Протяни мне руку - Юлия Ветрова

– Один такой есть, – отвечает Рейвен и поворачивается обратно лицом к огню. – Присматривай за мной, если хочешь, милашка. Создатель знает, что ты не единственная, кто это делает.

– Глаза Алии не наблюдательны, – отвечает та. – Она смотрит, потому что ей нравится смотреть. На всё, – она садится напротив него, скрещивает руки на груди и ещё некоторое время внимательно смотрит. Лея кажется Рейвену абсолютной простушкой, но он знает, что у неё хватает секретов, более глубоких и отвратительных, чем у него. Она скрывает их. Её секреты кроются на поверхности, и она всегда готова их раскрыть, если кто-нибудь спросит. Только никто никогда не знает, какой именно нужно задать вопрос.

– Это всего лишь небольшое развлечение, – говорит, наконец, Рейвен и поднимает брови. – Как вы все тут отметили, я слабоволен, когда дело доходит до красивых вещей. Разве это не достаточный аргумент?

Она продолжает смотреть на него.

– Я думаю, мы оба знаем кое-что о том, что такое «уходить», – говорит он ей. – Уверяю тебя, Скорпионы в настоящее время не могут рассчитывать на мою преданность.

Алия смеётся где-то на другом краю лагеря. Рейвен оглядывается и видит, как она толкает Морана в плечо.

Он оглядывается на Лею, смотрит на её поджатые губы, на рыжие волосы.

– Этого достаточно?

– Нет, – отвечает она, но в её глазах есть что-то задумчивое, что-то во внезапной мягкости её рта. Она уходит, не сказав больше ни слова, направляясь к костру Морана, и Рейвен лениво провожает её взглядом, пока она удаляется.

Потребовалось некоторое время, прежде чем кто-либо из них решился повернуться к нему спиной. Он может только поздравить себя с тем, что это прогресс.

Алия садится рядом с ним, прежде чем Рейвен успевает додумать мысль. Моран прищуривает глаза, но остаётся сидеть, где сидел.

– Уже поздно, – говорит Алия, вытягивая ноги, и затем: – Вот, у меня есть кое-что для тебя.

– Подарок? – Алия и раньше со смехом вручала ему золотые и серебряные безделушки, которые попадались им в пути, как она дарит Вен книги, и бутылки редкого бренди Вотану. Рейвен прятал их в свой рюкзак со смутной мыслью обменять на деньги, когда всё это закончится, когда ему придётся продолжить бегство. И всё же они заставляют его улыбаться, хотя бы потому, что вручение ему подарков подразумевает, что Алия не планирует убивать его в ближайшее время.

– Да, вот, – говорит она и протягивает ему пару сапог.

Когда Рейвен берёт их, его поражает запах свежей тарагской кожи, ощущение солнечного света на щеках и плечах. Он смотрит на них, возможно, слишком долго, и его руки дрожат.

– Они тебе нравятся? – обеспокоенно спрашивает Алия. – Торговец заверил меня, что они тарагские, и я подумала…

– Нет-нет, – заверяет её Рейвен и кладёт руку девушке на колено. – Они очень хорошие, просто…

– Просто?

– Я на секунду почувствовал, что оказался дома, – говорит он. – Вот и всё.

Алия редко улыбается так искреннее. Обычно это подёргивание губ и опустошающая нежность в её глазах. Однако здесь, сейчас, она излучает то, что, кажется, заполняет её целиком.

– Хорошо, – говорит она, накрывая ладонью руку Рейвена, лежащую у неё на колене. – Я на это надеялась.

Рейвен надевает сапоги на следующее утро, когда они отправляются в горное святилище, несмотря на грязь и высокую вероятность снегопада по пути. Несмотря на всё, что касается Алкарона.

Алия снова улыбается во весь рот.

Рейвен думает: О, нет.

ГЛАВА 7

Первое, что сказали ему шлюхи в детстве: он не должен слишком привязываться.

В те дни, до того, как появились Скорпионы, предполагалось, что каждый ребёнок должен идти по стопам родителей. Для эльфа, выросшего в доме греха, другой дороги не оставалось: он полагал, что мог бы поступить на корабль, но ему всегда претила мысль покинуть Тарагу. Итак, он сидел у ног женщин, пока они подстригали его волосы, и рассказывали ему о клиентах, о том, как быть мягким там, где требуется мягкость, о том, как выбраться живым там, где шансов на это нет. Цури, одна из самых красивых и нежных женщин, из тех что по-матерински заботились о нём, сажала его к себе на колени, даже когда он становился слишком взрослым для этого, и говорила ему: «Дорогой, ты никогда не должен их любить. Побереги свою любовь для своей семьи, для своего домашнего очага. Если ты влюбишься на работе, это никогда не закончится хорошо».

Тогда ему казалось, что он знал любовь. В каком-то смысле его любили. Все его матушки, когда они не были заняты, пьяны или голодны. Цури рассказывала ему о его родной матери, лесной дикарке, гордой, загорелой и красивой. У неё был долг, и она заплатила его. Тогда это казалось естественным, как и всё остальное в его мире. Естественно, что маленький мальчик однажды вырастет, чтобы отплатить миру за то, что имел наглость родиться в нём.

Когда Скорпионы пришли за ним, её долг был выплачен, и Цури только раз бесстрастно взглянула на него, прежде чем его увели, и он задался вопросом, насколько сильно она вообще когда-либо его любила.

Однако он помнил, что она ему сказала. Всё до последнего слова. Помнил свою мать, дикую и красивую. Помнил правило: никогда не влюбляться на работе.

В Скорпионах ты всегда был на работе.

– Для любви нет времени, – сказал он Терену, и Терен согласился. В этом не было ничего особенного.

И так продолжалось. До Ривы.

– Дорогой, – вспоминает он, как она говорила ему, сидя на столе рядом с картой, закинув ногу на ногу и вздёрнув подбородок, словно бросая вызов. – Ты трогаешь всех, кроме меня.

– Возможно, – отвечал он. – Я не хочу смешивать работу и удовольствие.

Поначалу он её боялся. Она ворвалась в его жизнь так же своевольно, как летняя гроза, как холодный ветер с океана. Она была на шесть дюймов ниже его и держалась так, словно была на два фута выше. Её глаза были цвета морской волны, рот всегда кривила улыбка. Её мозг работал быстрее, чем у половины старших Скорпионов, которых он встречал. Терен переспал с ней в первую неделю, и именно она ушла до рассвета, оставив его возвращаться в комнаты, которые он делал с Рейвеном, с недовольным выражением лица. С тех пор они делали это снова и снова.

Рейвен знал, почему он боялся её, но не хотел, чтобы она сама это знала.

Они постепенно превратились в единое целое из трёх