Просьба - Гусейн Аббасзаде

— Надеюсь, из-за меня вас дразнить не будут?

Афет смешалась. Очень кстати для нее на пороге возникла Гюляндам-хала с целым набором остро наточенных ножей и ножниц.

— Ай гыз, — сказала она, увидев Афет, — почему не проходишь в комнату?

— Я ухожу, Гюляндам-нене, дело есть.

— Чтобы не забыть: твоя мать просила передать тебе, что купила кизил, будет время, перебери, вечером собирается варить варенье.

Афет ушла. Гюляндам-хала на деревянном бруске проверила, как заточены ножи. Лезвия были как бритвы.

— Ай молодец этот точильщик, хоть и не мусульманин, свое дело знает, да упокоит аллах душу его отца! Прямо обновил все это, да пойдут ему впрок взятые деньги!

Ни минуты не отдыхая, Гюляндам-хала разложила по местам выглаженное и сложенное стопами белье и принялась готовить обед.

Бахман раскрыл было книгу, но из головы не выходила история с кошкой. Порой он по два-три раза прочитывал в книге одно и то же место, но вникнуть в прочитанное и запомнить не мог — история с кошкой пересиливала все. Неясно, зачем Афет все это рассказала? Просто так, не подумав? Едва ли. Может, давала понять, что уж к нему-то никакой особой чуткости и заботливости она не проявила, пусть не воображает, она с равным вниманием и заботой относится ко всем, даже к бессловесному существу… А может быть, рассказав эту историю, она хотела подчеркнуть, что она не какая-нибудь бездушная девица? Во всяком случае, она не зря рассказала. И как смутилась, когда он высказал надежду, что за внимание к нему ее дразнить не станут! А впрочем, нет худа без добра ночное происшествие позволило ему познакомиться с Афет, с которой он до сих пор лишь издали здоровался. Он узнал ее с лучшей стороны, Гюляндам-хала постаралась его просветить, да ведь, чего греха таить, он и раньше невольно засматривался на девушку — она выделилась простотой и естественностью поведения, да и одевалась просто. Наверное, как и другие девушки, она хотела бы модно и красиво одеваться (чтобы девушка да этого не хотела!), но не могла себе этого позволить, — сколько зарабатывала мать, чтобы одевать дочку по последней моде? Как ни люби, как ни лелей единственное дитя, зеницу ока своего, как говорится, а выше головы не прыгнешь. Как хорошо, что была введена школьная форма, и абсолютно все одевались одинаково, не различишь, кто из состоятельной, а кто из бедной семьи, тут уж за нарядами ничего не скроешь: какая есть, такая есть. Почему бы не ввести такую вот униформу для студентов высших учебных заведений? Одевались бы все одинаково до тех пор, пока не выйдут в самостоятельную жизнь, не станут сами зарабатывать, — потом ходи в чем угодно, хоть в золотой парче, хоть в хрустальных туфлях. Единая форма одежды для вуза еще важнее, чем для школьников. В вузе окончательно формируются взгляды на жизнь, крепнут убеждения. А разве способствуют этому торгашеская разнузданность и мещанское самодовольство? Некоторые студентки совершенно обнаглели — идут в институт как на выставку мод: каждый день на них все новое, невиданное… Похоже, они имеют возможность переодеваться десять раз на дню, и делали бы это, если бы только могли успеть в перерывах между лекциями… Особенно выделялась одна худущая особа — она красила волосы в разные цвета, на одной неделе бывала и брюнеткой, и блондинкой, и шатенкой, и даже седой, как старуха, и ногти, и губы красила в соответствующий цвет, и одевалась, и обувалась в тон волос — с ног до головы все на ней было или черное, или белое, или золотистое, или голубое, невероятно дорогое; да, в магазинах таких шикарных нарядов не найдешь. Где она их покупала, на какие средства?! Для всех это было* тайной, но всем было ясно одно: какие бы высокие оклады или заработки ни были у родителей, их не хватило бы на такие наряды, даже если сами они круглый год не пили бы и не ели, жили одним воздухом. Хорошенький пример для остальных! Значит, рассуждали ребята, наши предки всю жизнь вкалывали, и нам предстоит вкалывать, чтобы эта спекулянтская дочка шиковала и на нас свысока смотрела? На БАМ ведь она не поедет, в деревню ее не пошлешь, папа оставит ее в городе… Да и что ей, пустоголовой кукле, делать на БАМе, в деревне, на заводе? Что она успеет узнать и что унесет из института, если все время и все мысли ее заняты не учением, а иными делами?

С тех пор как Бахман увидел Афет, он видел ее только в двух нарядах: в школьной форме, как сейчас, и в ситцевом халатике в мелкий цветочек, в котором она выходила во двор. Школьная форма ей очень, шла. И хотя Бахман видел многих девушек в такой форме и у себя в районе, и тут, в городе, ему казалось, что ни на одной из них она не сидит вот так естественно, словно влитая, как на Афет. В этом простом наряде она выглядела такой милой, застенчивой, симпатичной! Для парня, думал он, не так важны одежда и внешность, а для девушки все это важно. Она должна одеваться аккуратно, выглядеть целомудренной, не бросать вызов обществу. Бахман терпеть не мог тех, кто старался выделиться. Приглядываясь к девушкам из своей группы, он заметил, что скромно одетые, не имеющие на себе ничего лишнего девушки никогда не дружат с разряженными девицами, стараются держаться подальше от модниц, а те в свою очередь держатся на расстоянии от «простых», особенно деревенских. С первых дней пребывания в институте каждый нашел себе подходящую компанию, подружился с тем, кто чем-то ближе — вкусами, привычками. Потом придет время, найдутся друзья, близкие по образу мыслей, по устремлениям, по взглядам на жизнь. Но первый интуитивный выбор редко бывает ошибочным, чаще всего первые товарищи — это друзья на всю жизнь. Вот Афет… С такой девушкой подружиться, наверное, было бы счастьем. Если бы она могла одеться во все самое лучшее, записные модницы подохли бы с горя… Да, скромность скромностью, а необходимое иметь не мешало бы. Не только девушке, но и парню. Вот он заскочил однажды в универмаг «Баку» купить общую тетрадь, не удержался — заглянул в отдел мужской одежды. Знакомые молодые ребята примеряли модные пиджаки из серого букле. Он тоже было разохотился, выбрал себе пиджак, как будто на пего сшитый и недорогой, двадцать один рубль всего, как раз по студенческому карману. У него было с собой семь рублей с мелочью, можно выписать чек, сбегать на квартиру за деньгами, но тогда не хватило бы дотянуть до стипендии. Занять не у кого, пришлось бы написать домой, мать, конечно, денег нашла бы, у домашних кусок из глотки вырвала бы ради этого, но он решил, что нельзя ставить семью в трудное положение, лучше подождать до новой стипендии и, если повезет, купить, а там он как-нибудь перебьется. Когда он уходил, не выписав чека, один из парней сказал: «Почему не купил? Лучше этого пиджака не найдешь. Я все время смотрю — аж завидно: сидит на тебе как выточенный, а я вот своего размера не нашел, попросил продавца, чтобы тот подыскал мне пиджак пятидесятого размера, в долгу, мол, не останусь, а он говорит, что такие пиджаки каждый день не выбрасывают, даже на складе их нет. Бери, что такое двадцать рублей? Это всего две бутылки приличного коньяка. Подумай, что заплатил за коньяк и выпил».

Бахман не брал в рот ни капли спиртного, коньяка — тем более, сравнение цен на пиджак и коньяк его не убедило, так и ушел с пустыми руками… Зато ни у кого не одолжался и мать не затруднял…

— Гани-баба! — закричал кто-то писклявым голоском.

Бахмаи выглянул во двор; толстый мальчишка лет десяти — двенадцати, стоя в воротах лицом к веранде Гани-киши, громко и монотонно, словно звал глухого, продолжал кричать:

— Гани-баба-а-а! Гани-баба-а-а!

Открылась дверь веранды; Гани-киши медленно, осторожно спустился во двор.

— Чего тебе, сынок?

— Я пришел за копилкой, Гани-баба. Вы сказали, что сегодня будет готова.

— Копилка?!

Мальчик решил, что старик забыл про нее.

— Вы меня не узнали, Гани-баба? Позавчера мы с товарищем приходили. Вы сказали, что сделаете мне такую копилку, как у него… Вот я и деньги принес. Мальчик вынул из кармана брюк рубль. — .Вот, возьмите.

— Помню, помню, сынок. Все помню. Сказал, что сделаю, да вот не выполнил обещания.

— Но вы сказали, чтобы я сегодня пришел.

— Да, сынок, сказал и сегодня утром должен был закончить твою копилку, да вот еще и другие дела набежали, тоже должен был сделать, а вечером мне нездоровилось, ведь я стар уже, сынок, да еще, на беду, проспал сегодня… Давай так договоримся: приходи послезавтра и забирай свою копилку. Я тебе самую лучшую сделаю, еще лучше, чем у твоего товарища. Договорились?

Мальчик важно кивнул, сунул рубль в карман штанишек и, попрощавшись, ушел.

А Гани-киши помрачнел, сгорбился еще больше. Он не привык обманывать и терпеть не мог мастеров, которые гоняют клиентов без конца, всегда вовремя выполнял заказы и не краснел ни перед кем, а вот мальчика невольно пришлось обмануть…

Присев на ступеньку веранды, Гани-киши закурил и, посасывая сигарету, смотрел на выводок котят, игравших вокруг своей матери. Кругленькие пушистые котята ползали по ней, кувыркались, наскакивали друг на друга. Время от времени они замирали и оглядывались. Нет, все спокойно, им ничто не грозит, да и мать не тревожится — и они снова принимались за свое.