скрытой, неприкосновенной и неконтролируемой силе. Она присутствует и действует в предмете теологических высказываний, в истории спасения и откровения, в слышании и речи библейских свидетелей, в бытии и действии призываемой ими общины, — она присутствует и действует в высказываниях теологии и в ее работе, но при этом абсолютно превосходит ее. Ею держится и приводится в движение все это целое — от истории Еммануила до тех маленьких историй, в повествовании о которых, в конечном счете, заключается существование и дело теологии. В рассказывании таких историй она препятствует и воспрещает прибегать к нелепым попыткам установить предпосылки, прежде всего, к таким попыткам, чьим объектом была бы она сама! Она делает излишними все произвольно принятые предпосылки, поскольку, в отличие от любых гарантий, она представляет собой творческую силу. Да, она создает гарантии, но именно потому, что она — творческая сила. Она настолько действенна, что даже великому теологу-мастеру невозможно играть ею, как если бы она была одной из его самых сильных шахматных фигур (скажем, ферзем) с известными ему потенциальными возможностями и потому могущей быть им использованной; как если бы он был в состоянии обозреть истоки этой силы, ее масштабы и границы. Таким образом, теолог не может ее контролировать. Значит, эта сила представляет собой вовсе не еще одно теологическое высказывание, к которому он может обращаться или не обращаться в зависимости от потребности или желания, с которым он может поступать тем или иным образом. Благо, если он, носясь (Быт 1:2) над своей работой, слышит голос этой силы и обнаруживает, что его богословские утверждения определяются, направляются и контролируются ею! Но ему неизвестно, «откуда приходит и куда уходит» [4]она. Он может лишь следовать за ее действием, но не предварять его. Он может позволить ей контролировать свое мышление и речь, но не наоборот. Насколько суверенно действовала и действует эта сила в событиях истории Еммануила, насколько суверенно она действует на и через пророков и апостолов, настолько же суверенно — в собирании, созидании и миссии (sendung) общины. Настолько суверенна она, эта скрытая сила описывающих и все проясняющих богословских высказываний, в том числе и тех, на которые мы отважились в трех предыдущих лекциях. Нет ничего удивительного, что эти высказывания, если смотреть на них извне, кажутся нам парящими в воздухе и вопиющими о гарантиях.