Невеста рока. Книга первая - Деннис Робинс

Фауна прониклась неистовой любовью к высокому красавцу аристократу, он же, в свою очередь, забавлялся ее собачьей преданностью. Но, подъезжая к Лондону, начал колебаться: хорошо ли примет Генриетта этот удивительный подарок, купленный у Панджоу по столь высокой цене.

Вряд ли Фауне очень нравилось это путешествие. Ее пугало мерное покачивание «летающей кареты», запряженной четырьмя могучими лошадьми; настораживала необычность местности, через которую они проезжали. Миля за милей тянулись пустынные заброшенные пастбища, темные леса, холмы, горы и долины, небольшие деревенские селения. Кучера непрестанно орали и переругивались, а когда меняли лошадей в Ньюбери[13], мертвецки напились. Заночевали они там же. Лорда Памфри принимали в «Голове сарацина» как почетного гостя. Фауна спала в помещении для слуг, и, поскольку кровать там оказалась всего одна, пришлось Фауне разделить ее с неопрятной судомойкой, искусанной клопами. Девочке было неудобно и противно. Однако, уставшая от волнения и новых впечатлений, она очень скоро заснула.

Ранним ясным июньским утром они на всех парах устремились к Лондону, обогнав бристольскую почтовую карету, которую, как сообщил Фауне лорд Памфри, совсем недавно ограбили разбойники.

— Мда, страна катится ко всем чертям, Букашка, — задумчиво проговорил он, снова употребив эту забавную кличку. — Разве это не возмутительно, что в 1797 году приличным людям нельзя отправиться в поездку без страха быть ограбленными!

Больше он ничего не сказал. А Фауна ни о чем и не спрашивала, ведь ее очень заинтересовал джентльмен, подсевший к ним в карету в Ньюбери, — молодой музыкант, который ехал к своему оркестру при дворе наследного принца.

Молодой человек достал флейту и заиграл, чтобы скрасить долгое утомительное путешествие, а заодно и порепетировать. Мелодия была красивой, и Фауна, забыв обо всем, начала в такт двигать руками и ногами, тихо напевать. Ее движения были настолько грациозны, а в напеве чувствовалась такая безусловная музыкальность, что лорд и музыкант стали внимательно наблюдать за ней. Милорд снова громко рассмеялся от удовольствия и произнес с чувством:

— Ей-Богу, я купил миледи Фауну, которая заливается жаворонком и танцует, словно нимфа. Браво, Букашка! У тебя огромный талант.

Девочка смеялась вместе с мужчинами, радуясь похвале. Страх перед белыми людьми исчезал с каждым часом, проведенным в обществе милорда. К тому же в ней росло осознание редкой способности очаровывать окружающих. Вот уже сорок восемь часов она жила в мире, казавшемся ей куда более радужным и светлым, чем тот, в котором бедный измученный дедушка произнес свое мрачное пророчество. Она почти забыла о тех ужасных днях и ночах, когда ее, переодетую мальчиком, прикованную цепью к несчастному старику, увозили от берегов Африки на борту «Морехода». И все же истинное пробуждение еще не наступило. Она дремала, когда карета загрохотала по булыжным мостовым лондонского предместья. Милорд затормошил ее, желая, чтобы маленькая дикарка увидела столицу. Ему хотелось понаблюдать за ее реакцией. И он увидел, как ее огромные глаза расширялись все больше, разглядывая дома, фонари, таверны, залитые ярким светом, где танцевали, пели и пили толпы людей, наслаждающихся летним вечером. Фауна видела и грубых простолюдинов, и сточные канавы, переполненные грязью и отбросами. Она еще не понимала, что приличной особе небезопасно ближе к ночи выходить на эти улицы. Все увиденное казалось ей праздником… ведь так же весело плясали и пели люди из краалей ее далекой родины. Ее изумляли размеры некоторых домов, она испуганно прижалась к милорду, когда перед ней предстало все великолепие громадных зданий. С беспредельным удивлением и растерянностью взирала она на большую реку с кораблями и баржами, на пышные парки, окружавшие роскошные особняки богачей. Да и мог ли быть иным взгляд маленького ребенка, недавнего жителя первобытного африканского селения!

И только единожды омрачилось настроение его светлости, весело наблюдавшего за Фауной. Это случилось, когда они проезжали мимо места публичной казни. На виселице качалось чье-то несчастное тело, напоминавшее связку костей. На нем кишели черные вороны, жадно выклевывая глаза из мертвого лица, на котором почти не осталось плоти. Карета медленно подъехала ближе, и Фауна смогла увидеть все очень ясно. Ее охватили страх и отвращение. Вся затрепетав, она жалобно вскрикнула.

— Черт побери, какая жалость, что она увидела это! — бормотал лорд Памфри и успокаивающе гладил девочку по голове, пока она не перестала всхлипывать. — Какая же ты чувствительная, Букашка! Вытри слезы, малышка. Тебе надо запомнить, что жизнь — это не только конфеты и ласки, в ней есть место и скверным делам, и жестокости. И запомни, преступление наказуется смертью. Вне всяких сомнений, этот болтающийся на виселице бедняга, которого ты только что видела, украл у какого-нибудь простофили-мясника всего-навсего кусок мяса для своей семьи. Но вот как пришлось расплатиться за кражу.

Фауна не понимала милорда. В племени дедушки тоже наказывали за воровство, но не смертью же! Заплатить жизнью за жалкий кусок мяса! Ей это показалось ужасным. Зрелище казненного подавило Фауну, и оно стояло перед глазами даже тогда, когда ее внесли в дом, под крышей которого ей суждено было прожить шесть будущих лет.

Растерянно разглядывала она огромный вестибюль роскошного дома, похожего на дворец; удивленными глазами обводила отделанные деревом стены, на которых висели портреты предков лорда Памфри, музыкальную галерею, кадки с оранжерейными цветами… Сотни восковых свечей сияли в огромных хрустальных люстрах, свисающих с потолка. Ее утомленный, но и возбужденный ум едва ли мог охватить все это великолепие, так разительно контрастировавшее с жилищем, которое она когда-то знала. Этот роскошный дворец, казалось, был переполнен людьми, и она разглядывала джентльменов в напудренных париках, бархатных или парчовых камзолах, в красивых жилетах и туфлях с пряжками, украшенными драгоценными камнями. А как было не испытать потрясения при виде дам в разноцветных платьях, напоминающих огромное скопление бабочек. Ее поражали их высокие шляпки с золотыми и серебристыми вуалями, с цветами и ярким сверканием драгоценностей. Оркестр на галерее исполнял нежную мягкую музыку. По широкой лестнице вверх и вниз сновали пары. Два лакея в каштаново-золотистых ливреях дома Памфри только что растворили двойные резные двери, ведущие в обеденную залу, где уже был накрыт ужин.

— Черт возьми! — прошептал милорд. — У миледи званый ужин, и меня замучат за мое опоздание…

Что и произошло, ибо леди Генриетта уже спустилась с лестницы и теперь сердито постукивала разукрашенным веером по ногтю большого пальца. Она смотрелась просто великолепно в прозрачном французском туалете, украшенном жемчугами. В ее напудренных волосах рдели розовые бутоны, однако ротик миледи исказился от гнева.

— Премилое же время вы избрали для возвращения из вашей поездки, милорд! Вы же обещали прибыть намного раньше! Мне пришлось принимать наших гостей без вас. А вы являетесь весь в дорожной пыли и неподобающе одетым. Я весьма и весьма недовольна…

— Прошу прощения, любовь моя, — начал оправдываться лорд Памфри, отвешивая низкий поклон, ибо он редко сердился на свою красивую и exigeante[14] супругу, — но задержка была неизбежна. Сразу перед въездом в Ньюбери, у самой заставы, нам преградила путь перевернутая повозка с мелом, а чтобы ее убрать с дороги, потребовалось время, и мы…

— А что это у вас на руках? — перебила его Генриетта. Лорд Памфри со смущенным видом поставил Фауну на пол.

— А это то, что я обещал моей дорогой миледи.

— Разве вы это мне обещали?! — воскликнула Генриетта и удивленно уставилась на маленькую девочку в скромном чепце и накидке. — Вы что, сошли с ума, Памфри?

Милорд дернул себя за мочку уха. К ним уже подходили гости, с любопытством разглядывая Фауну. Тут милорд несколько вызывающе шепнул Генриетте прямо в ухо:

— В Бристоль пришло работорговое судно. Вы же просили какое-нибудь существо, похожее на Зоббо Клариссы, однако я подумал, что это вам больше понравится, дорогая. Это квартеронка, и она в вашем распоряжении.

Генриетта была вне себя. Лорд Памфри наклонился, расстегнул на Фауне накидку и снял с нее шляпку. Девочка, полумертвая от страха, задрожала. Но мерцающий отблеск свечей окрасил завитушки ее волос в ярко-золотистый цвет и заиграл в огромных бархатных глазах. Нервно вцепившись в подол своего простенького платья, она чуть приподняла его, демонстрируя прелестные маленькие ножки с изящными стройными лодыжками. Со всех сторон послышались восхищенные возгласы гостей обоего пола:

— Однако она же совершенно белая!