Физиогномика и выражение чувств - Паоло Мантегацца

В этом учении кроется зерно глубокой истины, но её едва возможно рассмотреть за туманом метафизических выражений. Я надеюсь, что в моей книге, в главе о мимической азбуке, читатель найдет лучшее освещение предмета.

Пидерит[23] издал в 1859 г. опыт изучения выражений лица, а в 1867 г. научный трактат о мимике и физиогномике. Бэн, Герберт Спенсер и некоторые другие психологи позитивной школы собрали ценные наблюдения над некоторыми выражениями лица человека.

Но только Дарвину принадлежит честь первого применения нового метода изучения мимики человека и открыт для широкого поля сравнений, путем исследования простейших форм мимики у животных, наиболее сходных с нами.

До него великие анатомы и физиологи касались только одной стороны проблемы: они занимались выражением лица только в его отношении к эстетике и искусству. Он же, при своем широком и проницательном уме, наметил общие законы, управляющие выражением чувств во всем царстве животных. Его книга «О выражении волнений у человека и животных» – один из самых блистательных монументов, воздвигнутых его гением, и можно без преувеличения сказать, что учение о мимике, как специальный отдел сравнительной биологии, поставлено им в положение новой науки в этой изданной лишь в 1872 г. в книге, к которой мы еще не раз будем обращаться впоследствии.

Дарвин изучал мимику главнейших чувств у животных, у детей и взрослых. Он разослал длинный ряд вопросов путешественникам, миссионерам и всем своим корреспондентам во всех пяти частях света. Он собрал таким образом необычайное множество новых фактов, затем рассматривал их как бы чрез лупу, подводя под теорию эволюции, для того чтобы открыть их соотношения, найти связь причин и действий. Можно не соглашаться с ним в некоторых частностях, можно отвергать некоторые из его объяснений, как слишком смелые, но при всем том нельзя не удивляться той широте горизонта, какая открылась перед нами с появлением его книги.

Прошло не более 2 столетий со времени появления сочинений Де Лапорты и до появления книги Дарвина, а между тем какая бездна разделяет методы этих двух исследователей! Точно читаешь две книги, написанные на разных языках. С одной стороны – гадания, каббалистика и несколько скудных мыслишек, выплывающих из океана рискованных утверждений и случайных сближений. С другой – мало утверждений и много сомнений; но какая верность метода, какие виды открыты для будущего! Там перед нами был мир фантастически, где ничего нельзя было схватить, – все только туман и видения; здесь же мы становимся ногами на твердую почву природы и вступаем на путь настоящего научного исследования.

Придется идти этим путем, может быть, много веков, но зато не придется нам уже возвращаться назад или переменять направление.

Однако же, новейшая физиогномика не могла удовлетворить толпу, которую так долго угощали забавными глупостями и красивыми сказочками. И потому еще в текущем столетии продолжалось издание книг, которые, при всей их кажущейся серьезности, с претензией на научность, сильно отзывались духом астрологии или, по крайней мере, сентиментальной физиогномики.

Как на образец такого рода произведений, я укажу на «Полный трактат о физиогномике» Лепеллетье де ла Сарта (Traité complet de la physiognomonie), где напыщенность формы изложения соперничает с пустотой содержания. А между тем автор был врач.

То же самое надо сказать и о двух томах знаменитой Энциклопедии Pope, излагающих учение о физиономии – «Новое руководство для физиономиста и френолога» (Le nouveau manuel du physionomiste et du pbrenologiste, Paris, 1838 г.) и «Дамский физиономист» (Le physionomiste des dames. Paris, 1843 г.). Первая из этих двух книжек даже и начинается прямо ложью, так как ее выдают за посмертное сочинение Лафатера и профессора Шоссье, а другая предлагается более скромно, как произведение любителя.

Торэ издал в Брюсселе, в 1837 г., небольшой «Словарь френологии и физиогномики» (Dictionnaire de phrénologie et de physiognoinome), материалы для которого собраны случайно и отовсюду понемногу, частью из древнейших, частью из новейших авторов; но в общем труд этот заслуживает внимания и содержит в себе несколько хороших статей. С такими компиляциями не должно смешивать некоторых работ итальянских авторов. Бедный Полли, которого мы недавно лишились, написал диссертацию – «Опыт физиогномики и патогномоники» (Милан, 1837 г., с 16 таблицами); эта книга теперь, правда, совершенно забыта и даже вовсе не была известна по ту сторону Альп, но она не заслуживает такого невнимания. Диссертация эта богата прекрасными наблюдениями, особенно в отделе о физиономии больных и изложена с юношескою пылкостью.

Филипп Кардона в своей книге «О физиономии» (Delia fisonomia, Ancona, 1863 г.) к сожалению пользуется таким торжественным стилем, что от него на версту отдает плесенью и гнилью, а это особенно неуместно в научном сочинении. Кроме того, книга дурно составлена – беспорядочно и ненаучно; в ней видна однако же здравая эрудиция автора и местами блестят искорки остроумия и юмора. Мастриани касался более или менее физиогномики в своих сочинениях: «Анатомия нравственная» (Notomia morale, Napoli, 1871 г., 2 edit.) и «Человек перед судом присяжных» (L'uomo dinami alla corte d'Assise).

В этом историческом очерке я, конечно, не мог указать всех без исключения авторов, писавших о физиономике, а хотел только главными штрихами очертить развитие этой науки, которая после долгого блуждания то по небесам, то по земле, возвратилась наконец теперь к своему исходному пункту, т. е. к чистому источнику изучения самой природы.

В настоящее время мы уже должны резко разграничивать, собственно мышечные движения, служащие для выражения чувств, от известных черт лица – его анатомии и формы. Таким образом мы получаем, с одной стороны, изучение лица человеческого в смысле анатомическом, антропологическом и по применению его к пластическим искусствам; с другой стороны, имеем дело с изучением выражения и мимики в смысле психологическом и по отношении его к сравнительной этнологии, что в практическом применении представляет также интерес для художника, скульптора и актера.

Книга моя имеет скромную цель лишь указать на то, что по праву относится к антропологии и что – к психологии, и познакомить с теми положительными данными, какие мы в настоящее время имеем относительно лица человека и его выражения. Я почту себя счастливым, если мне удастся своими наблюдениями обогатить сокровищницу фактов, уже приобретенных для науки.

Глава II. Человеческое лицо

Вскоре после рождения, когда глаза уже видят, но еще ничего не различают, первое, что представляется еще девственному зрачку, – это человеческое лицо. И когда в последние минуты жизни взор наш блуждает в томительной тоске агонии, наши глаза с жадностью ищут дружеское лицо, чтобы взглянуть на него прежде, чем закрыться навсегда. Лицо человека, на котором могут изображаться беспредельная любовь или вечная ненависть, внезапная симпатия или непреодолимое отвращение, представляет для нас самый интересный предмет в мире. Все библиотеки на свете не могли бы вместить в себе мыслей и ощущений, которое пробуждало в людях лицо человека, с тех пор как это бедное разумное двуногое утаптывает почву нашей планеты. Религия создала из человеческого лица храм предрассудков и обожания; правосудие искало на нем следы преступлений; любовь получала от него самые нежные наслаждения; наука открыла, наконец, с его помощью, происхождение племен и выражение немощей и страстей, а также нашла в нем мерило для энергии мысли.

Словари наших языков собрали все плоды наших стремлений, знаний, наших поверхностных и глубоких исследований. Искусство изобразило человеческое лицо в бесконечном разнообразии и изменчивости его выражений. Первый художник, попробовавший с помощью острого кремня провести линию на кости или роге оленя, прежде всего изобразил грубое начертание человеческого лица с помощью круга и трех или четырех точек.

Этот всеобщий культ человеческой наружности находит себе полное оправдание: лицо человека, занимающее столь небольшое пространство, представляет одну из самых выразительных картин человеческой природы, совмещая в себе, кроме пяти органов чувств, множество деликатных нервов и подвижных мускулов. Поэтому, лицо наше без слов выражает радость и скорбь, любовь и ненависть, презрение и обожание, жестокость и сострадание, бред и вдохновение, надежду и боязнь, сладострастие и стыдливость – словом все желания, все страхи, все разнообразие жизненных проявлений, исходящих ежеминутно из высшего центрального органа – головного мозга.

Много веков тому назад, когда наука не собрала еще материалов наших наблюдений, нужды общественной жизни заставляли изучать человеческое лицо с тем, чтобы читать на нем мысли разума и чувства сердца. Отсюда ведет свое начало эмпирическое искусство, обходившееся без правил и систем, переходя по наследству от отца к сыну, как достояние грубого опыта.