Журнал «Вокруг Света» №03 за 1973 год - Вокруг Света

Точно под слоем бревен мостовой лежит второй слой — такой же, только лучше сохранившийся. Под ним третий... десятый, двадцатый. Мостовые выглядят как громадная поленница высотой в несколько метров. Сотни лет улицы Новгорода не меняли своих мест, словно реки в устоявшихся берегах.

По сторонам улиц обнаруживаются остатки заборов, бревна домов и даже дворовые вымостки. И все они так же, как улицы, постоянны.

Когда-то, тысячу лет назад, новгородцы выложили сосновыми плахами мостовую. Мостовая была сухой, удобной и надежной. Но прошло лет тридцать, и грязь в непогоду уже стала заливать плахи мостовой. Тогда прямо по ним уложили новый слой плах. И так десятки раз. Дома тоже росли, старели и умирали по сторонам улицы. Их пожирали пожары, частые и обширные, их перестраивали, сносили. Вещи, потерянные около домов, затоптанные в грязь, разорванные получателями берестяные грамоты — все это также ложилось в слои.

А так как вещи изменяют форму, буквы изменяют начертание, люди меняют моды на одежду, совершенствуются орудия, то по вещам, найденным у того или иного яруса мостовой, можно узнать, когда примерно мостовая выложена. Примерно.

И поленница мостовых стала археологическими часами: слой — двадцать-тридцать лет. То ли проверяй его найденными в том же слое вещами, то ли проверяй по нему найденные вещи. И вот начальник экспедиции Арциховский сказал: «Итак, в Неревском конце удалось добиться хронологической точности до четверти века. Такая степень точности для археологии нова. Не знаю, скоро ли удастся ее превзойти».

Борис Александрович Колчин устроился со своим хозяйством под навесом, у термостата, среди срезов бревен, кусков дерева. Навес кажется похожим на столярную мастерскую. Только дерево не пахнет. Ему столько лет, что все запахи выветрились. Колчин — певец новгородского дерева, и его книги о резном дереве, о деревянных изделиях из Новгорода — сплав точных сведений, пособия для тех, кому придется в будущем работать с деревянными вещами в других местах, и монографии по искусству, стоящие того, чтобы любоваться ими, хоть и относятся они к серии с прозаическим названием «Свод археологических источников». Разумеется, Колчин себя певцом «деревянного» века не называет — он археолог, из тех, кто пришел сюда в сорок седьмом и бедовал в разрушенном городе, но именно с деревом связаны его поиски и именно он принимал самое прямое участие в опровержении аксиом, о которых уже говорилось.

Сначала появилась идея. Если у нас есть поленница мостовых, то каждая плаха в них — бревно. Каждое бревно — летопись событий, случившихся с деревом до того момента, как его срубили. Летопись эта — годовые кольца, схожие внешне, но различные для специалиста, как отпечатки пальцев разных людей. Ученые давно уже изучали кольца деревьев, чтобы выяснить историю климата на Земле, периодичность солнечной активности и так далее. А что, если применить этот способ в Новгороде? Деревья для мостовых брались старые, в какой-то период они жили одновременно — дерево, которое срубили столетним в 1200 году, и такого же возраста дерево, срубленное тридцатью годами позже, по крайней мере семьдесят лет росли рядом. И у того и у другого, если говорить упрощенно, в засуху кольцо получалось тонким, в год теплый и дождливый — толще.

Колчин составил таблицы последовательности годовых колец, по которым можно было точно определить, через сколько лет после мостовой 14-го яруса была срублена мостовая 15-го яруса или дом, построенный в тот же год. Не хватало лишь хотя бы одной совершенно точной даты, которая дала бы всей стройной системе отправную точку. Но вскоре и такая дата нашлась. У волховского берега есть церковь, год закладки которой известен по летописи. В фундаменте церкви нашли бревна, и вся шкала легла на конкретные годы. Потом она была не однажды проверена, и теперь стало возможным говорить: «Мостовая 22-го яруса уложена в 1076 году, а мостовая 10-го яруса на Холопьей улице в 1313-м». Система эта родилась в 1958 году, через два года после того, как решено было, что двадцатипятилетняя точность — предел для археологов.

Так дерево Новгорода стало часами истории, часами точными, каких нет нигде в мире. Но как сохранить эти часы?

Дерево, чудесно сохранившееся дерево, разбухшее от воды, гибнет, как только его вытащат на поверхность. Испаряется влага, лопаются стенки клеток, и вещи, столь совершенные в момент открытия, превращаются в труху.

В Новгороде была развита металлургия, литейное дело, кузнечное, резьба по камню — все, что положено большому городу. Но все-таки он оставался в первую очередь воплощением «деревянного» века. Дом, мостовая, ложка, стул, материал для письма, посуда, части станков — все было деревянным. В этом заключалось богатство Новгорода, и в этом же была трагедия для археологов, которые могли лишь на недолгое время извлекать находки из аквариумов и, срисовав, класть их обратно. А музеи обходились рисунками и вещами из металла и камня, которые столь обычны в любом музее и создают ложное представление о том, что города древности были очень похожи друг на друга. Археологи испытывали танталовы муки. Найдя сокровища, они воспользоваться ими не могли, не могли показать их.

И вот археологи получили возможность создать новгородский музей под открытым небом, показать, каким же был Новгород. Минские дендрологи и химики нашли наконец дешевый и быстрый способ сохранить дерево.

Срезы, пропитанные составом по рецептам минчан, которые летом работали в экспедиции, кажутся лишь чуть темнее, чем необработанное дерево. В этом году на новом участке установят ванны с раствором. Бревна, побывавшие в них, приобретут крепость камня и его стойкость ко времени. В музеях займут свое место резные ложки и спинки кресел, деревянные блюда и прялки, ножны мечей и туеса.

IV

Накопление вещей, часто обычных, повторяющихся, даже приевшихся, ведет к открытиям, невозможным именно без множества этих вещей. Открытия, немыслимые, когда вещь одна, становятся простыми, когда вещей сотни, когда раскопки не единичны, а из года в год покрывают все большую площадь города.

Я перелистывал толстые, в коленкоровых переплетах книги коллекционных описей. Они очень красивы. Находки, даже самые обычные, не только описаны там, но и нарисованы. Это суховатые рисунки, точные — это в них главное, точность — и чуть условные. Они напоминают чем-то рисунки старых путешественников — зарисовки Тасмана, где тщательно изображается береговая линия или головные уборы австралийцев. Они экзотичны, как описания далеких стран.

Большинству рисунков так и суждено остаться здесь. Лишь малая часть их удостоится права перекочевать в книгу или статью. Часто это кусочек вещи, обломок, приобретающий в рисунке законченность абстрактной картины, особенно если назначение вещи еще не узнано, не угадано и на полях у рисунка лишь одно слово: «предмет». Когда-то будущий исследователь улыбнется — уже будет знать, что это часть станка или инструмента. Он сможет это узнать лишь потому, что изо дня в день художники экспедиции скрупулезно зарисовывают и фотографируют все, что отдала земля, — светцы, мутовки, дужки замков, поплавки из бересты, чесала и грузила, пробои и гвозди. Вещи оторваны от привычного окружения и брошены, обнаженные, на белый прямоугольник бумажного листа. Именно накопление материала дает возможность подняться еще на ступеньку в познании прошлого, и работа ее родилась именно от кажущегося скучного однообразия мелких интересных находок — пряслиц или, скажем, скорлупы грецких орехов, до которых новгородцы были большими охотниками.

...Когда-то, лет пятнадцать назад, на орехи обратил внимание Арциховский. Подсчитал, что в слоях XI века их встретилось 11, в XII — 26, а в XIII — 4. Обобщений в то время сделать было нельзя. Мало материала. А вот сегодня Лена Рыбина не только смогла разложить по векам сотни ореховых скорлупок, но и датировать их куда точнее. И получились графики. По годам. Стало возможным узнать, когда орехов завозилось в Новгород больше, а когда меньше. То же и с пряслицами. Известно, где на юге они изготовлялись и каким путем в Новгород шли. И обнаружились удивительные вещи. Графики поступления в Новгород товаров по определенным торговым путям совпали и, оказалось, точно зависели от отношений Новгорода с другими русскими городами, от войн и союзов, которые заключал город. Испортились отношения с Киевом — в графике грецких орехов, которые поступали по Днепру, — провал. Товар не подвозят. Осложнилась обстановка на Волге — и нет самшита для гребней. Стало возможным и пойти обратным путем. По тому, какой товар и как поступает в Новгород, можно определить, каким он шел тогда путем. Так пригодились мелочи: одинаковые пряслица и незаметные скорлупки. Обобщения ведут от раскопа на новгородской улице к жизни всей Руси. Археология сливается с историей. Спираль приводит к поискам старого. Но уже на новом уровне. И везде можно проследить цепочки настойчивых кропотливых поисков, потянул за ниточку — за ней тянется другая, и вдруг где-то переворачивается привычная картина. И случается это тогда, когда накапливаются, казалось бы, незаметные, но многочисленные факты.