Близился вечер, или Краски, кисть и корень многогранника - Виталий Пажитнов

Близился вечер, или Краски, кисть и корень многогранника

Виталий Владиславович Пажитнов

© Виталий Владиславович Пажитнов, 2017

ISBN 978-5-4474-1978-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Близился вечер, солнце висело уже довольно-таки низко над водой, на волнах и редких ямках зыби отражались пятна солнечных зайчиков, и на воде отражалась довольно-таки интересная светопись из солнечных бликов и отблесков, появлявшихся даже в самых неожиданных местах и составлявших из себя довольно-таки интересную картину. Солнце, имевшее в те вечера немного красноватый оттенок уже приближалось к линии горизонта, и уже прилично украсило вечереющее небо красными и несколько аловатыми облаками, тянувшимися далеко по протяжению линии горизонта над ровной морской гладью и где-то очень далеко сливавшимися с морем.

Да, за этим причудливым узором и заходящим солнцем было довольно-таки интересно наблюдать сидя за одним из небольших столиков кафе, расположенных прямо на набережной, (самые крайние из них стояли прямо у самой воды, у самого парапета набережной), в трёх-четырёх метрах от воды, куда горячие напитки и прочие лёгкие закуски доставляли несколько быстрых официантов, перебегавших с подносами дорогу отделяющую эти столики от довольно большого дома, где собственно и располагалось это весьма пристойное заведение.

Да, но пардон, мы кажется немного отвлеклись, ещё даже не успев начать как следует наш рассказ, и не представили пока читателю никого из действующих лиц. Так что просим извинения, и срочно и искренне исправляем эту нашу небольшую оплошность, за что, надеюсь, нас покорно простят.

Итак, за столиками кафе, аккуратно укрытыми большими зонтами, защищавшими от солнца и дождя, которые сейчас слегка шевелил и покачивал небольшой, но всё же весьма ощутимый морской бриз, не было совершенно никого и только за самым крайним столом, находящимся почти вплотную с парапетом набережной сидели две, и как вы очень скоро узнаете, совсем не маловажные фигуры. Один из них, и наиболее достопримечательный, весьма солидный молодой человек лет тридцати пяти-тридцати семи,

с весьма прилежной и ухоженной окладистой бородкой и одетый в весьма дорогой и приличный твидовый полуспортивный костюм (почти что по самому последнему писку моды, царившему тогда на островах), украшенному у нагрудного кармана большой серебряной восьмиугольной звездой с большим рубином посередине и несколькими поменьше по краям, да и ещё – из его кармана, прямо над этой звездой весьма далеко вылезал мундштук курительной трубки, там-же весьма уютно покоились полутонированные очки в очень тонкой оправе, и рядом с ними так-же вылезала ещё и длинная пластмассовая ложка… На столе перед ним дымилась большая чашка с кофе, и рядом с пачкой сигарет и пепельницей стояли ещё три такие-же пустые чашки, скрашивавших вечернее время за столиком этого кафе нашему герою. Монриз (так звали этого молодого человека) удобно откинувшись в кресле и положив руки на подлокотники несколько склонив голову к левому плечу и немного улыбаясь с небольшим интересом посматривал на морскую поверхность, усеянную отсветами и бликами заходящего солнца и на парившие над ними у линии горизонта причудливые и богатые переливистыми красками огни заката.

Задумчиво сжимая в одной руке сигарету, а другой иногда потягиваясь за чашкой с кофе, он не поднимая слегка наклонённой головы полушутливым и негромким голосом переговаривался со своим соседом, сидящим на соседнем кресле справа то него. Это был такой-же молодой мужчина лет тридцати с небольшим, с запоминающимися чертами лица и небольшой, но всё-таки весьма примечательной приметой-особенностью: его и без того довольно-таки густые и весьма аккуратно коротко постриженные волосы, примерно начиная от самого затылка и кончаясь довольно-таки ниже чем обычно, ближе к самому основанию шеи были как-бы украшены очень густой (раза в три-четыре гуще, чем все остальные волосы) и довольно-таки благородной растительной полосой, то-ли наследственной, то-ли какой-либо ещё…

– Анри, ты очень хорошо понимаешь, что я хочу тебе сказать, ведь это-же элементарные вещи, с которыми ты и сам разбираешься так-же прекрасно и просто, как и с разгадыванием кросфордов. Анри, ты пойми, я тебя ещё пол года назад предупреждал, чтобы ты был поаккуратнее, и когда ты в силу каких-либо причин появляешься в той проклятой части города, то просто необходимо, чтобы ты был всё-таки поосторожней и избегал всяких заведений, где могли-бы быть игральные автоматы, а так-же и дешёвых кафе и ресторанов, где часто звучит резкая музыка рейв и хип-хоп, и часто бывает всякая и весьма сомнительная публика. Ты разве не помнишь, что тогда, два года назад, когда тебя нашли на полу этого проклятого кафе где в зале стояли только покерные автоматы и диск рулетки, в котором ты пролежал без сознания весь вечер и всю ночь, ты помнишь, как мы с тобой разговаривали и ты никак не мог вспомнить ничего, что было за две недели до этого и полторы недели после этого злоключения, и как у тебя совершенно правильно выработалась после этого явная инстинктивная боязнь подобных мест, к которым ты поначалу даже боялся приближаться, да слегка побаиваясь какого-то срыва, и только пол года назад, когда у тебя произошёл какой-то спад и ты прекрасно отличился тем что двое суток подряд почти без сна провёл в нескольких подобных заведениях и снял там такую сумму денег, что еле поместил их в свою дорожную сумку, и я был тогда просто обязан изолировать тебя на две недели в санатории, чтобы у тебя не было какого-нибудь рецидива, и что три месяца после этого ты был в депрессии и мне приходилось работать в мастерской без своего напарника. Анри, пойми, тебе нельзя туда, никак нельзя, а если это случиться, то может сработать какой-нибудь из твоих инстинктов, и тогда тебе вряд ли кто-нибудь сможет помочь.

Анри, пойми пожалуйста, что тогда, шесть лет назад, когда я превратил тебя из обезьяны в человека, то я делал себе помощника и друга и я наделил тебя достаточным количеством разума, чтобы можно было на тебя положиться и надеяться. И я очень не хочу чтобы эти мои труды прошли даром, и чтобы с тобой хоть что-нибудь произошло. Ведь я тогда защитил тебя почти от всех опасностей и болезней, присущих всем смертным и дал тебе довольно-таки немало и из тех способностей и знаний, которые простым смертным даже и не снятся. И пойми Анри, мне очень не хочется чтобы с тобой хоть что-нибудь произошло, и я снова остался один.

– Монриз, друг мой, ну как-же я тебя брошу? Подумай только, что ты будешь делать без меня, и ещё интересней, – представь, что же я без тебя буду делать? А эти путешествия – так это просто кофе попить, а тогда, о, Бог ты мой, Бог ты мой, тогда, как ты припомнил это, да, два года назад – так тогда тоже – только кофе попить, да, да, только кофе попить, да только к кофе наверно примешали порцию какого-то наркотика, может героин, может что-нибудь другое, я не знаю, а я – только кофе попить, вот-вот, и больше ничего, и вообще ты зря тогда так беспокоился, но – увы, просто не повезло. Ты же знаешь, я не один раз…

– Нет, подожди, подожди, – прервал его Монриз, – нет, ты подожди пожалуйста, я ещё раз тебе повторяю, что если ты и дальше будешь так отшучиваться про всё прочие и прочие, и в тоже время всё равно с таким-же лёгким и беззаботным настроением будешь так-же продолжать прогуливаться в тех-же местах, то ты когда-нибудь всё таки можешь задержаться в каком-нибудь подобном заведении, и тогда просто может повторится точно такой-же рецидив, и милый мой друг, я тебе не раз говорил, да и ты сам отлично это знаешь что если такое случиться ещё три раза, такие рецидивы с последующими осложнениями, то тогда милый мой Анри мне ничего не будет оставаться, как только снова превратить тебя обратно в обезьяну, поскольку дальнейшее твоё пребывание в человеческом облике будет уже совершенно не безопасно и я не смогу взять на себя ответственность и хоть как-нибудь пропногнозировать все дальнейшие события и происшествия, и мне останется только снова превратить тебя в обезьяну, такую-же каким ты был шесть лет тому назад, и ты опять убежишь жить в тропические леса на материке или на полуострове, где кстати я и наткнулся на тебя во время одной из моих осенних прогулок… Так-что шути-не шути, но…

– О, мой друг, мон ами, бог ты мой, уан диезо, мон рихт! Я же не один раз говорил тебе что я очень люблю и хороший свежий кофе, и тёплый осенний бриз. И ещё я очень люблю вечерами лежать на тёплых пляжах, и по выходным обязательно заглядывать к одной своей подруге, и – Боже, Боже! Какую-же за чудовищную чушь ты мне сейчас наговорил! И естественно, я протестую мой друг, и протестую категорически, просто категорически!