Чёрная зима - Инна Тронина

Инна Тронина

ЧЁРНАЯ ЗИМА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

– На Покров день восточный ветер – плохая примета. Значит, зима будет злая. То ли очень холодная, то ли бесснежная, «чёрная»…

Владимир Ефимович Салин – плотный, даже толстый, невысокий мужчина с бородкой клинышком задумчиво потёр ладонью лоб, глядя в окно на осеннюю непогоду. У него были усы интеллигента девятнадцатого века, пышная шевелюра цвета «соль с перцем». Положив себе в рот «резиновую» венгерскую конфету и задумчиво посасывая её, Салин наблюдал за жизнью Большой Семёновской улицы.

От станции метро «Электрозаводская» валила толпа возвращающихся с работы москвичей. Люди скользили по непривычной для середины октября наледи, спотыкались и даже падали. Все поголовно закрывали лица и уши от пронизывающего, прямо-таки арктического ветра, который едва не срывал с людей шапки и не выдёргивал из рук сумки. На деревьях колыхались ещё густые кроны. Слетающие сверху листья ложились на наметённые сугробы, из-под которых торчала зелёная трава.

Такого ни сам Салин, ни его гость – петербургский социолог Вадим Александрович Шведов – не могли припомнить. Шведов сейчас курил в глубине большого, обставленного антиквариатом кабинета Салина. Впрочем, Вадим был намного моложе своего оппонента – ему четвёртого декабря исполнялось тридцать четыре. Шведов прочему-то часто упоминал, что это – день Введения в храм Богородицы. Салин же неделю назад отметил пятьдесят седьмой день рождения.

– Да, о «чёрной зиме» я слышал. – Шведов спрятал в карман пачку «Соверена», сверился с часами.

Его поезд должен был отправляться с Ленинградского вокзала поздно вечером.

Настроение гостя было, мягко говоря, не радужным. Дорогостоящий вояж в столицу оказался не результативным, и сейчас Салин как раз объяснял, почему именно. Замечание насчёт погоды он вставил в длинный монолог, слушать который Вадиму уже надоело. Шведов просёк смысл с первых двух-трёх слов, но профессор Салин считал, что надо развить тему. Он считал людей такого возраста неопытными, поверхностно мыслящими. И потому был убеждён, что без подробных объяснений Шведов своих ошибок не поймёт.

От последних слов Шведова Владимира Ефимовича покоробило, и он испуганно обернулся. Гость, в джинсах, просторном сером свитере грубой вязки и хламиде из «варёной» ткани совершенно потерялся в большом полутёмном кабинете.

Кандидат социологии был совершенно не похож на российских «яппи» – непрошибаемо уверенных в себе юнцов, которые носили фальшивые костюмы престижнейших фирм мира, пользовались только «Паркерами» и «Ролексами». Вечно куда-то спешащие, сидящие в окружении компьютеров и «видаков», словно пришитые к своим сверкающим автомобилям, они были скорее антиподами Вадима. Таких постоянно показывали по телевизору, рекламируя газету «Коммерсантъ» или автоответчики «Панасоник».

– Какое страшное словосочетание, не находите? – поёжился Салин. – «Чёрная зима»… В этом есть что-то мистическое.

– Конечно, неприятно. Впрочем, как и всё вокруг. «Чёрная зима» – бесснежная, но морозная. За ней, обычно, следует неурожайное лето – Шведов погасил сигарету. – Значит, вы согласны подбросить меня до вокзала?

– Да, конечно.

Салин вернулся от окна за свой стол в стиле «ампир». Там фарфоровые статуэтки соседствовали с блестящим телефоном «Дельта».

– Вадим Александрович, я вижу, вы расстроились. Поэтому прошу вас не обижаться и понять. Мой опыт позволяет давать советы…

Салин повернул на столе фарфоровую обнажённую женщину; как будто невзначай, провёл большим пальцем по её грудям. Шведов поморщился и отвернулся к книжным полкам, будто увидел что-то очень непристойное.

Сам Вадим являлся жертвой страшного преступления своей родительницы, и в то же время был необыкновенно одарён природой. Его тело было изуродовано сначала в материнской утробе, а затем – туберкулёзом позвоночника в детстве. Вследствие этого приходилось прятать под мешковатой одеждой небольшой горб, особенно безобразный рядом с классически красивым лицом, какое часто встречалось у древнеримских статуй. Но из-за станового хребта всё тело неимоверно пострадало. Шведов сидел в кресле чуть косо, выглядел ненормально маленьким, словно нахохлившимся. Он перекладывал в «дипломате» вещи, пытаясь оптимально устроить их перед дальней дорогой.

Вадиму страшно хотелось наконец-то прекратить затянувшуюся беседу с Салиным, остаться или в одиночестве, или с незнакомыми соседями по купе, чтобы обдумать теперешнее своё положение. А здесь тихий, медоточивый голос профессора, вычурная настольная лампа, ломящийся в окно восточный ветер, снежная крупа за окном, похожая на мелкий град, – всё действовало на нервы и мешало сосредоточиться. Но прерывать излияния Салина Шведову мешала вежливость. Он, когда профессор, проглотив конфету, вновь заговорил, прикрыл свои большие голубые глаза тяжёлыми веками с длинными, как у женщины, золотистыми ресницами.

– Понимаете, мой друг, – Салин изо всех сил пытался выглядеть дореволюционным интеллигентом, – вы проводите в своей работе следующую мысль. Будто психология, иначе говоря, менталитет, у всех наций различный. К примеру, то, что в одной стране приводит к краху карьеры политического деятеля, в другой возносит его на вершину славы и власти, дарит всенародную любовь и так далее. Ваши выкладки, безусловно, ценны для изучающих социальную психологию, и я с вами полностью согласен. Но! Вадим Александрович, существуют два обстоятельства. Во-первых, вы на сей счёт не открыли Америки. Основоположники социальной психологии много лет назад писали как раз о том же. Вы, безусловно, давным-давно проштудировали «Психологию народов» Лацаруса, Штейталя и Вундта. Безусловно, вы отлично знакомы с «Психологией масс» Сигеле и Лебона. Я уверен, с любой строчки продолжите теорию «Инстинктов социального поведения» Мак-Дугала, родоначальника именно этой науки – социальной психологии…

– Да, я приводил в своей работе цитаты и Мак-Дугала, и Росса, которые как раз и ввели термин – «социальная психология»…

Шведов оставался, как всегда, спокойным, причём не делано, а совершенно естественно. Салин даже представить не мог, чтобы его молодой коллега когда-нибудь вышел из себя. В их среде уверяли, что Шведов – пример редчайшего в наше время подвижника, который действительно не имеет никакой личной жизни, а проводит одинокие вечера за письменным столом, в двухкомнатной квартире на Тихорецком проспекте Питера.

Вадим и на это не обижался. Отвечал; «Да, не имею, если считать личной жизнью то, что считаете вы. Ведь всё это доступно любому животному. Добыча пропитания, поиск самки, устройство гнезда или логова. Но если под личной жизнью понимать занятия любимым делом, а оно может быть каким угодно, то моей личной жизни могут позавидовать многие».

Шведов никогда не был женат, хотя некоторые «социологини» готовы были закрыть глаза на его физическое уродство. Вадим твёрдо знал, что любая супруга проживёт у него максимум день, а дальше будет выброшена за порог, если скажет или сделает какую-нибудь глупость, свойственную женщинам.

«Моя квартира должна быть оазисом интеллекта среди скотства, и она таковой будет!» – отвечал всем интересующимся Вадим Александрович.

– Да, уважаемый профессор, – продолжал Шведов, защёлкивая «дипломат», – я не пытаюсь присвоить себе чужие заслуги. То, что у народов разная психология, давно известно. Но впервые за всю историю человечества там же, на родине Мак-Дугала, было разработано психологическое оружие, имеющее в основе опору на социальную психологию. Не психотронные средства, не гипноз, не другие воздействия на психику какими-то запрещёнными методами… Да вы и сами прекрасно понимаете, о чём я говорю.

– Понимаю, Вадим Александрович. И поэтому заявляю – ваша работа не пойдёт. Я вхож в тесные компании людей, которые в действительности, подчёркиваю, в действительности определяют политику. Я признаю, что вы на сто процентов правы. Но поберегите себя – вы ещё совсем молодой человек! Может быть, лучше пока вообще повременить с докторской диссертацией? У вас вся жизнь впереди.

– Повременить я не имею права, Владимир Ефимович, потому что это нужно именно сейчас. Универсальное средство поражения, совершенно безвредное, невинное, как сны младенца, опасно больше, чем атомная бомба. Мы видим многочисленные жертвы этого оружия, но не реагируем – ведь, вроде бы, ничего не случилось. И заняться этим феноменом нужно, чтобы от этого оружия не пострадала более ни одна страна, ни один человек…

Шведов хотел встать и пройтись по кабинету Салина, всё больше погружающемуся в зимний, совсем не октябрьский, сумрак. Но потом вспомнил, что его перекошенная фигура выглядит ужасно, поэтому остался в кресле.

– При разработке оружия массового поражения учитывалась психология того народа, против которого оно было направлено. В расчёт принимались и роль общения, и психологические характеристики социальных групп, больших и малых, социальная активность, социальное взаимодействие, социальное восприятие, внушение и так далее. Но вы с моей работой ознакомились – значит, тоже в курсе. Если досконально проработать эти аспекты, а также многие другие применительно к народу, который хочешь покорить, можно выбрасывать всё оружие на свалку. Оно просто не потребуется. Я, как вы знаете, оканчивал психологический факультет ЛГУ по специальности «социальная психология». Наряду с этим изучал социологию личности, политики – внутренней и внешней, семьи. Это дало мне возможность разобраться и выяснить, что может быть создано и использовано социально-психологическое оружие…