История физики, изложенная курам на смех - О. Деревенский

Что же касается технической физики, то здесь тоже не зевали. И даже время от времени демонстрировали свои достижения, для чего устраивали Всемирные выставки. На одной из них можно было видеть молодого человека приятной наружности, скромно держащего кончиками пальцев обычную электролампу - за цоколь. При этом лампа, как бы это сказать... в общем, она светилась. Хотя Никола Тесла (а это был он) и не подвел к ней каких-нибудь “тонюсеньких проводков”. Заинтересованным посетителям Тесла выкладывал все как на духу. Дескать, проводков и не надо, ток идет прямо через мое тело. Видите, я прислонился к генератору? Отошел - гаснет... Что Вы, это совсем не больно, потому что ток высокочастотный... Да, Вы правы, что я держу лампу одной рукой, и проводник получается как бы один, а не два. А два и не нужно, я же говорю Вам, что ток высокочастотный... Да, моя рука - плохой проводник. Но для высокочастотных токов провод даже лучше делать из диэлектрика... Да, Вы совершенно правильно угадали - можно обойтись вообще без проводов. Правда-правда! Вот, изволите ли взглянуть, электродвигатель. Беру его в руки - подводящих проводов нет. А вон, видите, передающий генератор. Если угодно, я махну платочком ассистенту, он его запустит, и этот двигатель заработает!.. И ведь Тесла не шутил - по мановению платочка двигатель работал. Господи, да что же это такое! Эх, был бы на месте лопуха-посетителя какой-нибудь современный физик, он бы этого Николу сразу расколол. Он спросил бы, во-первых, какую же мощность надо излучать, чтобы эта сопля так вертелась? Попади я под такое излучение, у меня сразу же все волосы повылезли бы, а тут стоишь - и ничего, даже приятно. Во-вторых, а где же, кстати, передающая и приемная антенны-то? Ведь их же нет! Шутишь, брат! Ой, да мало ли чего еще он спросил бы - известно, как шибко грамотны современные физики. А то ведь стоял посетитель с разинутым ртом и выслушивал байки о том, что обмотки здесь не просто высокочастотные, а еще и резонансные, и что тогда ни проводов, ни антенн не нужно... В общем, ясно, что тебе показывают фокус, но секрета его не понял никто. Сгоряча решили выдать автору свидетельство типа “да, работает, но принципы работы не являются физическими”- всяк сверчок знай свой шесток, мол. Однако, вовремя одумались: “Батюшки! Так значит, бывают нефизические принципы работы? Спаси и сохрани!” И не выдали свидетельства.

Потужил-потужил Тесла, да делать нечего - надо дело делать! Вернулся он в Лонг-Айленд и ну руководить там строительством Башни! Да какой Башни! С ее помощью он собирался обеспечить бесперебойную работу своих чудо-двигателей, находящихся в любых точках земного шара!

Фантастика, говорите. Конечно, Вам сейчас легко говорить. А каково было специалистам тогда, в разгар строительства? Короче, почти достроенную башню пришлось на всякий случай из строя вывести. Еще спасибо доброму дяде Нобелю за динамит, а то горела бы она долго, зараза. Опять же, нет худа без добра: динамит динамитом, а не будь его - с каких шишей выплачивалась бы Нобелевская премия?! Тесла, между прочим, был одним из первых ее лауреатов. Только он от нее отказался. Ну, чудак, право. Другим больше досталось!

В общем, время тогда было такое, что некогда было разбираться с тесловской чепухой, тут своих забот - полон рот! Электроны положительные, электроны отрицательные. Волны носятся в эфире, вихри, трубки - красотища! Или вот еще - очень модная тогда штука - катодные лучи. Разве это не прелесть? Казалось, что Ленард раздраконил ее вдоль и поперек. Но когда за дело взялся Дж.Дж.Томсон, то оказалось, что это и не лучи вовсе, а поток обычных отрицательных электронов, ”неисчерпаемых, как атом”...

Впрочем, за лучами тоже дело не стало - правда, всего лишь рентгеновскими. Потому что их открыл Рентген. Главная штука, совсем не надрывался-то: впихнул на путь потока электронов какую-то болванку; а лучи из нее сами поперли, просвечивая все на своем пути. Естественно, такое открытие нашло применение сразу же. Порой казалось, что оно самой природой предназначено для приобщения широких народных масс к событиям на переднем крае науки. Вы только представьте: идет публичная лекция. “Я попрошу выключить свет!”- бодро чеканит лектор. Свет гаснет. “Прошу прощения,- вспоминает в темноте лектор.- Я забыл сказать, что слабонервным лучше выйти из зала”. И выдерживает эффектную паузу. После этого можно показать на экране хоть Венеру Милосскую, все подпрыгнут. Но на экране - одновременно с истерическими визгами, взрывавшими напряженную тишину - появлялся великолепный рентгеновский снимок скелета натурщицы, принявшей вальяжную позу... Я не знаю, были ли случаи разрыва сердца среди публики, страдающей суевериями, а что касается обмороков, так их просто никто не считал. Иной раз включат свет - все в обмороке. Приобщились, значит. Ну и нормалек!

Напуганная ужасными слухами об этом небывалом наступлении науки на общественное сознание, тетка Беккереля решила сделать последнюю попытку наставить любимого племянника на путь истинный. После приличествующей случаю обстоятельной душеспасительной речи она подарила ему большой литой крест. Проводивши тетушку, беспутный племяш окинул взором кабинет в поисках подходящего места, куда бы этот подарок можно было подальше спрятать. Не найдя ничего лучшего, он сунул его в сейф (прямо на пакет с какой-то урановой солью), а сверху прикрыл нераспечатанной фотопластинкой - для верности. Ночью Беккерель проснулся в холодном поту. Ему во сне явилась тетушка и ласково попросила: “Прояви пластинку, шельмец!” - хотя Беккерель точно знал, что она имела о фотоделе примерно такое же представление, какое он сам имел о пятом даре Святого Духа. На следующую ночь кошмар повторился. “Не отстанет ведь, душеспасительница”,- понял Беккерель и, чертыхаясь, выполнил эту идиотскую просьбу. Что Вы думаете - на пластинке отчетливо узнавались контуры креста! “Боже мой”,- прошептал Беккерель. Еще чуть-чуть, и старания тетки не пропали бы даром; но ум ученого, зашедший за разум, нашел-таки силы вернуться в исходное положение. “Черт возьми!”- воскликнул Беккерель (это и означало открытие радиоактивности). Черта не пришлось долго упрашивать...

Раз уж пошла такая пьянка, то и Хевисайду, да и все тому же неугомонному Лорентцу ничего не осталось, кроме как выступить с официальным заявлением о том, что масса электрона должна расти по мере роста его скорости. Везунчик Кауфман ставит опыт - а она и взаправду растет! Что еще нужно для полного счастья? А нужно, чтобы всякие там идеалисты воду не мутили: им говорят, масса растет, а они в ответ - нет, мол, это материя исчезает! Ну, чудаки, что с них взять! Хотя, с ними веселее. И вот уже профессора говорят студентам - дескать, жалко вас, господа, ведь физика вот-вот закончится...

Тем не менее, оставалась чертовщинка со скоростью света. Как только не ерзали в эфире экспериментаторы, она, паршивка, все равно вела себя так, словно она какая-нибудь из себя фундаментальная постоянная. Обычно это описывают так: два опытных наблюдателя - стоящий на перроне и едущий в поезде - измеряли скорость света вдоль рельсов и получали одно и то же значение. “Абсурд!- ломали головы наблюдатели.- Взять хотя бы летящую ворону. Ну не может она лететь с одной и той же скоростью относительно нас обоих! Чем же свет отличается от вороны?” Скажу по секрету, что отличие было существенное: ворона-то, само собой, летела в каком-то одном направлении, например, по ходу поезда, а вот свет, скорость которого там измеряли, обязательно летел и по ходу, и против - туда-сюда, понимаете? С вороной никто в таком режиме не экспериментировал, поэтому чертовщина продолжалась... И сказал Эйнштейн, что, эх, господа, нашли над чем голову ломать - лично я, дескать, это просто постулирую. Заслышав такие речи, физики - как бы это помягче выразиться - временно потеряли дар соображения. “Все гениальное просто, но не до такой же степени,”- говорили они. Наконец они пришли в себя: “Позвольте, но Ваша теория ничего не говорит о том, как ведет себя свет по отношению к эфиру!” К такому повороту событий Эйнштейн был готов. “Это потому,- объяснил он,- что никакого эфира нет. Если бы он был, я обязательно сказал бы на этот счет пару слов. А нет - увольте.”- “Как Вы интересно рассуждаете,- загорелись физики,- а что же тогда описывают уравнения Максвелла, которые, кажется, Вам дороги, как память?”- “Во-первых, они мне дороги не только как память, - обиделся Эйнштейн.- Куда же я их дену, если на их лорентц-инвариантности у меня все и держится? А ежели хотите, чтобы они еще и описывали что-то, так я разве против? Пусть хотя бы поле и описывают. Правда, раньше полем назывались натяжения в эфире. Так вот теперь - все то же самое, только без эфира, понимаете? Очень просто.”-”Ну, если очень просто, тогда, конечно, понимаем,- кивали физики.- Небось, мы не глупее паровоза-то...”

Но передышки Эйнштейну не дали. На него тут же набросились совсем уж темные нерюхи, которым, видите ли, не понравились следовавшие из теории Эйнштейна “новые представления о пространстве и времени”. Насквозь погрязнув в предрассудках, нерюхи кричали о том, что эти представления противоречат какому-то, простите за выражение, “здравому смыслу”. Из вежливости пришлось держать ответ и перед этой публикой. С ней, правда, было проще. Есть народная примета: если теория заключается в постулировании опытных фактов, то это к тому, что такая теория будет неплохо подтверждаться опытом. И, едва заслышав, что теория Эйнштейна подтверждается на опыте блестяще, руководствовавшаяся здравым смыслом публика моментально прекращала свои реакционные нападки. Так что мало-помалу гениальность теории стали, кроме Эйнштейна, понимать еще человека четыре. А когда для подсчета этих особо понятливых не стало хватать пальцев на обеих руках, то философы спохватились и решили добиться того, чтобы эту гениальность понимал каждый. И ведь, молодцы, как же они старались, чертяки!