Стихи сочиненные в процессе составления детского журнала - Аделаида Герцык

Аделаида Герцык

СТИХИ, СОЧИНЕННЫЕ В ПРОЦЕССЕ СОСТАВЛЕНИЯ ДЕТСКОГО ЖУРНАЛА

I

Откуда ты, мальчик таинственный,Из близких иль дальних стран?И правда ли то иль обман,Что сын ты мне, мой ты, единственный?Из близких иль дальних странПришел ты, как гном заколдованный,Принес с собой мир зачарованный.И правда ли то иль обман?Пришел ты, как гном заколдованный,Чужой мне и все же знаком.И стал с той поры мой дом,Как сказка, как мир зачарованный.

Весна 1923

Симферополь

II. ЭХО

Труден наш путь и далеко ночлег.Долго ли должен идти человек?— Век.Что его ждет, коль отступит назад?— Ад.Если ж вперед — будет легче тогда?— Да.Встретит нас кто на конце бытия?— Я.Кто ты, зовущий нас с разных дорог?— Рок.

Весна 1923

Симферополь

III. ГАЗЕЛЛА

Может быть, сердцу дано еще раз — речью напевной,Жизни утешить тоскующий глас — речью напевной.Мнилось, не будет ни смеха, ни чар — путь мойсуровый.Вдруг под рукой загорелся алмаз — речью напевной.Мне ль не принять незаслуженный дар — с тайнойутехой,Мне ль не закончить свой жизненный сказ — речьюнапевной.

1923

Симферополь

IV. РОНДО

Шумливый стих прадедовских столетийНедаром расставлял лукаво сети, —Его манерный дух и ныне не угасИ тонкой грацией пленяет нас.Опять ему внимаем, словно дети,На склоне лет, как будто на рассвете.И знаю, что поможет в этот часШумливый стих.

1923

Симферополь

Рондели, написанные по двум первым строчкам

«В душе у каждого сокрытЛюбви цветок необычайный».О, если б видел ты, как странноЦветок мой облаком увит.Его как будто тайный стыдОкутал пеленой туманной,В душе у каждого сокрытЛюбви цветок необычайный.Так часто нами он забыт,Но средь судьбы моей обманнойВдруг запоет в душе осанна,И взор мой вновь тот клад узрит,Что в сердце каждого лежит.

Весна 1923

Симферополь

«Kaк страшен безысходный кругРожденья, жизни, умиранья!»Всему навек дано названьеИ нет ни встречи, ни разлук.Ни счастья нет, ни тяжких мук,Неведомых еще познанью.Как страшен безысходный кругРожденья, жизни, умиранья.Как будто нас оплел паукНепроницаемою тканью.Все было здесь, а там — за гранью,Быть может, нет существованьяИ страшен безысходный круг.

Весна 1923

Симферополь

«Лишь сохранился тонкий следОт ножки стройной и прелестной»,Что с кавалером в век чудесныйЗдесь танцевала менуэт.Других примет и знаков — нет,Что было дальше — неизвестно.Здесь сохранился только следОт ножки стройной и прелестной.Но чуть вступлю я на паркет —Пусть то смешно и неуместно,Но в пляске легкой, бессловеснойКачаюсь я за ними вслед,Где сохранился только след.

Весна 1923

Симферополь

«Стосковался мой голубь в темнице…»

Стосковался мой голубь в темницеМой сизокрылый, мой строгий —Услыхал, как вещие птицыВоркованием славят Бога.И забился крылами в стены,Стены темны и низки.Рвется из долгого плена,Чует, что сроки близки.Что это? Пенье ли птицы?Или то звон колокольный?О, как трепещет в темницеГолубь святой, подневольный!

1923

«Я стала робкой в годы эти…»

Я стала робкой в годы эти,—Чужая молвь невнятна мне.Так непохоже все на светеНа то, что снилось мне во сне.Мои движения нечетки,Живу и вижу все сквозь сон.И речи неуместно кротки,И старомодно вежлив тон.Я ночью забрела незванойВ чужой, неведомый мне сад,И далеко — в стране туманаЗарыт ненужный, милый клад.А здесь я нищая. И надоТруды покорные нести.Чему же сердце смутно радо?Горит пред образом лампадаИ главный Гость еще в пути.

Зима 1923–1924

Симферополь

«Он был молод и жил среди нас…»

«Он был молод и жил среди нас…»Памяти Бориса Шульги.Посвящ. другу умершего, Адриану ТалаевуОн был молод и жил среди нас.Целый день его шутки звенели…Кто сказал бы, что кончен рассказ,Что всех ближе к последней он цели?Отзвучали и речи, и смех,Повернулась земная страница.Ныне ясно: он был не из тех,Кто в неволе подолгу томится.Видно, в воинстве Божьем стал нуженТот, кто молод, и светел, и смел.От земного был сна он разбужен,Чтоб принять свой небесный удел.Нет, не плакать над горькой утратой,Не молчать, свою боль затая, —Будем веровать в чудо возврата,Будем ждать новых тайн бытия!Пусть наш мир полон слез и печали,Но он полон и вещих чудес.Мы идем — и в неведомой далиМы узнаем все то, что не знали,Что он умер и тут же воскрес.

Весна 1924

Симферополь

«Скажи, успокой меня, есть еще Ангелы?..»

Скажи, успокой меня, есть еще Ангелы?Вокруг нас, над нами хранители?И правду ли нам возвещает ЕвангельеО вечной, незримой обители?А вещи земные, земное томлениеРастет? Волною раскатится?Не правда ль, у входа в Господне селениеЗемля наша только привратница?Запретны, гонимы тайны нездешние…Монашеские одеяния…О, как разучилась я, темная, грешная,Воздушным и нежным касаниям!

1924–1925

«Какая радость снять оковы…»

Какая радость снять оковыСомнений, робости, забот!Вокруг — пустынно и сурово, —Кто близок мне — еще придет.Из темных недр, из заточеньяВсех выпускать на вольный свет!Пусть думы, шепоты, виденьяУзнают вновь, что смерти нет.Слова танцуют как в похмелье,И каждый звук их к сердцу льнет.Из них сплетая ожерелье,Неслышно двигаюсь вперед.Как знать, дождусь ли я ответа,Прочтут ли эти письмена.Но сладко мне перед рассветомБудить родные имена.

1924–1925

Симферополь

«Дают нам книги холодные, мудрые…»

Дают нам книги холодные, мудрые,И в каждой сказано о Нем по-разному.Толкуют Его словами пророческими,И каждый толкует Его по-своему.И каждое слово о Нем — обида мне,И каждая книга как рана новая,Чем больше вещих о Нем пророчеств,Тем меньше знаю, где правда истинная.А смолкнут речи Его взыскующие,И ноет сердце от скуки жизненной,Как будто крылья у птицы срезаны,А дом остался без хозяина.Но только свечи перед иконами,Мерцая, знают самое важное.И их колеблющееся сияние,Их безответное сгораниеПриводит ближе к последней истине.

1925

Симферополь

ДЕТИ

Напиток мудрости, отстоянное зелье,Всю сладость знанья с горечью земнойМы бережно несем навстречу их весельюИ любящей им подаем рукой.Резвясь спешат, — толчок! — и из сосудаВсе вылилось… И разум заодно…Но все, чего они коснутся, — чудо!—Все превращается в вино.Оно играет, бродит вместе с ними,Они пьянеют, и пьянеем мы…И все бледнее, все неуловимейРазлитой мудрости следы.

1925

Симферополь

«С утра стою перед плитою…»

С утра стою перед плитой,Дрова, кастрюли, мир предметный,С утра дневною суетойОпутана и безответна.Привычной двигаюсь стопой,Почти любя свой бедный жребий,Но сердце ловит звук иной,К далекой приникая требе.Звучит торжественный обряд.Несутся стройные моленья,И мнится мне, что с ними в ладТворю и я богослуженья.

1925