Перстень сирены, или Как убить ангела. Петербургский роман - Светлана Макаренко-Астрикова

Перстень сирены, или Как убить ангела

Петербургский роман

Светлана Анатольевна Макаренко-Астрикова

© Светлана Анатольевна Макаренко-Астрикова, 2017

ISBN 978-5-4485-3212-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В тексте этой книги полностью сохранены авторский стиль, орфография и пунктуация, а также – авторские примечания и сноски.

Автор несет также полную ответственность за все фотоматериалы и иллюстрации, опубликованные в этой книге. Автором использованы уникальные рисунки, материалы и фото из личной коллекции и домашнего архива семьи.

Часть первая

Глава I

Джованни Болдини. (?) Портрет неизвестной. Авторство – спорно.

«Светлана, поклон Вам низкий!.. Сегодня с телефона начала читать Вашу новую книгу…

Диву даюсь на Ваш дар, стремительный и богатый язык, на Ваше умение творить романтические миры, в которых хочется дышать, жить…»

Ольга Флярковская – Левкина, искусствовед (Москва) Россия

…«Не касайся моего крыла!» Она вполне могла бы сказать, что нибудь такое, кусая ручку, карандаш, итальянский, твердый, в черной оправе, со съемным стержнем, прячась вечерами от него за шторой, на подоконнике, широком… итальянской врезки, с толстым простенком…

Она и не думала, что окна могут быть такими. В детстве она видела другие. Деревянные, мокнущие от сырости, с шелушившимися густо – синими румянами – потеками старой краски.

На них время от времени вскарабкивались, впрыгивали, взбирались или грузно садились лохматые тени с сигаретами в руках, с палочками губной помады или стаканом в руке Пустым, резко пахнущим сначала мартини, виски, потом дешевым портвейном, неразбавленным спиртом… Мать и ее друзья пили много, много кричали, дергали разбухшие рамы, грифы раздерганных гитар, пыльное тряпье мало похожее на гардины..

***

Хрипели, прокурено и, завороженно, голосами, в ночь с пустым глазом желтой луны. Она и засыпала под это хрипение, храп, вскрики и оборванные аккорды.. И ей все казалось диссонансом, и когда она пыталась писать что то на смятых листах бумаги, желтой, как масло – завалялась где то на дне старых шкафов со скрипучими дверцами, то это почти ей не удавалось, нотный ключ обрывался, ломался в середине тетради… Да она и не знала к нему шифра… Не знала условного знака, формы…

Кто – то в снах, ловил ее, маленькую, снова и снова, подбрасывал вверх и сердце замирало от восторга, падало вниз, взлетало, бухало во рту, не карамелью, а – маленьким колоколом, и ей казалось, что звезды близко… И она летела к ним, раскинув ладони в разные стороны.. Но почему ему, именно ему, она кричала: «не касайся моего крыла?»

…Именно ему, во сне, разметав волосы по подушке, темные, с рыжими кончиками, пахнущие травой и пеплом…

***

Убить ее… Убить тотчас, не целуя, не прикасаясь губами к мрамору щек, к нежной ямке на шее, с синей жилкой, уходящей куда то под подбородок.. Убить ее.. Не касаясь. У нее шрам за ухом. В виде кривой молнии – зигзага.. Сколько раз она падала на асфальт? Два? Три? Дура! Никто не узнает.. Никто не подумает, что это он мог убить ее.. Сделать так, чтобы она исчезла. Накрыть ее тенью своего тела…

…По ночам она кричит так, что иногда он оглядывается пугливо: не прибежал ли на крик ангел, охраняющий ее сон.. Ее бред… Но не было никого. Мсье Фабри, ухмыляющийся вежливо – презрительно в окладистую бороду по утрам мерно покачивал перед ее лицом луковицу старинного брегета, а рядом мерцал экран ноута, черт бы его подрал, и что то нудно гудело в плоской коробке принто – сканера, и оттуда – все ползли корявые полосы диаграмм: картина работы Пикассо.. Ее мозг… Какого рожна! В нем, мозгу, ничего же не было, кроме красок и винных паров… А ему вечно хотелось ее, вечно. Пахнущую дымом. Осенью, кленовыми листьями, вишневым уксусом, радугой… Радуга разве – ароматна? Наверное, да… Он не знал.. С ней ведь никогда ничего нельзя знать наверняка. Никогда…

***

…Обнимаю ее… Легкий, влекущий запах ее духов, белый палантин с широким капюшоном закрывает лицо, правую половину, на шов сбоку упала снежинка. Сегодня с утра идет снег… Легкий запах ее духов, дразнящий, как сигарета. Сто лет не курил! Анька не разрешает дома, после того, как Лешка захандрил и нудно, бронхитно, кашлял целый месяц, и мы по очереди обтирали его то скипидаром, то барсучьим жиром, то настоем сосновых шишек, липким и противным…

Снег. Снег идет с утра, не долетая до земли, и тут же превращаясь в слякоть.

А. Т. Зверев. «Асеевский цикл». Акварель. Мокрая бумага.

Грэг стоит, чуть поодаль, и щурится правым оком своим, всевидящим, карим глазом, словно коньяк расплескался на дне бокала или – солнце распласталось там, как краб… Ленивый, разнежено – хитрый. Обнимаю ее.

– Приехала, моя королева!

…Наконец – то. И не веришь что надолго, что почти – навсегда… Два месяца это же – навсегда? Ровно столько Грэг будет читать на кафедре института искусств лекции перед отъездом в Италию. Италия.. зачем она ему? Ей? Поможет ли она ей? Не поверю же я, и Анька не поверит, что она едет туда.. Черт… зачем эти мысли?!

– Ну, что ты, как? – тормошу ее, хватаю за руки пляшущую рядом от нетерпения и восторга Никушу. Девчонка вытянулась заметно, для шести лет, на ее пепельных кудряшках, накрытых капюшоном, и – длинопалой, властной и широкой в запястье, дланью Грэга, не тает снег.

– Как доехали? Замерзли? Поезд задержали, черт, два часа торчу уже тут, Анюта телефон извела… Никион, принцесса, выросла то как, молодец! А у нас тут, представляете, выставка Зверева чуть не накрылась, не было эксперта.. Вот теперь хорошо, вы здесь, может быть, что то с места сдвинется..

– Я болтаю, болтаю что то, без пауз, не выдыхая и не вдыхая, лишь бы не смотреть ей в глаза или, вернее, не смотреть на эти запавшие усталые ободы, в синих тенях, на тающий абрис щеки…

– Хорошо. Хорошо все, Миша.. Тесно только в купе, как то, душно было… – она поправляет рукой капюшон и шарф, смотрит сквозь тени ресниц, не перекрикивая шума от перрона, ищет глазами его.. всегда – только Его…

– Cherie,1 здесь я, здесь! Не спеши, Бога ради! – Грэг сдержанно кашляет в кулак, бережно и твердо подхватывая ее под руку, а другою рукою – ловя чемоданы. Бежим к машине.

…Никуша восторженно, музыкально тараторит. У нее очень музыкальный голос… Она то и дело взмахивает ручками. Пожимает плечиками. Знакомые жесты… Знакомый выговор, всплеск эмоций. Большое – в малом. Или – наоборот?

– Какой большой же этот город мамин! Как и много воды, да? – Девчушка ловит снежинки на мех варежек, растирает их по щекам. А Ланушка, она – неожиданно смеется, чуть хрипло, осевшим в снег колокольчиком. Серебром надтреснутым.

– Что это ты, детонька! Грязный ведь снег в городе… Простудишься! – Никушка в ответ только прижимается к ее коленям, глядя в глаза – тревожно, ловя кисть, худенькую, выпавшую из муфты тонкой нитью, прижимаясь губами к ней – осторожно, боязливо.

– Мамочка, нет, все хорошо, просто – жарко… Едем, да? Папочка, а куда мы едем? Это новый наш дом будет, да?

– Новый, новый, солнышко! – Бархатистое, шмелиное гудение голоса Грэга слегка смягчает острую колкость снега.

…Он то приближается, то отдаляется – город под крылом ангела, на шпиле крепости. На куполе собора. На площади с колоннадой. И снег кружится, и длинная вереница машин и фары, и редкие фонари… Здесь рано темнеет и сиреневый сумрак разбавлен этим кипящим янтарем подсветки, миганием полу – габаритных огней, грязным осевшим в соль, кашеобразным снегом…

Санкт – Петербург.. Современный вид. Из коллекции фотооткрыток и слайдов автора

.

***

…Убить ее. О, черт! Я поскальзываюсь на ступенях. Не счищено почему то.. Странно. В таком большом городе..

Она опять сидит в углу. Скрючив пальцы. Рыжие волосы – по плечам. Щека измазана тушью Сангиной. Лист лежит перед ней измятый, залитый кофе, обкрошенный сыром. Укрощенный сангиной.

– Что ты? Пила кофе? Нет? Заказать? – Она протестующе качает головой, карандаши слетают на пол.. Торопливо запихиваю в планшет что то, остро пахнущее сыром бри и сахаром, расплавленным в кофе.

…Тут все – таки подают ячмень вместо кофе! Третий сорт. Морщусь. Черт! Официант запомнил ее. Он может узнать. Потом. В газетах. Здесь ведь тоже есть криминальные газеты? Надо подумать. Потом… В дверях сталкиваемся со стильной парой: взлохмаченный, а la bochema, высокий мужчина, с корейскими скулами, в стильном кашне, с распахнутым апаш – воротом пальто, ногти, изъеденные краской, и женщина в темных очках, без возраста, гибкая, как змея, серебристые волосы, твердые скулы и подбородок, перстни на пальцах, закрывающие полфаланги, в греческом стиле, плоские, дизайнерские, должно быть.. Так и есть… Алла Леонидовна… Демирова.