Библейский греческий язык в писаниях Ветхого и Нового завета - Николай Глубоковский

б) Психологическій характеръ новозавѣтнаго языка.

Будучи негреками, писатели Новаго Завѣта не могли мыслить и выражаться погречески чисто, какъ это дѣлаетъ природный грекъ, а равно они не заботились о сообразованіи своихъ мыслей съ грамматическими и традиціонными конструкціями обычнаго греческаго языка. Они слѣдовали своимъ собственнымъ идеямъ въ ихъ непосредственности, какъ послѣднія зарождались, всякимъ движеніямъ души, какія ихъ увлекали; то совсѣмъ, то почти безъ всякаго сопротивленія подчинялись они воздѣйствію различныхъ вліяній, перечисленныхъ нами при анализѣ ихъ языка. Отсюда непосредственный характеръ выраженія въ Новомъ Завѣтѣ, гдѣ идея создаетъ выраженіе, фразу, движеніе стиля. Отсюда же и многія послѣдствія, среди коихъ отмѣтимъ слѣдующія: а) Матеріалъ языка—въ лексиконѣ и грамматикѣ—безличенъ, а стиль весьма персоналенъ. Новозавѣтные писатели мыслятъ и пишутъ съ увѣренностію и отчетливостію, безъ колебанія, безъ заботы о подготовленіи и синтезѣ идей, о полировкѣ фразъ. Ни утомительности, ни вымученности изложенія не замѣчается у ннхъ,—по крайней мѣрѣ, въ общемъ. Они слѣдуютъ свободному полету ихъ духа, живости своихъ впечатлѣній, быстротѣ своего воспоминанія, подвижности своего воображенія (въ томъ именно смыслѣ, что идею—даже абстрактную—они любятъ представлять конкретно или разсказывать событіе съ наглядными подробностями).—б) Въ свою очередь, фраза и стиль отражаютъ манеру мыслить, свойственную каждому изъ нихъ. Сообразно случаю, фраза является простою или сложною; легкою или запутанного, между тѣмъ расположеніе въ ней не трудное; корректною и единой или прерывистою, оборванной, а вслѣдствіе всего этого ясною или темною (для насъ). Стиль обнаруживаетъ монотонную торжественность у св. Матѳея, живость и картинность у св. Марка, захватывающую величавость у св. Іоанна, мягкую и проникающую очаровательность въ книгѣ Дѣяній, нѣжность или страстность у св. Павла и пр.;—все это при однообразіи и даже посредственности языка.—в) Инстинктивно, новозавѣтный писатель-іудей усвоилъ ту греческую конструкцію или то греческое слово, которыя болѣе близки были къ его природному языку; онъ лишь прикрывалъ греческою одеждой арамаистическія реченія; онъ рѣшительно приспособлялъ греческіе языкъ и конструкцію къ своей мысли и на служеніе ей,—тѣмъ болѣе, что эта мысль была для него божественною истиной и часто,—напр., въ Евангеліяхъ,—дается уже раньше его, какъ мысль самого Божественнаго Учителя-Христа.—г) Довольно часты въ Новомъ Завѣтѣ вставочныя (парентетическія) идеи: согласованы или нѣтъ,—онѣ все же вносятся на свое логическое мѣсто, связываются съ предшествующимъ чрезъ καί или мѣстоименіе, либо текутъ независимо. Если такая изъяснительная вставка длинна—напр., въ посланіяхъ,—то писатель забываетъ начало фразы и потомъ снова продолжаетъ фразу уже въ другой формѣ. Эти замѣчанія примѣнимы, впрочемъ, и къ другимъ синтаксическимъ случаямъ у Мѳ XV, 32. XXV, 15. Мрк. XII, 11. Лк. IX, 28. XXIII, 51. Ін. I, 6. 39. III, 1. Рим. V, 12. 18. IX, 11. XV, 23. 25. 1 Кор. XVI, 5. Евр. XII, 18-22, часто въ Апокалипсисѣ, а равно въ цитатахъ и припоминаніяхъ изъ LXX-ти—особенно въ Апокалипсисѣ.—д) Писатель несознательно переходитъ отъ косвеннаго стиля къ прямому, который, такъ сказать, снова звучитъ въ его ушахъ, какъ, только начинается припоминаніе.—е) Почти всѣ новозавѣтныя писанія назначены христіанскимъ общинамъ и потому написаны для отчетливаго прочтенія въ собраніи вѣрующихъ, которымъ они адресованы. И теперь еще—для полнѣйшаго усвоенія—читаютъ ихъ громко, съ интонаціями, ораторскими удареніями, паузами и измѣненіями тоновъ въ рѣчахъ, бесѣдахъ, посланіяхъ, съ жестами и позами. Тогда идея писателя одушевляется и пріобрѣтаетъ отчетливость безъ всякаго другого разъясненія, при чемъ лучше опредѣляются истинный смыслъ фразъ и ихъ важность, оттѣнки и противоположенія въ идеяхъ, перерывы и возобновленія разсказа, бесѣды, разсужденія, устраненіе нѣкоторыхъ вспомогательныхъ переходныхъ идей, тенденція къ нарушенію согласія послѣ паузы и перерыва и пр. Точно также именно живой голосъ отличаетъ вопросъ, да еще лучше и болѣе живо, чѣмъ всякая частица.

в) Достоинство новозавѣтнаго языка.

Не смотря на всѣ свои особенности, греческій новозавѣтный языкъ былъ самымъ наилучшимъ для христіанской проповѣди: онъ богатъ и гибокъ. Греческій словарь былъ достаточно обширенъ, и новозавѣтные писатели въ полную волю могли черпать изъ него слова, сообщая имъ христіанскій смыслъ. Даже больше того:—въ своихъ производныхъ и сложныхъ словахъ этотъ греческій языкъ былъ столь неограниченъ, что давалъ просторъ выразить всѣ идеи и всѣ ихъ оттѣнки съ желательною для писателей ясностію и точностію.

Синтаксисъ обычнаго языка былъ простой, единообразный, легкій,—и евраистическое вліяніе только увеличило эти качества. Не стѣсняя и не затрудняя новозавѣтныхъ писателей, какъ это было бы съ языкомъ классическимъ,—языкъ евраистическій прилаживался и подчинялся ихъ мысли, немедленно воспринимая ея форму и отпечатокъ. Онъ съ одинаковою легкостію примѣняется и къ обычнымъ явленіямъ повседневной жизни и къ самымъ возвышеннымъ спекуляціямъ,—къ идеямъ абстрактнымъ и конкретнымъ. Присутствіе въ немъ евраистическаго элемента дѣлало его легкимъ и для іудея, привыкшаго къ языку совсѣмъ отличному, при чемъ онъ оставался связаннымъ съ міромъ іудейскимъ и вообще оріенталистическимъ, съ его идеями, вѣрованіями, съ его манерою мыслить и выражаться, сохранялъ множество еврейскихъ идей, перешедшихъ въ христіанство. Еще большее количество греческаго элемента дѣлало его доступнымъ для массъ греко-римскаго міра. Греческій новозавѣтный языкъ былъ по существу своему языкомъ общенія, циркуляціи, пропаганды, т. е. именно тѣмъ языкомъ, который былъ нуженъ христіанству въ его стремленіи къ побѣдѣ надъ греко-римскимъ міромъ. Таковъ былъ греческій новозавѣтный языкъ, гдѣ сливались греческій обычный и греческій евраистическій—въ томъ видѣ, какъ три-четыре вѣка политическихъ и соціальныхъ переворотовъ сформировали и возрастили его для христіанскаго проповѣданія. Для него не были столь пригодны ни еврейскій, ни арамейскій, ни латинскій, и ни въ одномъ изъ нихъ не имѣлось богатства, гибкости и универсально-международныхъ свойствъ языка греческаго.

Предметомъ настоящаго трактата служитъ тотъ греческій языкъ, на которомъ написаны наши каноническія новозавѣтныя книги.

Человѣкъ, привыкшій къ аттическому греческому языку, взявъ въ первый разъ греческій Новый Завѣтъ, былъ бы сразу пораженъ характерными, лишь ему свойственными особенностями. Помимо чертъ, которыя отличаютъ одну часть каноническаго сборника отъ другой (см. ниже),—и вообще языкъ новозавѣтный показался бы ему необычнымъ:—по причинѣ подмѣси если не плебейскихъ, то популярныхъ терминовъ въ его вокабулярѣ; своими случайно попадающимися иноземными и трудно понимаемыми фразами и конструкціями; скудостію употребленія соединительныхъ и другихъ частицъ, какими раннѣйшіе писатели уравновѣшивали, оттѣняли и подчеркивали свои періоды; почти устраненіемъ или неправильнымъ употребленіемъ родительнаго самостоятельнаго, аттракціи и другихъ синтаксическихъ пріемовъ, примѣняемыхъ ради обезпеченія сжатости и постепенности въ раскрытіи мыслей; а повсюду—своимъ стилемъ, который хотя часто монотоненъ, за-то превосходенъ по прямотѣ и простотѣ,—стилемъ, который иногда имѣетъ случайныя уклоненія и перерывы или анаколуѳическія сентенціи, характерныя для разговорной в необразованнной (нелитературной) рѣчи, но рѣдко уснащается парентезами (вставками) или растянутыми и запутанными періодами,—стилемъ, который, очевидно, является выраженіемъ людей совсѣмъ простыхъ, забывавшихъ о себѣ и слишкомъ ревностныхъ, чтобы еще удѣлять много вниманія литературнымъ элегантностямъ или принятымъ риторическимъ правиламъ.

Прежде, чѣмъ разсматривать характеристическія свойства этой разновидности греческаго языка, столь явно отличающейся по вокабуляру, конструкціи и стилю, мы должны кратко отмѣтить ея наименованіе, происхожденіе и исторію.

а) Наименованіе.—Нѣкоторыя изъ названій, предложенныхъ для этого особеннаго идіома, являются, безспорно, слишкомъ узкими по отношенію ко времени или мѣсту, или же къ обоимъ (каковы: „церковный діалектъ“, „александрійскій діалектъ“, „палестинскій греческій языкъ“). Другія наименованія,—напр., „іудейско-греческій“, „іудейско-христіанскій греческій“ языкъ,—не пріобрѣли распространенія, хотя по существу удачны. Но названіе „эллинистическій греческій языкъ“, впервые данные, повидимому, Скалигеромъ младшимъ, теперь принято почти повсюду. И оказались безсильными устранить его всѣ протесты—съ возраженіями, что это имя не выражаетъ, въ какомъ направленіи этотъ языкъ уклоняется отъ обыкновеннаго греческаго (и, слѣдовательно, менѣе описываетъ его природу по сравненію, напр., хотя бы съ названіями „еврейскій“ или „арамейскій“ греческій языкъ), а сверхъ того оно еще тавтологично или безсмысленно, поскольку равняется фразѣ „эллинистическій эллинскій языкъ“. Усвоенію этого названія способствовало безъ сомнѣнія, употребленіе слова ‛Ελληνιστής въ Дѣян. (VI, 1. IX, 29. XI, 20 съ разночтеніемъ ‛Ελλην, признаваемымъ болѣе вѣроятнымъ въ XI, 20) для обозначенія погречившихся или говорившихъ до-гречески іудеевъ. Примѣненіе термина „діалектъ“ къ греческому библейскому языку, какъ языку отдѣльной мѣстности и періода,—неудачно и вредно, ибо этотъ терминъ уже принятъ для идіома различныхъ вѣтвей греческой расы.