Алхимик - Пауло Коэльо

«Я всегда успею вернуться в пастухи, — думал Сантьяго. — Я научился пасти и стричь овец и уже никогда не забуду, как это делается. Но мне может не представиться другой возможности попасть к египетским пирамидам. Старик носил золотой нагрудник и знал всю мою историю. Это всамделишный царь, и к тому же мудрец».

Только два часа пути отделяли его от равнин Андалусии, а между ним и пирамидами лежала бескрайняя пустыня. Но он понял, что можно взглянуть на это и по-другому: путь к сокровищу стал на два часа короче, хоть он сам при этом и потерял целый год.

«Почему я хочу вернуться к своим овцам — мне известно. Потому что я знаю их, потому что люблю их и потому что с ними хлопот немного. А вот можно ли любить пустыню? Но ведь именно пустыня скрывает моё сокровище. Не сумею найти его — вернусь домой. Так уж случилось, что у меня сейчас есть и деньги, и время — так отчего бы не попробовать?»

В эту минуту он почувствовал огромную радость. Путь в пастухи ему всегда открыт. И всегда можно сделаться торговцем хрусталём. Конечно, в мире скрыто много иных сокровищ, но ведь именно ему, а не кому-нибудь другому дважды приснился один и тот же сон и встретился старый царь.

Он вышел из харчевни довольный собой. Он вспомнил, что один из поставщиков товара привозил хрусталь его хозяину с караванами, пересекавшими пустыню. Сантьяго сжимал в руках Урим и Тумим — благодаря этим камням он снова решил идти к своему сокровищу.

«Я всегда рядом с тем, кто идёт Своей Стезёй», — вспомнились ему слова Мелхиседека.

Проще простого: пойти на торговый склад да и спросить, правда ли, что пирамиды так далеко, как говорят.

Помещение, где сидел англичанин, больше напоминало хлев, и пахло там потом, пылью, скотиной. «Стоило десять лет учиться, чтобы оказаться в такой дыре», — думал он, рассеянно перелистывая химический журнал.

Однако отступать было некуда. Надо было следовать знакам. Всю свою жизнь он посвятил тому, чтобы отыскать тот единственный язык, на котором говорит Вселенная, — для того и учился. Сначала он увлёкся эсперанто, потом религиями и наконец — алхимией. И вот теперь он свободно говорил на эсперанто, досконально знал историю разных вер, однако алхимиком ещё не стал. Да, конечно, кое-какие тайны он открыл, но вот сейчас намертво застрял и уже не мог продвинуться в своих исследованиях ни на шаг. Он тщетно пытался попросить помощи ещё у какого-нибудь алхимика — все они были люди чудаковатые, думали только о себе и почти всегда отказывали в совете и содействии. Может быть, они так и не сумели постичь тайну Философского Камня и оттого замыкались в себе?

Англичанин уже истратил на бесплодные поиски часть отцовского наследства. Он ходил в лучшие на свете библиотеки, покупал самые редкие, самые важные книги по алхимии — и вот в одной из таких книг вычитал, что много лет назад знаменитый арабский алхимик побывал в Европе. Уверяли, что ему больше двухсот лет, что он нашёл Философский Камень и открыл Эликсир Бессмертия. На англичанина это произвело сильное впечатление, но всё бы это так легендой и осталось, если бы один его приятель, вернувшись из археологической экспедиции в пустыню, не рассказал ему о неком арабе, наделённом сверхъестественными дарованиями. Живёт он в оазисе Эль-Фаюм. Ему, по слухам, двести лет, и он умеет превращать любой металл в золото.

Англичанин тотчас отменил все свои дела и встречи, собрал самые нужные и важные книги — и вот он здесь, в дощатом бараке, похожем на хлев, а за его стенами большой караван, который собирается идти через пустыню Сахару, и путь его будет пролегать мимо оазиса Эль-Фаюм.

«Я должен своими глазами посмотреть на этого проклятого алхимика», — подумал англичанин, и даже вонь верблюдов показалась ему в эту минуту не такой уж невыносимой.

Тут к нему подошёл молодой араб с дорожными мешками за спиной и поздоровался с ним.

— Куда вы направляетесь? — спросил он.

— В пустыню, — отвечал англичанин и снова взялся за чтение.

Ему было не до разговоров: надо вспомнить всё, что он выучил за десять лет; вполне возможно, что алхимик захочет проверить его познания.

Юноша тем временем достал из заплечного мешка книгу и тоже стал читать. Англичанин заметил, что книга испанская. «Это хорошо», — подумал он, потому что по-испански говорил лучше, чем по-арабски. Если этот юноша тоже отправится в Эль-Фаюм, можно будет с ним поговорить в свободное время.

«Забавно, — думал тем временем Сантьяго, в очередной раз перечитывая сцену похорон, которой начиналась книга. — Вот уж почти два года, как я взялся за неё, а до сих пор не сдвинулся дальше этих страниц».

Рядом не было царя Мелхиседека, и всё равно он не мог сосредоточиться. Кроме того, отвлекали его мысли о том, верное ли решение он принял. Однако он понимал главное: решение в любом деле — это всего лишь начало. Когда человек решается на что-то, то словно ныряет в стремительный поток, который унесёт его туда, где он никогда и не помышлял оказаться.

«Отправляясь на поиски сокровищ, я и не предполагал, что буду работать в лавке, торгующей хрусталём. Точно так же этот караван может оказаться моим решением, но путь его так и останется тайной».

Перед ним сидел европеец и тоже читал книгу. Сантьяго он показался человеком несимпатичным: когда юноша вошёл в барак, тот поглядел на него неприязненно. Это, впрочем, ничего — они всё равно могли бы подружиться, если бы он не оборвал разговор.

Юноша закрыл книгу — ему ничем не хотелось походить на этого иностранца. Вынул из кармана Урим и Тумим и стал перебирать их.

— Урим и Тумим! — вскричал вдруг европеец.

Сантьяго поспешно спрятал камни.

— Не продаются, — сказал он.

— Да и стоят недорого, — ответил тот. — Обыкновенные кристаллы, ничего особенного. На свете миллионы таких камешков, однако человек понимающий сразу узнает Урим и Тумим. Но я и не подозревал, что они встречаются в этих краях.

— Мне подарил их царь, — ответил юноша.

Чужеземец, словно лишившись дара речи, дрожащей рукой достал из кармана два камня — такие же, как у Сантьяго.

— Ты говорил с царём, — сказал он.

— А ты ведь не верил, что цари говорят с пастухами, — сказал Сантьяго, у которого пропала охота продолжать беседу.

— Наоборот. Пастухи первыми признали Царя, когда его ещё не знал никто в мире. Так что вполне вероятно: цари разговаривают с пастухами, — и англичанин добавил, словно опасаясь, что юноша не понял: — Об этом есть в Библии, в той самой книге, которая научила меня, как сделать Урим и Тумим. Бог разрешал гадать только на этих камнях. Жрецы носили их на золотых нагрудниках.

Теперь уж Сантьяго не жалел о том, что пришёл на склад.

— Быть может, это знак, — промолвил, как бы размышляя вслух, англичанин.

— Кто сказал тебе о знаках? — интерес Сантьяго рос с каждым мгновением.

— Всё на свете — знаки, — сказал англичанин, откладывая свою газету. — Давным-давно люди говорили на одном языке, а потом забыли его. Вот этот-то Всеобщий Язык, помимо прочего, я и ищу. Именно поэтому я здесь. Я должен найти человека, который владеет этим Всеобщим Языком. Алхимика.

Разговор их был прерван появлением хозяина склада.

— Повезло вам, — сказал этот тучный араб. — Сегодня после обеда в Эль-Фаюм отправится караван.

— Но мне нужно в Египет! — воскликнул Сантьяго.

— Эль-Фаюм находится в Египте. Ты откуда родом?

Сантьяго ответил, что он из Испании. Англичанин обрадовался: хоть и одет на арабский манер, а всё же европеец.

— Он называет знаки везением, — сказал он, когда хозяин вышел. — О, если бы я только мог, то написал бы толстенную энциклопедию о словах «везение» и «совпадение». Именно из этих слов состоит Всеобщий Язык.

И добавил, что встреча его с Сантьяго, тоже обладающим камнями Урим и Тумим, была не простым совпадением. Потом осведомился, не Алхимика ли разыскивает юноша.

— Я ищу сокровища, — ответил тот и, спохватившись, прикусил язык.

Однако англичанин вроде бы не придал значения его словам и только сказал:

— В каком-то смысле — я тоже.

— Я и не знаю толком, что такое алхимия, — сказал Сантьяго, но тут снаружи раздался голос хозяина, звавшего их.

— Я поведу караван, — сказал им во дворе длиннобородый темноглазый человек. — В моих руках жизнь и смерть всех, кто пойдёт со мной, потому что пустыня — особа взбалмошная и порою сводит людей с ума.

Готовились тронуться в путь человек двести, а животных — верблюдов, лошадей, ослов — было чуть ли не вдвое больше. У англичанина оказалось несколько чемоданов, набитых книгами. Во дворе толпились женщины, дети и мужчины с саблями у пояса и длинными ружьями за спиной. Стоял такой шум, что Вожатому пришлось несколько раз повторить свои слова.

— Люди здесь собрались разные, и разным богам они молятся. Я же признаю только Аллаха, а потому именем его клянусь, что приложу все усилия для того, чтобы ещё раз одержать верх над пустыней. Теперь пусть каждый поклянётся тем богом, в которого верует, что будет повиноваться мне, как бы ни сложились обстоятельства. В пустыне неповиновение — это гибель.