Площадь Магнолий - Маргарет Пембертон

Кристина передернула плечами: да кому нужны эти страсти? Для нее лично на всем свете не существовало мужчины притягательнее Джека. Но при этом он казался ей чужим. Возможно, виной тому их долгая разлука, и как только Джек окончательно вернется домой, у них все наладится. Правда, хотелось бы все-таки убедиться, что повода для ревности нет, иначе она изведется.

— Войдите! — отозвалась Кейт из кухни. — Не заперто.

Едва лишь гостья переступила порог, как на нее с веселым лаем набросился Гектор. Огромный пес едва не сшиб ее с ног.

— Сидеть! — строго приказала ему Кристина. И почему англичане так любят держать дома собак? У Лии жила гончая, свекор Кристины держал овчарку, а в доме Эллен, подруги отца Кейт, обитали три дворняги, которых хозяйка выводила на длинных поводках. Когда-то она подобрала их на улице после бомбежки, бедняги потеряли прежних хозяев, изголодались и нуждались в уходе и ласке.

— Я пеку для детей марципаны с корицей к чаю, — с улыбкой сообщила Кейт гостье. — Хетти дала мне сахарной глазури, оставшейся от пирога, который она испекла для праздника. Мне пришлось разбивать комья скалкой.

Кристина улыбнулась ей в ответ загадочной улыбкой Джоконды. Ее странная манера улыбаться вызывала у окружающих если не раздражение, то удивление.

— Почему Кристина никогда не улыбается, как все нормальные люди? — поинтересовалась однажды Хетти у Джека Робсона. — Почему она прячет зубы?

— Так ведь она не такая, как все смертные, — раздраженно ответил Джек. — Она мнит себя красавицей, а они не скалят зубы, а складывают губки бантиком, словно кошечки.

Кристина стукнула кулачком по столу и выпалила:

— Кейт! Нам нужно серьезно поговорить.

Кейт полила глазурью последний марципан, бросила нож в миску с мыльным раствором и, обернувшись, настороженно взглянула на подругу. Неужели ссора с Мейвис лишила ее покоя? Неужели она хочет выпытать что-то о прежних отношениях Мейвис и Джека?

— Что случилось? — спросила Кейт, надеясь, что женское чутье ее обмануло.

Кристина выждала, пока она сядет, и с жаром выпалила:

— Речь пойдет о моей семье. Я не могу отделаться от мысли, что мама и бабушка живы, что им чудом удалось спастись.

От неожиданности у Кейт глаза поползли на лоб. Впервые за все время их знакомства Кристина коснулась этой темы. Что же подвигло ее на это?

— У тебя есть какие-то основания полагать, что они выжили в этом кошмаре? — робко спросила Кейт. — Ведь твоего брата и отца застрелили, а маму и бабушку арестовали. Это так?

Кристина побелела как мел, под глазами обозначились синие круги. Скрытная по натуре, она даже теперь, спустя девять лет после той трагедии, не могла заставить себя говорить о гибели близких ей людей. Не отвечая на вопрос Кейт, она сдавленно произнесла:

— Возможно, что мама и бабушка живы. Мне не известно, в какой именно концентрационный лагерь их поместили и поместили ли вообще. Наверняка я знаю только то, что нацисты считали нашу семью враждебной государству и хотели стереть ее с лица земли.

Кейт задумалась: неужели у этой истории есть тайная подоплека? Она была уверена, что родственники Кристины подверглись гонениям исключительно потому, что они евреи. А вдруг кто-то из них участвовал в заговоре против Гитлера и боролся с фашистской заразой, еще когда британское правительство отказывалось верить в агрессивные намерения фюрера?

После того как нацистские войска оккупировали в 1936 году Рейнскую зону, правительство Великобритании сделало вид, что Гитлер лишь возвратил Германии ее исконные земли. В том же году был подписан договор между Гитлером и Муссолини. И хотя было очевидно, что этот пакт ознаменовал содружество двух диктаторов, британский посол в Берлине присутствовал на торжественной церемонии.

— Нацисты преследовали вас за то, что вы евреи? — спросила Кейт как можно мягче.

Кристина молчала, глядя на свои сжатые кулаки. Она совсем упустила из виду, что Кейт немка по отцу. Хотя Карл Фойт и не бывал на родине со времен Первой мировой войны и не числился среди почитателей Гитлера, он оставался немцем и вырос в той же стране, что и Кристина. Они оба с детства говорили на одном языке, мыслили как местные жители, понимали их натуру, знали любовь немцев к аккуратности и пунктуальности. И если кто-то и мог помочь Кристине разобраться, что же на самом деле произошло с ее мамой и бабушкой, то это был, конечно, Карл Фойт. Она собралась с духом и выпалила:

— Папа печатал антифашистские листовки в подвале своей аптеки. А Генрих их распространял.

Кейт впервые услышала имя брата Кристины. В открытое окно доносился стрекот газонокосилки Дэниела Коллинза; слышались обрывки разговора Нелли Миллер и Гарриетты Годфри, цокот копыт запряженной в катафалк лошади, на которой Альберт Дженнингс перевозил фрукты и овощи на базар, и бой часов на церкви Святого Марка. На этом привычном мирном фоне, было странно слушать из первых уст историю евреев-антифашистов в гитлеровской Германии.

— Должно быть, твой отец и брат были храбрыми людьми, — нерешительно промолвила Кейт после долгого молчания.

Кристина сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Приятель моего отца, помогавший ему печатать листовки, однажды сказал, что мне не стоит ждать возвращения мамы и бабушки, — дрожащим голосам произнесла она. — Он сказал, что они никогда не вернутся и мне следует покинуть страну, пока меня не арестовали. Он помог мне бежать в Швейцарию. — На глазах у нее блеснули слезы. — А сам был схвачен гестаповцами. Я осталась тогда одна и чувствовала себя виноватой перед всеми, кто не сумел спастись. И вот теперь это ощущение вины вернулось. Так стыдно, что я преспокойно живу в Лондоне, на площади Магнолий, в то время, когда…

Кристина судорожно вздохнула, и слезы потекли по ее бледным щекам. Она была рада, что наконец призналась кому-то в своих чувствах, излила то, что накопилось в душе. Все годы, пока она обитала в относительно безопасном Лондоне, ей не давали покоя воспоминания о гибели отца и брата, тревога за судьбу мамы и бабушки. Боясь сойти с ума, она запретила себе думать о том, что они могли уцелеть, и внушила себе, что их нет в живых. Но это усугубило грызущее ее чувство вины, не облегчило, а, напротив, обострило душевную боль.

Кейт подалась вперед и накрыла ладонями руки Кристины.

— Не терзай себя! Ты ни в чем не виновата перед своими родными. Подумай, хотели бы, чтоб ты подвергалась риску, твой отец и брат? Что же касается твоей бабушки и мамы… — У Кейт подкатил к горлу ком. Ей не хотелось попусту обнадеживать Кристину — спасение из лагеря смерти представлялось почти невероятным. Вряд ли две немолодые еврейки могли выжить в тех условиях. Хотя, с другой стороны, мало кто верил и в спасение Леона, когда он пропал без вести. Но Кейт хватило мужества надеяться. Она не сомневалась, что он жив. У Кристины же, очевидно, такая вера отсутствовала, иначе она бы давно заявила об этом во всеуслышание.