Дмитрук. СЛЕДЫ НА ТРАВЕ - Дмитрий Дмитрук

— Нельзя ли мне поговорить с кем-нибудь из них?

Вопрос Валентина, заданный как можно более непринужденно, не застал хозяев врасплох. Вотан, шагавший чуть впереди, похлопывая себя перчаткой по бедру, жестом показал Ли на деревянный стол. Такие столы сливались в линию, перпендикулярную посадкам. Их украшали груды помидоров и весы. Сборщицы вперевалку сносили свою добычу по дорожкам, и обрюзгшие мертволицые мужики за столами наполняли чаши весов. Молодцеватые надсмотрщики что-то записывали, похаживая вдоль линии.

Ли бросилась бегом, на ходу отцепляя от пояса короткую палочку с кожаной рукоятью, род электрического стрекала; им она тыкала в спину выбранного приемщика, подгоняя его к дорожке, и палочка искрила, насмешливо треща.

Большой, как медведь, рослый человек в закатанных штанах встал перед Лобановым, безвольно уронив ручищи.

— Как тебя зовут? — обратился к нему проникатель.

Мокрые губы мужика разлепились и шлепали вхолостую, язык никак не мог повернуться нужным образом. Легкое движение Ли, треск…

— Пррр-хыгун.

Словно провернулись заржавевшие шестерни.

— А сколько тебе лет? Постойте, не трогайте его!..

Валентин обнаружил, что не может спокойно смотреть, как рядом кому-то причиняют боль. Даже миловидная Ли на минуту стала отвратительной, хотя, наверное, невозможно было иначе расшевелить этот мешок мяса.

— Тхррр… цать, — сказал Прыгун, и тусклые глазенки его, сидевшие, как изюминки в коме сырого теста, изобразили нечто вроде усилия мысли.

— Лет тридцать — по общему состоянию организма, — ввернул Ласперо. — Спросите, кто он такой.

На сей раз Прыгун отрапортовал мгновенно, храпя и булькая, как чан с кипящей водой:

— Сорх-хтировщик тх… тх… томатов, сх-рредняя квалисси… фикация, пх-рриемный пн… пн… пункт чх… четх… четыре!

— Что значит — сортировщик?

У Прыгуна была безволосая, в шрамах от электродов, плоская голова равной толщины с шеей; вместо ответа он увел ее в жирные плечи и стоял так, свесив руки и бездумно моргая.

— Он не ответит, сударь, — засмеялась Ли. — Сортировщик проталкивает плоды сквозь отверстие в столе; если плод проходит, он так и падает под стол, если нет — его бросают в корзину…

— У вас тут есть два гениальных парня. Ухо и Носатый, — сказал Вотан, усердно осматривая один стол за другим, причем голова его поворачивалась неторопливо и ровно, как деталь механизма.

— Да, мой вождь! — сразу благодарно заулыбалась и заморгала Ли. Ее явно тяготил мрачноватый скепсис Лобанова. — Они отличают годные овощи от незрелых и порченых. Я повесила им на шею бляхи и разрешила бить других сортировщиков, если они ленятся…

Ласперо, стараясь разрядить обстановку, сказал со смехом:

— Ли, гоните этого гения обратно к столу, и пойдемте смотреть мастерские.

XIV

Мигель Суарес, старший сын клана, начальник братства мотопехоты, провел превеселую ночь в покоях своего ближайшего друга, начальника охраны художественных мастерских. Стыдно сказать, они еще с вечера отключили и телефон, и динамик оповещения (а что, собственно, могло случиться ночью в богом забытом Новом Асгарде? Опасаться некого, воевать давно уже не с кем…). Отпустив машину, пешком по морозцу Мигель возвращался в город. Старшего сына одолевал утренний хмель — то особое состояние, при котором мир кажется не слишком реальным, все проблемы — ничтожными, а люди — сплошь веселыми и дружелюбными. Он шагал, распахнув подбитый мехом плащ и сдвинув на затылок фуражку с кокардой, готовый приятельски заговорить с первым встречным или с места в карьер броситься ухаживать за какой-нибудь пригожей сестрицей. Спешить было некуда, учения начинались только послезавтра.

Вдруг Суарес застыл на месте, отнюдь не протрезвев, но механически вытянувшись. От тепличного корпуса через расчищенный двор шли трое отцов-патриархов, окруженных рослыми неулыбчивыми ребятами из числа гвардейцев клана, "любимых сыновей". Рядом с Вотаном вертелась эта рыжая наставница трутней Ли.

Господи! Суаресу показалось, что у него начинаются галлюцинации. Перед ним, конечно, был не тот, на которого напоролся его транспортер месяц тому назад, во время очередной ловли беглых интеллигентов. Но сходство поразительное! Даже не в чертах лица, лицо-то как раз совсем другое, и рост, и фигура… Сходство глубже, оно в особой осанке, независимой, на редкость гордой, хотя вовсе не армейской осанке… Костюм… и костюм почти такой же, из непонятной благородно-серой ткани, и плотной, и мягкой. Тот, встреченный в снежной пустыне, был настоящий мужчина. Кто они такие? Откуда берутся? Темнят отцы-патриархи… Ну, ничего, можем и сами спросить.

Мигель Суарес, с рукою у козырька промаршировал через двор и торжественно остановился в нескольких шагах перед Руфом Вотаном.

— Мой вождь, — начал старший сын, стараясь как можно яснее произносить каждый звук, хотя предатель язык спотыкался. — Мой вождь, разрешите обратиться к неизвестному брату!..

Вотан даже не замедлил шага, но по лицам достойных отцов и "любимых сыновей" будто пробежала рябь.

Вождь сказал коротко и сухо:

— Извольте отправиться в кордергарию Дома Семьи и ожидать там.

— Но, мой вождь… — залепетал Суарес. — Здесь особый случай!

— Выполняйте!

Лобанов напряженно следил за разговором хмельного офицера с Вождем. Психика старшего сына не была экранирована, и там, в пьяной кутерьме мыслей, различал Валентин что-то щемяще знакомое; долгожданный силуэт все яснее проступал сквозь красочную и словесную муть… Уве! Этот человек видел Уве Бьернсона!

Валентин приблизился к Вождю и спросил:

— Нельзя ли мне переговорить с ним?

Подвыпивший офицер, сразу отстав от свиты, являл своим видом полную растерянность; к нему угрожающей походкой силача направлялся верзила-гвардеец…

— У нас есть устав, — угрюмо ответил Вотан. — Старший сын нарушил хартию, обратился к нам не по форме.

Магриби вкрадчиво добавил:

— Мы не можем идти на послабление, даже ради… ради…

Лобанов мог бы в одно мгновение расшвырять нажимом кокона всю эту свору, одуревшую от уставов и хартий, догнать черноусого парня, но… Так трудно наладить контакт, и так легко закрыть всю дальнейшую программу общения с «Землей-прим». Да, может быть, он и нашел бы Уве… хотя шансы на то, что Бьернсон жив, исчезающе малы… может быть, и нашел бы, но какой ценой?! Нет. Землянин не должен оставлять трупы…

— Изволили надраться, Мигель? Так идите похмелитесь!

Суарес, до сих пор чувствовавший себя виновато и подавленно, вдруг вскинулся, гордо поднял голову: