Огненный глаз Тенгри - Дмитрий Федотов

Ракитин выдержал ровно тридцать секунд. Из-за киоска мне хорошо было видно, как он, заглушив двигатель своей видавшей виды служебной «ауди», открыл дверцу и встал в полный рост, оглядывая остановку и окрестности. На всякий случай я отступил подальше в тень. Если честно, я пока еще не продумал сценарий своего появления. Но на мое счастье подкатил троллейбус и перекрыл Олегу сектор обзора буквально на полминуты. Этого мне хватило, чтобы заглотать остатки эскимо и встать перед витриной киоска, как ни в чем не бывало.

Троллейбус отъехал, и Ракитин узрел злостного нарушителя своих планов, мирно разглядывающего пестрые обложки журналов. «Сейчас свистнет», — просчитал я. Сзади раздался залихватский разбойничий посвист. Я оглянулся и сделал удивленное лицо.

— Олежек, ты прямо метеор!

— Не морочь мне голову! — грозно рыкнул он. — Где прятался? За киоском?

— Что ты! Разве от тебя спрячешься? Стою, картинки рассматриваю, слышу — свистит кто-то…

— Месье Котофф не делайте мне нервы! Поехали!

Когда капитан криминальной милиции начинает разговаривать как одесский еврей, лучше с ним не спорить. Я уселся на заднее сиденье и барским тоном бросил:

— Улица Северокаштачная, дом двадцать один, квартира сорок семь, второй этаж, второй подъезд. Ракитин только крякнул и втопил педаль акселератора.

Все-таки хорошо быть милиционером: можно хотя бы иногда совершенно безнаказанно нарушать правила, не опасаясь, что тебя остановят и начнут ездить по ушам на тему безопасности дорожного движения. Машину Олега, по всей видимости, гаишники очень хорошо знали, или же думали, что так нагло ездить может только их собрат по мундиру. Во всяком случае, домчались мы до адреса за каких-то двадцать минут. Феноменальный результат, если учесть дневной час пик, пробки на проспекте и кучу светофоров.

— Да вы — Бэтмен, капитан! — сделав круглые глаза, заявил я.

— Карлсон, месье, всего лишь Карлсон, — осклабился Олег.

Квартира Урманова располагалась в старой панельной пятиэтажке эпохи застоя — обшарпанной, унылой и какой-то усохшей, что ли? Двери подъезда были распахнуты настежь, а вместо электронного замка в створке зияла приличная дыра. Внутри стены подъезда, давно не крашенные, имели своеобразный, даже привлекательный вид — они были сверху донизу расписаны граффити. Местами вовсе не бесталанно. А поскольку окна в подъезде давно были выбиты, ничто не мешало солнечному свету озарять этот стихийный вернисаж. Я даже залюбовался, но прагматик Ракитин не дал мне получить эстетическое удовольствие.

— Я бы этих «мазюликов» — на пятнадцать суток с принудительной трудотерапией…

— Это искусство, Олежек, чтоб ты знал!

— Вандализм. В лучшем случае!..

— Это от предков, капитан. Эстафета поколений: наскальные рисунки — фрески — панно — граффити.

— Питекантропы космического века!

— Purquois pas?[17] Кто-то ведь должен напоминать, как все было?

Мы остановились перед дверью квартиры 47, обитой потертым коричневым дерматином. Кнопка звонка свободно болталась на электропроводе. Ракитин аккуратно придержал ее и нажал. Очень тихо и одиноко за дверью пискнула короткая трель. И все. Никакого движения, ни малейшего шума внутри.

— Что будем делать? — задал я резонный вопрос.

— Входить. Признаться, такой ответ из уст представителя закона меня обескуражил.

— Ты же это не всерьез, Олежек? У тебя ведь нет ордера!

— Забыл выписать. Извини. — Он примерился и одним точным ударом ноги выбил хлипкий замок. — Запиши: при осмотре входной двери выявлены следы грубого взлома.

— Надеюсь, стрелять ты не будешь? — Я заглянул в квартиру через его плечо. — По-моему, никого нет дома…

— По-моему, тоже.

Мы прошли крохотную прихожую и очутились в единственной комнате, достаточно большой, но жутко захламленной.

— Что-то непохоже это на жилище ученого, — пробормотал я, озирая царивший кавардак.

— Это похоже на обыск, — спокойно сказал Ракитин, перешагивая через валявшийся у порога раскрытый чемодан. — Причем неумелый, — резюмировал он.

Я же уставился на чемодан. Он был совершенно новый, даже ярлычок на ручке сохранился. И он был совершенно пуст, если не считать одинокого носового платка, торчавшего из внутреннего кармашка на крышке.

— Как, по-твоему, Олежек, если человек собрался уезжать и купил по такому случаю чемодан, насколько вероятно то, что он уедет без обновы?

— Его могли попросить не брать чемодан. Очень попросить…

— Значит, ты считаешь, что на квартиру был совершен налет?

— Нет, твой Урманов просто искал любимую запонку! — Ракитин подошел к распахнутому секретеру и принялся быстро перебирать немногочисленные рассыпанные бумажки.

— Но это же очевидно! — воодушевился я. — Урманов каким-то образом узнал о готовящемся ограблении, может даже преступники обратились к нему с просьбой поспособствовать за мзду изъятию раритетов. Но как истинный ученый Антон Урманов отверг гнусное предложение и решил спасти ценные реликвии, унес их домой. Злодеи явились в музей, усыпили сторожа, отключили сигнализацию, пробрались в зал… А предметы-то тю-тю! Исчезли! Тогда они вспоминают об Урманове…

— Браво, Холмс! — хищно улыбнулся Олег. — Похоже, все так и было. Только Урманов ни от чего не отказывался! Он действительно сам совершил ограбление, принес реликвии домой, и вот здесь-то и случилась накладка. Ценностями заинтересовалась еще одна преступная группа. Они выследили Урманова и решили украсть похищенное. Выманив под каким-то предлогом Урманова из дома, они явились в квартиру и устроили быстрый и торопливый обыск, увенчавшийся успехом…

— Куда же тогда, по-вашему, делся сам Урманов, а, инспектор? — подначил я бравого сыщика.

— Либо скрывается — что вероятно, либо… его уже нет в живых.

— Ну, это вы хватили, инспектор Лестрейд!

— Отнюдь, мистер Холмс, отнюдь! Там, где пахнет большими деньгами, всегда ходит смерть. Уж поверьте моему опыту. Ракитин быстро прошел мимо меня на кухню. Я же снова посмотрел на чемодан.

— Нет, Олежек, Урманов очень куда-то торопился, — громко сказал я. — Он действительно хотел уехать, но потом что-то резко ускорило его планы или вовсе сломало их, и он кинулся в путь буквально опрометью.

— А вот иди сюда, — позвал Ракитин, — и посмотри, как твой борец за культурное наследие торопился!

В маленькой кухоньке в углу притулился складной столик. На нем стояла сковородка с засохшей недоеденной яичницей, вскрытый пакет кефира и две чашки с остатками кофейной гущи.

— Зуб даю, что здесь пировали не конкуренты, — сказал Олег.

— Почему бы и нет? — пожал я плечами без особой уверенности. — Притомились искать, решили…

Я недоговорил. В прихожей неожиданно громко зазвонил телефон. Мы переглянулись. Ракитин кивнул мне:

— Возьми трубку.

— Но мы же…

— Я сказал, бери! И отвечай спокойно, как хозяин.

Я снова пожал плечами и вышел в прихожую. Телефон продолжал надрываться. Тогда я снял трубку и сказал:

— Алло.

— Антон Васильевич? — поинтересовался низкий мужской голос с едва заметным акцентом.

— Да… То есть, нет, его нету дома. — Олег сделал мне страшное лицо, но было поздно. — А кто его спрашивает?

— Извините, я, кажется, ошибся номером. — В трубке запикали гудки.

— Ну и дубина же ты, Котов! — в сердцах выдохнул Ракитин. — Знаешь, что, занимайся дальше расследованием сам и не путайся у меня под ногами! — Он отвернулся от меня, достал мобильник и нажал вызов. — Борцов?.. Говорит Ракитин. Высылай дежурную группу. Записывай адрес…

Я понял, что больше мне здесь делать нечего, мысленно дал себе хорошего тумака и вышел из квартиры.

«Памятная тетрадь № 3. Писано Степаном Крашенинниковым, адъюнктом натуральной истории и ботаники Е.И.В. Академии наук. Ноябрь 1745 года Р.Х.»:

16 сентября 1734 года

…А поход наш через кряж Салтышык, поначалу казавшийся небольшой познавательной прогулкой, на деле получился тяжким испытанием и для наших тел, и для психического состояния души.

14-го числа мы втроем — ваш покорный слуга, студент Семен Торопчин и телеут Торбок — сошли на берег у длинной каменистой косы, отделявшей русло Томы от широкого и шустрого ручья, означенного на кроке господина Гмелина рекой Нижняя Терсь.

Иван Георгиевич сразу после заутрени отца Евстафия пригласил меня в свою каюту — кстати, единственную на струге, ибо на судах этих каюты предназначались исключительно для капитанов или, к примеру, для казачьих атаманов во время похода. Господин Гмелин милостиво предложил мне присесть, сам же расположился в венском кресле против окна и принялся набивать трубку из серебряной табатерки[18]. Я же за отсутствием других сидений, воспользовался бочонком у двери.