Сады - Райнер Рильке

Рильке Райнер Мария

Сады

Райнер Мария Рильке

Сады

Перевод с французского В. Микушевича

1

Мое ли сердце поет

ангелы ли, вспоминая...

Мой голос или иная

музыка - этот взлет?

И вот уже неизбежно,

хотя был только что нем,

неколебимо, нежно

соединенье - с кем?

2

Лампа, друг мой ночной,

сердце мое - секрет

от тебя, но твой свет

над южною стороной;

студенческая со мной

лампа, светоч родной,

и если мой взор не сладит

со страницей иной,

оплошность ангел изгладит.

3

Молча себя поздравь

Ангел как весть благая...

Хлеб ему предлагая,

тихо скатерть расправь.

С тобою твой ужин грубый

разделит он в свой черед

и пречистые губы

в простой стакан окунет.

4

Не узнаешь ли ты,

душу цветам открывая,

какова роковая

тяжесть пылкой мечты.

Кто созвездия вплел

в смутные наши печали,

что бы ни означали

звезды, слишком тяжел

гнет нашей скорбной цели

для них; кто выдержит вес

крика, кроме постели

и стола (стол исчез).

5

Кто яблоко упрекает

в том, что оно привлекает?

Сладость в нем затаена

и опасность не одна.

То, что яблоку подобно,

мраморное несъедобно,

и оно же, роковое,

всего хуже восковое.

6

Кто знает, как движет нами

невидимое, как нас

невидимый временами

обманывает отказ.

Смещается в безрассудстве

средоточие, тот,

кто сердцем твоим слывет:

великий магистр отсутствий.

7

ЛАДОНЬ

Мадам и мсье Вюлье

Ласковая ладонь,

постель, что звездами смята,

лестница складок твоих

прямо в небо ведет.

Ведом тебе гнет

звезд, чье тело - огонь

и чье сияние свято

среди светил других

в порыве, длящем полет.

Стынут ладони... Где

отсутствующий вес

меди, признак небес,

присущий каждой звезде?

8

И в предпоследнем нужда

еще говорит напрасно.

Мать-совесть! Зато прекрасно

последнее слово всегда.

Так предпочтя всем секретам

итоговый свой секрет,

вдруг убедишься, что в этом

ни капли горечи нет.

9

Если ты Бога воспел,

не жди от него ответа;

молчанье - его примета,

влекущий тебя предел.

Немыслимое соседство...

Каждый из нас дрожит.

Ангельское наследство

нам не принадлежит.

10

Кентавр могучий, вот кто прав,

над временами проскакав:

когда среди первоначал

собою мир он увенчал.

А существо Гермафродита

первичной цельности защита.

Найти бы в жизни без подлога

нам половину полубога.

11

РОГ ИЗОБИЛИЯ

Высокочтимый рог!

Со всей щедротой вашей

вы клонитесь над чашей,

которая нам впрок.

Цветы, цветы, цветы,

чья участь - опадать,

чтоб для плодов создать

пространство чистоты.

Все это без конца

нам сердце атакует,

которое тоскует

как многие сердца.

Так чудо углубил

ваш голос, рог чудесный,

как будто бы небесный

охотник затрубил.

12

Как хрупким веницейским

стеклом возлюблен хмель,

так хитростям житейским

твоя перечит цель;

так нежностью твоих

перстов уравновешен

восторг, что небезгрешен,

делимый на двоих.

13

ФРАГМЕНТ ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ

Пастырь добрый в лучах.

Прозревают слепцы.

Острый остов овцы

у него на плечах;

пастырь добрый в лучах,

нет, в кости желтоватой;

Твое пастбище свято,

хоть пасется там прах,

а Ты длишься, Ты вечен

в невеселых мирах

там, где корм обеспечен

на привычных пирах,

а покой бесконечен.

14

ГУЛЯЮЩАЯ ЛЕТОМ

Ты видишь, как одна счастливица гуляет

и зависть в нас по временам вселяет?

На перекрестке ей отвесил бы поклон

достойный кавалер, герой былых времен.

Под зонтиком изящно и небрежно

она перед альтернативой нежной

от света ускользнуть пытается, но тенью

опять освещена и рада освещенью.

15

Моей любимой вздох

возносится украдкой,

застигнув лаской краткой,

ночную даль врасплох.

Среди вселенной вновь

зиждительная сила

любовь удочерила,

но гибнет и любовь.

16

Ангелочек из фарфора,

хрупкая вершина лета,

колпачок по мерке взора

твой малинового цвета.

Скажешь ты, тебе не впрок

головной убор твой красный,

только в толчее напрасной

твой незыблем завиток.

Чуждый тлению тоски

аромат ему дарован;

наважденьем коронован

ты забвенью вопреки.

17

Кто храм любви завершит?

Каждому своя колонна.

Смотрит весь мир удивленно,

как божок любви спешит

прострелить его ограду,

испуская с нами стон,

острой скорбью сокрушен:

нет с ней сладу!

18

Вода, бегущая от пламенной погони

на солнце и в тени,

забывчивая, ты хоть на моей ладони

повремени!

Прозрачный миг любви, неузнаванье,

трепещущая суть,

едва прибытье, слишком расставанье,

побудь чуть-чуть!

19

ЭРОС

I

Победа и подвох,

игральной слава клики,

как в прошлом Карл Великий,

царь, император, бог;

но ты при этом нищ,

могучий средь убогих,

очарователь многих

обличий и жилищ.

По-своему неплох,

подобие кумира,

ты в черной ткани вздох

с каймой из кашемира.

II

Лицо его с кипучими зрачками,

закроет ли отважная ладонь,

как это делалось веками,

чтобы смирить неистовый огонь?

С ним сблизившись, мы друг без друга стынем.

Он любящим сулит смертельный гнет,

бог варварский, приверженный пустыням,

где хищная к нему пантера льнет.

Со всей своею свитой в нас бросаясь,

он затевает фейерверк;

от западни губительной спасаясь,

приманки наши он отверг.

III

Под сенью виноградных лоз некстати

угадан чуть ли не урод:

мужицкий облик дикого дитяти,

античный выщербленный рот...

Гроздь перед ним как будто бы томима

созревшим гнетом сладостных примет;

идет обманчивое лето мимо,

и страхом кто-нибудь задет.

Произрастая пышной заготовкой,

его улыбка впрыснута плодам;

он убаюкан собственной уловкой,

крадущейся по собственным следам.

IV

Для равновесья мир беспутный слишком дробен,

но, бог-завистник, ты один способен

наш взвесить грех;

толчешь сердца, перемешав, связуешь,

одно большое сердце образуешь,

чтобы из всех

и впредь оно росло; а ты высокомерен,

уста прокляв, лишь в сливе ты уверен;

тебе не жаль

его и нас ввергать в мучительную даль,

где мы великого отсутствия деталь.

20

Доволен ли наш бог

минутою особой,

когда своею пробой

застигнет нас врасплох?

Согласны мы подчас:

он хищный и живучий;

и мы, как нас не мучай,

дивимся: бог при нас.

21

В многообразных встречах

каждый случаю рад,

в преемниках и в предтечах

распознавая лад.

Встревоженно ждут итога

невыслушанные умы;

и сад, и дорога

все это мы.

22

Мой ангел насторожен,

молчит, меня не тревожа;

но был бы он отражен

эмалью, что из Лиможа.

Цвета для ангельских глаз:

красный, зеленый, родная

безбрежная синь для нас:

тем лучше, если земная.

23

Пусть папа в конце поста,

чужд мирским интересам,

пусть его жизнь чиста,

он может встречаться с бесом.

На Тибре тот же мотив:

как водится для затравки,

преумножая ставки,

играют супротив.

Как мне сказал Роден

(мы в Шартре поезда ждали),

от слишком чистых стен

соборы бы прогадали;

где чистота, там тлен.

24

Покаяться должны

мы в том, что означало

лишь дерзкое начало

сомнительной вины.

Грозящий нам обман

сочли мы небосводом;

из штиля ураган,

из бездны ангел родом.

Не страшен поворот,

когда ревут органы;

надежней нет охраны

для всех любовных нот.

25

Готовы мы простить

их козни богам-втирушам;

засахаренным душам

лень враждовать и мстить.

Наши сроки слишком кратки,

мы не нравимся врагам;

покоримся же богам

и признаем их порядки.

26

ФОНТАН

Фонтан, люблю я твой урок чудесный,

когда струя сама в себя впадает,

как только направленье угадает:

к земному бытию полет небесный.

Ты проповедуешь крушенье,

лепечущая панорама;

легчайшая колонна храма,

закон твой - саморазрушенье.

Твое падение - мерцанье,

играющее зыбким дивом,

не привыкает созерцанье

к неисчислимым переливам.

Не песнь твоя к тебе меня склонила,

а пауза, граничащая с бредом,

когда струя себя не уронила,

ведома духом, чей порыв неведом.

27

Хорошо быть с тобой заодно,

тело, мой старший брат;