Из жизни единорогов - Рейнеке Патрик

— А-а…

— Ты знаешь его? Прикольный чувак такой. Грустный-грустный стоит, сурово так на нас смотрит. Грустить ему мешаем, наверное… А нет, вроде к кафе направился.

— Это Штерн. Он каждый час выходит на десять минут музыку слушать. Наверное, в журнальном сегодня сидит.

— Да что ты?! Тот самый читатель Штерн?.. Ну вот, вы его там все так не любите. А он ничего, симпатичный вроде. Грустит вот тоже. Может, у него какая трагедия в жизни? Может, его тоже кто-то не любит?

Я неловко усмехаюсь. Знаем мы, какая у него трагедия…

— Да его никто здесь не любит. Кроме меня, разве что.

— Ну, хоть что-то….

— Вот именно «что-то»… — вздыхаю я.

— Ну, все, котик! Не плачь больше. Я побежала, ладно?

Я оглядываюсь, но, по счастью, кругом никого нет. Я быстро хватаю ее за руку, подношу к губам и целую ее крошечные пальчики.

— Пока! Все будет хорошо!

— Надеюсь, — говорит она и выскальзывает в распашные двери.

Я еще раз оглядываюсь, в районе шкафчиков снова маячит фигура прогуливающегося Штерна. Чтобы не привлекать внимания, я аккуратно, чуть ли не на цыпочках поднимаюсь вдоль правой стенки по лестнице на второй этаж, и иду к себе тайными проходами через ГАК.

* * *

День, когда любимая девушка предлагает тебе окончательно расстаться, заслуживает быть отмеченным распитием действительно крепких напитков, кофе тут явно не прокатит. Для меня, впрочем, это самое «окончательно» стало очевидным как минимум полгода назад. Хотя сколько-то месяцев мы с ней вместе еще протянули, отчаянно делая вид, что у нас есть какое-то будущее. Но с определенного момента даже ей самой стало ясно, что никакого будущего нет, правда, тогда ей было еще меня жалко. А сейчас — все, уже и жалости почти не осталось. Так что в данном случае речь идет лишь о том, чтобы просто съехать. Квартира принадлежит ее родственникам, живущим заграницей. Мы только сделали ремонт своими руками, да разобрали книжные и мебельные завалы, превратив заброшенное жилище во вполне себе привлекательную квартирку. Не далек тот час, когда наше столь долго обустраиваемое гнездышко владельцы захотят продать или сдать более платежеспособным людям. И тогда Фейге тоже придется искать жилье, а от нашего дома не останется ничего, кроме воспоминаний.

На этой грустной ноте принятием конструктивных решений я намереваюсь заняться завтра, а сегодняшний вечер посвятить оплакиванию прошлого и самодеструкции, главным пунктом которой будет напиться вдрызг. Сделав несколько звонков, я узнаю, где мне могут налить и куда смогут вписать, и из всех вариантов выбираю самый многолюдный. Там есть все, что нужно страдающей душе: песни под гитару, пиво, сигареты, бесконечные разговоры, портвейн, опять сигареты, анаша (или это мне только показалось?), заумные телеги, безумные предприятия, выход на крышу, песни хором в незнакомом дворе, водка, водка с пивом, объятья и поцелуи в незнакомом подъезде, снова водка, спирт с колой, чей-то флэт, в нем — какая-то неубранная постель, а в постели — я и Маленькая Лиза, которая по утру заявляет мне, что накануне она приняла решение стать «абсолютно нормальной», а я был последним из ее знакомых в этой «ненормальной жизни», с кем она хотела переспать, и вот, ура, ей это, наконец, удалось — чао, бамбино!..

Соответственно, этой ночью мне не снится никаких эротических сцен, потому что я принимаю в них деятельное участие наяву.

* * *

В библиотеку я прихожу в несколько сумеречном состоянии (к счастью, в этот день мне не надо идти к открытию). Деструкция удалась по всем фронтам — давно не чувствовал себя таким наивным придурком и моральным уродом одновременно. Добавьте к этому еще и чисто физическую слабость. Не сказать, чтобы мне совсем уж херово от выпитого, скорее от общего переутомления и недосыпа. Кажется, был в каком-то из этих незнакомых ночных дворов угол, в который я счастливо изверг из себя все потребленное вечером. Сильно же меня хотела Маленькая Лиза, раз даже после этого она не побрезговала уволочь меня в теплую кроватку, где сумела обставить дело так, что всю ночь — вплоть до утреннего разговора — я чувствовал себя каким-то космическим героем.

День проходит в сомнамбулическом тумане, я литрами пью кофе, меня откровенно шатает, я роняю подаваемые мне требования, забываю задвигать до конца каталожные ящики, о которые потом сам же стукаюсь руками и один раз — головой, не рискую взбираться на стремянку.

Ближе к восьми вечера раздается звонок. С читательского входа сообщают, что ко мне пришел человек без паспорта и читательского билета, который хочет меня срочно видеть, но не знает обо мне ничего, кроме имени и фамилии. Так прямо и сказали: «человек». Не мужчина, не женщина, не девушка, а человек. Причем сказали с некоторым сомнением.

Я спускаюсь вниз и уже от двери, ведущей от лестницы в ЦСБ, замечаю канареечный ирокез и крепко сбитую низкорослую фигуру бутча. Бывший дружок Маленькой Лизы пришел вытрясти из меня душу: не иначе как она сама же ему все и рассказала. Я видел их вместе всего несколько раз и знаю об их отношениях только то, что Лёлик страшно ревнив. Еще я знаю, что ему запретили появляться в «Лабрисе» после того, как он устроил там драку. Этих сведений мне вполне хватает для того, чтобы не желать с ним более тесного знакомства. А уж познакомить свою печень с ребристой подошвой его говнодавов мне тем более не улыбается. Поэтому я решаю расставить все точки над «ё» в помещении библиотеки — там, где он чувствует себя не в своей тарелке, — и желательно, поближе к милиционеру.

— Пропустите, пожалуйста, под мою ответственность, — говорю я даме, выдающей контрольные листки.

Лёлика просят назвать фамилию, имя, отчество, адрес проживания. Так я узнаю, что Лёлик оказывается по паспорту Еленой. Он явно от всего этого нервничает, сопит, мрачно поглядывая на меня, но решимости до меня добраться, у него эта процедура не отнимает. Я этому втайне радуюсь. Раз уж он не стал отлавливать меня у дома или по выходе с работы, значит, решение «поговорить» со мной было спонтанным, и скорее всего одним только внушением и обойдется. Я стою на расстоянии полутора метров от него и, как только его пропускают внутрь, стремительно иду за распашные двери. Там у окна, рядом с дверью в мужской туалет, я разворачиваюсь. Милиционер нас не видит, но если что-то случится, его тут же позовут, да и к выходу придется бежать мимо него. Лёлик все это быстро смекает и, похоже, готов ограничиться одними угрозами.

И вот он нависает надо мной, выпятив губу и сжав кулаки:

— Еще раз я тебя с моей бабой увижу — все кости тебе, сука, переломаю! Так и знай! — грозно шипит он мне в лицо.