Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год - Владимир Броневский

За столом полковник распространился о настоящих происшествиях. В откровенном разговоре превозносил бескорыстие нашего императора, и сие нравилось мне потому, что англичане не слишком бывают на похвалы расточительны. Он довез меня до деревни, где по счастью нашел я моих товарищей, которые начали уже беспокоиться, и, возвратясь в город, хотели послать искать меня.

Хотя октябрь уже был в исходе, но погода стояла ясная и довольно теплая. Желая воспользоваться свободным от должности временем, согласились мы (нас было 8 человек) осмотреть Вайт и побывать в Ньюпорте, главном сего острова городе, отстоящем от Спитгеда в 12 верстах. Дабы иметь более времени, рано поутру съехали мы в деревню Ковес, против которой недалеко стояли наши корабли. Содержатель кофейного дома, по знакомству, взял на себя труд изготовить экипажи, а между тем подали чай. Пастуший рожок вызвал меня на балкон посмотреть на площадь, куда каждая хозяйка дома или девочка, сопровождаемая собакой, выгоняли скот. Род сих пастушьих собак заслуживает внимание: известно, что в Англии истреблены все хищные звери, особенно в местах, где наиболее занимаются скотоводством; сии собаки столь понятливы и хорошо приучены к скоту, что почти во всех случаях заменяют пастухов.

Оставя Ковес, поднялись мы на небольшую гору, и остров Вайт представил взорам прелестное зрелище! Длинные ряды зеленых холмов, покрытых рощами и садами и разделенных множеством лугов, на коих паслись большие стада всякого скота, покрывали все видимое пространство. Проезжая далее, на каждом шагу встречали мы новые прекраснейшие виды. Смесь пашен с лугами, огородов с садами, дворянских палат с фабриками и чистые земледельческие домики, разбросанные в тени дерев, так разнообразят предметы и делают местоположения столь привлекательными, что, кажется, по всей справедливости Вайт назван садом Англии. Здесь даже бесплодные места украшены более, нежели те, кои природа одела зеленью. Всюду видны вкус и похвальное трудолюбие. Болото, песчаное поле, малый ручеек, каменистая гора, хотя с великим издержками, но приносят какую-нибудь пользу. Удобность и чистота хижин земледельцев столь удивительны, что только те, которые были в Англии и входили в них, согласятся, что английские крестьяне живут по-дворянски. Проезжая одну рощу, мы увидели сидящего под кустом пахаря, которому жена наливала чай. Жирная большая лошадь щипала траву подле сохи его. Когда мы к нему подошли, он, не трогаясь с места, предложил нам рому, чаю и сыру. Генрих IV, король французский, желал, чтобы самый бедный поселянин его по воскресным дням имел в похлебке курицу. Если в оном полагал добрый царь благосостояние народа, то русские его имеют, а англичане уже с излишком. Добрая наша горелка, не тот ли же ром? Сыр, чай и различные приправы расслабляют силы, простая только пища их укрепляет; и если бесспорно, что англичане богатейший народ в Европе, то они перешли за черту, и благосостояние их не есть уже то, чтобы иметь только необходимое вдоволь. В окрестностях города, на речке Медине, впадающей в узкий морской рукав, плавало множество домашних птиц, и сего множества, как уверяли нас, едва ли бывает достаточно для снабжения всех кораблей, приходящих на Спитгедский рейд. Ньюпорт весьма невелик, состоит из нескольких прямых улиц, на крест пересеченных и плитняком очень гладко вымощенных. Градоначальник, мирный судья и капитан народной милиции сделали нам честь своим посещением и остались у нас обедать. Хозяин трактира сначала принял нас на нижнем этаже; но когда приказали ему изготовить лучший обед, то перевел в лучший, где в прекрасно убранных комнатах сам явился в башмаках, причесан и с бриллиантовым перстнем на руке. Стол и все угощение соответствовало его наряду, и, сверх чаяния, взял очень умеренную плату. После обеда посетили мы начальников города, которые, как день был воскресный, предложили прогуляться за город и осмотреть крепость Карисбрук, лежащую от Ньюпорта в 4 или 5 верстах. Разных родов колясочки, запряженные статными лошадьми и управляемые прекрасными женщинами, скакали по гладкой дороге к саду, лежащему при подошве горы, на коей находится крепость. По двум бульварам, в аллеях, шли туда же пешие. Мы, оставя экипажи, пошли к крепости пешком.

Кривая, беспокойная, высеченная в каменой горе узкая дорога привела к воротам; чрез калитку ввели нас на двор, заросший травой; груды камней означали места строений. Взглянув на семейство инвалида, которое составляет гарнизон крепости, и которого должность отворять и затворять ворота для посещающих, взглянув на бывшие некогда здания и на развалившиеся стены крепости, признаюсь, я сожалел о напрасном труде взбираться на такую высоту; но вот инвалид, старый пехотный сержант, начинает рассказывать о достопамятностях Карисбрука. Послушаем: дубовые ворота стоят 800 лет, и вы видите, как они еще крепки; такие-то дубы росли тогда в Англии! Развалины сии служили убежищем Карлу I, который был казнен Кромвелем, а в этой уцелевшей часовне похоронена дочь его, принцесса Елизавета. Ученый инвалид показывал нам после того колодезь, глубиной в 170 сажен; это сначала кажется невероятным, но рассудив, что колодезь находится на вершине горы, на которую мы всходили около получаса и, судя по звуку брошенных каменьев, который доходил до слуха после 56 секунд, глубина сия имоверна. Вода в колодезе столь чиста и прозрачна, что когда опустили туда лампу, то на глубине 2 сажен видны были на дне даже камешки.

Вышед из крепости чрез упавшую часть башни, мы пустились прямо по косогору и не опоздали еще пройти все искривленные аллеи сада, который был наполнен гуляющими. Музыка играла в беседке; дети, прелестные как амуры, прыгали вокруг дерев; одно семейство сидело на коврах и пило чай; другая партия, собравшись в кружок, попивала портер; иные играли в кегли, а большая часть, положа руки за спину, надвинув на глаза шляпу и ни на кого не смотря, скорыми шагами переходили из аллеи в аллею. Сырой, холодный вечерний воздух скоро принудил нас оставить сей прелестный простотой сад. Возвратясь в город, поспешили мы обратно в Ковес, и хотя поздно, но в тот же день успели приехать на корабль.

В характере англичан, в самой их наружности есть нечто особенное, собственно им принадлежащее. Любовь к отечеству и ко всему своему производит в них известную английскую надменность. В опрятности, рукодельях и богатстве они превосходят всех европейцев. Английская чернь величает иностранцев общим именем: французская собака; одни только русские исключены из сего уничижительного звания: их называют рушин добра, то есть русский, добрый человек. Матросы наши удивительным образом уживаются с английскими: они, кажется, созданы один для другого. Встречаясь в первый раз в жизни, жмут друг у друга руки и, если у которого есть копейка в кармане, тотчас идут в трактир, усердно пьют, дерутся на кулачках и, выпив еще, расстаются искренними друзьями. Ничего не забавнее, как слышать их разговаривающих на исковерканном, составленном из русских и английских полуслов языке, который одним им понятен и, кажется, свойственен одним матросам. Часто не останавливаясь, говорят они оба вдруг, один по-английски, другой по-русски и таким образом весьма охотно, по нескольку часов сряду, беседуют о важных предметах. Посредством общепонятных звуков, которых нет ни в каком языке, матросы сообщают свои мысли всякому иностранцу, и их понимают гораздо лучше, нежели например офицеров, которые сим средством пожелали бы объясняться. Все иностранные имена, морские термины и названия снастей, употребляемые на кораблях, матросы наши странным образом превращают, делая обыкновенно похожие на них произношением русские слова, как, например, корвет «Помона» называют «Помора», «Мельпомена» – «Малая Помора»; «Амфитрида» – «Афросинья»; и так далее.