О чудесах и чудесном - Анастасия Цветаева

Анастасия Ивановна Цветаева

О чудесах и чудесном

Предисловие к книге А. Цветаевой

— «О чудесах и чудесном» уникальна.

Не чудо ли, что рукопись ее создана писательницей, которой без нескольких годов — 100 лет?!.

Не чудо ли, что в этом преклонном возрасте писательский талант не иссяк, а продолжает блистать все новыми гранями понимания мира?..

Две первые свои книги Анастасия Ивановна издала еще до революции. С тех пор прошли годы испытаний — бедностью, тюрьмами, лагерями, ссылкой. Но она не теряла веры, веры и воли…

Именно волевое начало сохранило в ней ту духовную пламенность, которая свойственна была и ее сестре — Марине Цветаевой, чье поэтическое наследие стало достоянием мировой литературы. Волевое начало сохранило в А. И. Цветаевой и творческую неиссякаемость.

Произведение, где на многих страницах явлено волевое начало, ее роман — «Амог», опубликованный впервые недавно, в 1990 году. «Амог» написан в сталинском лагере, куда этапом писательница была отправлена из тюрьмы. Там, на папиросной бумаге Анастасия Ивановна писала сцену за сценой и через вольнонаемных передавала главы на волю…

Через годы сохранившуюся часть романа стало возможным дописать и издать.

Несколько раз принималась Анастасия Ивановна за, как она выражалась, «руины романа» и, наконец, книга была доведена до конца (после того, как на протяжении нескольких месяцев более чем 90 летняя писательница «вписывала» в роман новые сцены). Среди сцен есть одна, замечательная тем, что служит ключом к пониманию многого в психологическом строе Цветаевой-младшей, Цветаевой-последней. А описан — конфликт одной из заключенных, представительниц преступного мира, урки-Наташи и главной героини романа, «каэровки», то есть интеллигентки, осужденной за «контрреволюцию».

У урки-Наташи была такая «странность»: растопив в бараке докрасна печь и у печи распарившись, раздеться донага и потом бегать в «первозданном» виде по зоне, пока вохровцы не поймают. Посреди одной такой распарки перед забегом на «голую» дистанцию перед Наташей возникает немолодая уже каэровка и просит: Наташа, не топи так печку! Задохнуться можно! — Урка чуть не задохнулась от злобы. Как это ей, уголовнице, какая-то контреволюционерка приказывать будет! — И Наташа, в ярости, высоко подняв. полено, пошла на маленькую, хрупкую женщину — убить ее.

Но маленькая и хрупкая ступила навстречу, подставила голову под полено, закричала с силою: — Бей! — Выронила полено Наташа, не смогла ударить…

Неведомая сила победила в ней ярость. И та же сила неведомая заставила ее, урку, той каэровке потом с воли написать…

Сильный обезоружен мощью покороности. Готовностью к смерти? И встают над колючей проволокой лагеря невидимые, вечные строки Евангелия: «Если ударят тебя по левой щеке, подставь правую». Анастасия Ивановна, в автобиографическом романе ее имя — Ника, — уверенно, волевым шагом высоты, исполнила одно из заповеданий Христа и — чудо вошло в жизнь — зло отступило…

Все это действительно было, а о том, что было столь возвышенно- мужественно можно, вспомнив самые достойные исторические примеры, сказать стихами Андрея Белого, которого А. И. Цветаева знала в молодости — Все это — было, было Будет — Всегда, Всегда!

«Всегда» — это вечность, то есть высота торжествует, когда точка нравственного отсчета человека — вечность. Кто чувствует вечное, тот не боится смерти.

Вечность, как цель Христианства — путь младшей- Цветаевой.

Роман ее — книга одолении, книга о том, как побороть себя. Если в духовной борьбе одолевает человек собственное несовершенство, тогда, несовершенство внешнее, идущее из жизни, теряет над ним власть, ибо внутренняя высота позволяет видеть все происходящее в иных масштабах, а что такое наш день и час в сравнении с вечностью…

Анастасия Ивановна молится неустанно за многих, верит она в силу молитвы, спасавшей ее в самые тяжелые часы и дни. А на сон грядущий молится на известных ей европейских языках — на французском, немецком, английском и, конечно, русском — читает она «Отче Наш» — христову молитву…

Один из священных заветов Христа: «Будьте как дети и вам откроется Царствие Небесное». — Что именно удивляет в известных «Воспоминаниях» Анастасии Ивановны, это — как она сохранила такую емкую память о детстве, сколь точно передала ощущение детской интонации, детского видения. Перевоплощение в ребенка — удивительное! Хотя бы взять строки из воспоминаний о брате Андрее:

«В Тарусе — лодка, а весла тяжелые. Андрюша умеет грести. Сад так вырос, что с балкона не видно Оки. Пароход кричит, что идет.

На качелях мама не позволяет, чтобы подгибались веревки: «упадешь, голову разобьешь».

Орехи из зеленой шкурки лезут туго, пальцы очень стараются. Кот Вася с нами всегда — в Москве и в Тарусе, а пес остался в Москве».

Мемуары А. И. Цветаевой в русской художественной культуре явление совершенно особенное. В них явь духовно-тонка, часто — импрессионистически-живописна.

Прошлое мастерски приближено чутким видением еле-уловимых оттенков чувства, лиц, красок… В мемуарах живы «вечные» черты цветаевского отношения к жизни, они — прежде всего — в Правде Целого, в том, что мы можем легко, как по хрустальной лестнице сна, войти в «быт и бытие» семьи Цветаевых, посетить начало века. Когда происходит такое «перемещение во времени», мы начинаем догадываться, что детство продолжается в глубине человеческого существа всю жизнь, что оно по-своему «вечно».

Разве наши сны — не продолжение «игры»? Детство — это время еще неполной победы нашего сознания над сказочными глубинами подсознания, где ждет наше истинное, чистое, детское, первозданное «Я», которое знают лишь гении планеты и те, кому оно открывалось во вдохновении, в творчестве. Истинное, чистое «Я» можно еще назвать «искрой Божьей». У тех же, кто раскрыл его — у великих посвященных, такое высокое осознание всего сущего, их «Сверх-Я» зовется уже «Маяком Вечности».

Писатели, художники — стремятся бессознательно, а избранные — осознанно к Вечным маякам, к отблескам неизреченного света.

У Анастасии Ивановны движение к ее Ангелу Хранителю, к внутреннему Свету — в отказе от какой бы то ни было лжи, в аскезе с 27 лет, когда она приняла обет — ни сигарет, ни мяса животных, ни прочих серьезных соблазнов. Однако вера ее не сурова и отреченна, а жива, жизненна: Анастасия Ивановна приветлива, гостеприимна, встречает гостей улыбкой, способна увлечься беседой, заинтересоваться собеседником, его жизнью, его радостями и горестями, его верой, при этом — словом и делом готова помочь. Помочь взволнованно-настойчиво, помочь, преодолев невозможности и преграды. Она — яркая, волевая Личность, в которой талантливость видна невооруженным глазом, в ней — чуткая наблюдательность, проникновенное знание человеческой психологии…

Детство же цветет в ней — например, любовью к птицам — кормит голубей, поет им особую, только ей известную «голубиную» песенку (В скобках вспомним, что голубь — евангельский символ чистоты). Обожает собак и кошек, называет их на Вы — таково ее чудачество — «А как же, — говорит она, — разве мы можем поручиться, что у них в голове?..» Она даже верит, что души животных, тоже, как и человечьи, впадают в бессмертие.

В ее небольшой московской квартире — со стен, со шкафов — фотографии друзей — поэтов, художников, писателей. А над кроватью, скрытой за ширмой — большой иконостас, — лики Христа, Божьей Матери, русских святых.

Бывает — засидишься за срочной работой, вместе с Анастасией Ивановной — за правкой рукописи и она не отпустит в ночь, забеспокоится, уложит в кухне и из комнаты долго слышны тихие слова молитв. Сколько бы раз среди долгой молитвы не задремала, вздрогнет, проснется и продолжит — до конца.

В воскресенье в сопровождении кого-нибудь из друзей — непременно, если не больна — в церковь — причаститься, исповедаться. За советом обращается к своему духовному отцу, священнику.

Однако, при всей приверженности православию, Анастасия Ивановна не идеализирует религиозное образование в гимназиях до революции. В интервью «Московскому церковному вестнику» (№ 8, авг. 1989) она сказала: «- Я думаю, что католики — лучшие воспитатели, чем мы. У нас такого разумного подхода к детям я не видела нигде. Я уверена, что православная вера и есть самая радостная, полноценная, жизнеутверждающая, но воспитание детей у нас в России в начале века было очень скучное. Когда нам в гимназии преподавали богослужение, то очень трудно было что-либо понять».

К живому, истинному, от души идущему религиозному чувству стремилась и пришла Анастасия Ивановна Цветаева, у которой тоже как у многих ее современников, в молодости были «отступления», были сомнения, но с достижением зрелых лет сомнения отброшены, религиозность победила на всю жизнь.