Босиком - Элин Хильдербранд

Когда Мелани начало тошнить, она не удивилась. Сильный эмоциональный стресс, подумала она. Депрессия. Еда не задерживается внутри. Стоило Мелани подумать о Фрэнсис Диджитт, как ее тошнило. Она была истощена и спала по три-четыре часа после обеда. Гормоны так влияли на ее цикл, что Мелани даже не заметила, что у нее не начались месячные. Но потом грудь начало покалывать, она стала болеть, запахи кофе и свежего настоя шалфея, которые всегда нравились Мелани, теперь вызывали у нее тошноту. Она поехала в аптеку за три города от Дэриена, где никто ее не знал, и купила тест.

Беременна.

Конечно, подумала Мелани. Конечно, конечно. Она была беременна, теперь, когда это уже не имело никакого значения, когда вместо радости это открытие вызывало боль и осложнения. Мелани никак не могла решиться рассказать об этом Питеру. Каждый раз, когда она смотрела на него, ей казалось, что эта новость сейчас так и попрет из нее. Ей казалось, что он достаточно проницателен для того, чтобы и самому это заметить, — потому что она бежала в ванную, когда ее тошнило, потому что она все время спала. Но Питер то ли не замечал эти очевидные симптомы, то ли считал, что все это мелодрама, вызванная сообщением о Фрэнсис Диджитт. Мелани решила, что не будет говорить Питеру, — она это твердо решила, — пока что-нибудь не изменится. Она хотела, чтобы Питер бросил Фрэнсис Диджитт, потому что любит ее, Мелани, а не из-за того, что она ждет ребенка. Ребенка. Их ребенка. После многочисленных попыток, после уколов, таблеток, лечения, подсчета дней, секса по расписанию это случилось само собой. Даже Питер будет поражен, даже он вскрикнет от счастья. Но Мелани пока не могла обнародовать эту новость. Беременность — это единственное, что у нее было; это все, что у нее осталось, и она не хотела этим делиться.

Так что… нужно было уехать из города. Поехать с Вики — и ее сестрой, Брендой, — на остров в тридцати милях от города, к морю.

Мелани не предупредила Питера о своем отъезде; он не узнает об этом до семи часов вечера, пока не найдет ее записку в конверте, пришпиленном к двери в прихожую. Он будет потрясен ее отъездом. Он поймет, что сделал ужасную ошибку. Зазвонит телефон. Может быть. Он попросит ее вернуться домой. Может быть.

Но, может, Питер обрадуется, что она уехала. Почувствует облегчение. Может быть, он решит, что отъезд Мелани — это большая удача, и пригласит Фрэнсис Диджитт переехать к ним в дом и заботиться о саде.

Одной плохой мысли было вполне достаточно. Мелани побежала в совместную ванную и вырвала горькой зеленой желчью в туалет, который был запачкан мочой, потому что Блейн еще не научился вытирать сиденье. Мелани набрала в руку воды и ополоснула рот, взглянув на свое отражение в зеркале с коричневыми пятнами. Даже зеркало имело нездоровый вид. Она ступила на неустойчивые весы, которые стояли в ванной; если они показывали правильный вес, то она потеряла три фунта с тех пор, как узнала о своей беременности. Она ничего не могла удержать внутри — ни имбирный эль, ни тост, но продолжала в том же духе, ела и рвала, потому что была голодна, ненасытна и не могла не думать о своем ребенке, проголодавшемся и обезвоженном, ссохшемся, как кусок вяленой говядины.

В доме было тихо. Вики с детьми спала, а Бренда была на улице и болтала… с тем симпатичным парнем из аэропорта, тем самым, который предложил Мелани аптечку. Ситуация прояснялась. Мелани не до конца знала историю Бренды и ее студента, но не нужно быть волшебником, чтобы увидеть, что от Бренды всего можно ожидать. Неразборчивая. Безрассудная. Стоило только взглянуть, как она прикасалась к плечу парня, как колыхала перед ним грудью. А ведь он был совсем ребенком, лет двадцати с небольшим, правда, достаточно симпатичным. Он улыбнулся Мелани, когда предлагал пластырь, будто хотел помочь, но не знал как. Мелани вздохнула. Когда Питер в последний раз ей улыбался? Она задернула шторы, чтобы спрятаться от солнца. С тех пор как Мелани забеременела, ей все время хотелось спать, и единственным преимуществом этого было то, что она была слишком обессилена, чтобы думать.

Бренда единственная из взрослых не спала, когда зазвонил телефон. Она убрала чайный сервиз тетушки Лив, все керамические безделушки и эмалированные ящички с кофейного столика, чтобы они с Блейном могли играть в «Вверх-вниз». Портер тем временем секунд тридцать-сорок посидел у Бренды на руках, затем перелез через ее согнутые колени, как Ганнибал через горы, и оказался на свободе. Он ползал по скользким половицам, двигал лампы, дергал за электрические шнуры и тянулся пальцами к розеткам. Как-то, пока Бренда учила Блейна считать расстояние на доске, Портер умудрился засунуть в рот десятицентовую монету. Бренда заметила, что он подавился, подхватила его и похлопала по спине; десятицентовик выскочил и перелетел через комнату. Блейн, нарушая правила, передвинулся на лишние четырнадцать клеток, и хотя Бренда отчаянно ждала, чтобы игра быстрее закончилась, она принципиально заставила его вернуться назад. Блейн заплакал. Бренда обняла его, а Портер тем временем переполз в кухню. Ну, по крайней мере, он был слишком маленьким, чтобы дотянуться до ножей. Но потом, когда Бренда объясняла Блейну, что если он будет жульничать, то никто никогда не захочет с ним играть, она услышала приглушенный удар, который заставил ее сердце дрогнуть.

— Портер? — окликнула она.

Он что-то радостно пробурчал в ответ.

Бренда сняла Блейна с колен. Часы тетушки Лив пробили шесть тридцать. Вики и Мелани были в своих комнатах за закрытыми дверьми с трех часов. Бренда и сама была бы не прочь провести три с половиной часика в тишине — но она не была беременна или больна раком. Рак, подумала она. Может ли это слово когда-то показаться менее отвратительным и ужасающим? Если повторять его достаточно часто и понимать лучше, перестанет ли оно ассоциироваться со смертью с косой, в черном балахоне?

В кухне Бренда нашла свое двухсотлетнее издание «Невинного самозванца» распластанным на полу, словно тельце мертвой птицы. Портер сидел рядом с книгой и что-то жевал. Это был колпачок от ручки.

Бренда вскрикнула. Она аккуратно подняла книгу, очень удивленная тем, что, как ни странно, книга от падения не рассыпалась в прах. Нельзя оставлять ее без чемодана — этой книге, как пожилому человеку, нужен уход. Бренда разгладила страницы и обернула книгу в пластиковую обложку, поместила ее в пузырчатую упаковку и закрыла портфель на замок, спрятав ее от неряшливых маленьких ручек. Затем она вытащила колпачок от ручки у Портера изо рта и бросила, приложив некоторое усилие, в мусорное ведро.