In Homo - Димитри Учанеишвили

Димитри Учанеишвили

In Homo

Там, где есть благоговение, есть и страх,

но нет благоговения в каждом месте, где встречается страх,

так как страх, вероятнее всего,

простирается дальше, чем благоговение…

Димитри Учанеишвили

Родился 4 июня 1969 г. в городе Тбилиси. После окончания школы поступил на экономический факультет ТГУ, который окончил в 1993 г.

Экономикой сильно никогда не интересовался, на лекциях обычно читал книги и делал первые зарисовки. Литературный дебют состоялся в 2007 году рассказами «Годо» и «Хроника», напечатанными в журнале «Наше Письмо». Последовала серия рассказов, а в 2011 году в том же журнале была напечатана первая пьеса – «Жизнь Вэлби».

Первая книга – роман «In Homo», был опубликован издательством Общества Ал. Орбелиани в 2011 году и сразу привлек внимание критиков. Необыкновенное приключение обиженного на смерть человека и попытка парадоксального решения проблемы, как заметил один критик, «интересно развивается в крайне современном, оригинальном творчестве молодого писателя, которого также лаконичностью фразы и изяществом стиля непременно выделит внимательный читатель».

Помимо авторства, занимаюсь переводом. Среди русско- и англоязычных авторов, переводы чьих работ сделаны мной, – Л. Толстой, Н. Бердяев, Л. Шестов, У. Голдинг, Дж. Оруэлл, Дж. Рэмсберг, X. Пинтер и др.

Пишу на грузинском и русском. Мои работы переведены на русский и английский языки. Являюсь автором романов, пьес, рассказов, эссе, сценариев. Считаю себя модернистом и абсурдистом.

Предисловие

Два года назад я продал несколько картин прибыльно, у меня появилась определенная сумма, и я приобрел квартиру в старом районе Тбилиси, где давно уже намеревался организовать мастерскую. При описывании квартиры оказалось, что в ней одно время жил довольно известный писатель (по определенным причинам я воздерживаюсь от названия его имени), который несколько лет назад продал ее. Тот факт, что в квартире жил известный писатель, являлся достаточной причиной для первоначального притяжения. Я направился на осмотр квартиры. Вступил с почтением. Сразу же почувствовал запах книжной пыльцы. Две стены были покрыты книжными полками. У третьей стены стоял старый письменный стол с гравированными ножками. На столе лежала открытая тетрадь. Перед столом стоял стул, а у одного ряда полок – выдвинутая кровать, как будто кто-то забыл ее придвинуть. Там же, за занавеской, я нашел дверь на балкон, куда и вышел. Передо мной открылась невероятная картина, виден был весь город. На стене вокруг балкона в одном месте прорастал цветок. Некоторое время я остался на балконе. По возвращении в комнату решение было принято. Я стал спешить, не терпелось переехать в новую квартиру и возобновить работу после долгой стагнации. Я закончил формальности и перенес собственные вещи: мольберт, краски, полотна, рисунки. Сразу же решил, что ничего там менять не буду. Я представлял себе, что новая обстановка станет предпосылкой для вдохновения. Я постарался разобраться в этой обстановке и стал осматривать книги. Я был поражен, когда обнаружил, что в библиотеке не было ни одного художественного произведения, ни одной рукописи, никакого намека на среду обитания писателя. В библиотеке было порядка пятисот книг, и все медицинского характера. Разочарованный, я сел к письменному столу. Тетрадь лежала там же. Это была обыкновенная школьная тетрадь. Текст, который собой представлял дневниковые записи, был написан черными чернилами, но при пристальном наблюдении виден был второй текст, расположенный под первым, который был писан карандашом, и разобрать его можно было только местами, в промежутках между главным текстом. Это было похоже на школьные задания, и все это было написано неопытной рукой… Но довольно. Более важным был главный текст, первые же строки которого меня околдовали. Я стал читать и уже не мог остановиться. Читал, доходил до конца и начинал заново. Прочитал и проанализировал я текст несколько раз. Содержимое текста вонзилось в мой ум так, как новопостроенное судно заплывает в море, и навсегда там осталось. Эта тетрадь в корне изменила мою жизнь, поставила в те рамки, где она чувствуется наиболее остро. Я оказался в положении, в котором рано или поздно оказывается каждый человек.

Я много думал о том, стоило или нет опубликовать эти записи, проанализировал множество аргументов и в конце концов пришел к выводу. Я не хочу унести с собой на тот свет знание, на обладание которым имеют право и другие, несмотря на то, какой знак будет у его воздействия. Руководствуясь именно этим соображением, предлагаю читателю дневник в неизменном виде, точно в той форме, в которой его нашел я.

I

2 августа, 1999

Это произошло неделю назад, утром. Утро было ничем не примечательное. Как всегда, я проснулся до рассвета и начал писать в постели. Писал несколько часов, после чего заснул, хотя скоро же проснулся и незамедлительно вернулся к произведению. Прочитал и остался недоволен, хотя это не было неожиданностью. Первичный текст никогда не удовлетворяет меня. Кое-что изменил, но текст все не нравился. Переделал и перечитал его еще несколько раз. В конце концов я уже не чувствовал ничего. Понял, что был погружен в произведение и не мог объективно его оценивать. Я должен был удалиться от него на некоторое время, и поэтому взял утреннюю газету. В такое время я даже не читаю газету, а только лишь листаю ее, чтобы убить время. Несмотря на это, я заметил, что кое-что было изменено. Газета выглядела по-новому. Было заметно множество красок, новый шрифт, большее количество листов. Посередине последней страницы, там, где печатают всякие новости, было размещено объявление. Оно привлекло мое внимание, может быть, тем, что являлось единственным таким объявлением, или из-за того, что было окаймлено черной рамкой. Я и не успел прочитать объявление, так как до этого глаза заметили кое-что другое, ужасающее, как черное солнце. Это были три слова, фрагмент текста, который гласил, что «…скончался Димитрий Джапаридзе». Как будто я врезался в стену. Ни возраста, ни соболезнующих, ни адреса. Я не мог видеть ничего. Димитрий Джапаридзе. Это я! Это объявление было про меня! Вдруг жар пошел снизу по всему телу. Потом у меня появилось чувство, что я уменьшился и кто-то или что-то пыталось меня раздавить. У меня остановилось дыхание, картина перед глазами стала сверкать, и я потерял сознание. Не знаю, сколько продлилось это положение, так как я ничего не помню. Это было не то, когда человек что-то забывает. Я ничего не помню, потому что ничего не было. Потом так же внезапно я пришел в себя, весь потный, осознал, что вернулся и отдышался. Я был тут. Тот был кто-то другой, с моим именем и фамилией. Я сел к письменному столу.

После первого же предложения я был вынужден остановиться. Я не мог сосредоточиться, слова становились чужими. Я не мог заниматься делом, ради которого жил и всего несколько часов назад готов был принести в жертву все. Моя жизнь значила писать. Я писал везде: в постели, в машине, на кухне, в гостях, на стене, на квитанции, на собственной рукописи, писал лежа, сидя и стоя на углу улицы. Это началось еще в детстве и стало частью моего тела и души. Это приросло ко мне так же, как пересаженная ветвь прирастает к древу. Я писал несмотря на обстоятельства, писал, когда меня публиковали и тогда, когда такой перспективы не было. Я любил писать и радовался этому. Более того, это было моей естественной потребностью, как и дышать. Я любил слова, любил очертания каждой буквы. Вдруг все это исчезло, все, что я создал до этого, показалось несущественным и чужим, как будто не я, а кто-то другой создавал – сосед или дальний родственник. Я был пуст и мог только курить. Заснул я с трудом.

На следующее утро я проснулся и вопрос… Нет, он не родился. Я открыл глаза и увидел вопрос, как бегающую строку на телеэкране: «Ведь им мог быть и я? Ведь им мог быть и я? Им мог быть и я! Мог быть я! Мог быть я!» Слова бегали вокруг меня. Вдруг у меня закружилась голова и ослабли руки. Я удалился от реальности и поплыл куда-то вдаль, в черные воды Стикса.

Вернулся к реальности я через два дня и постарался разобраться в ситуации холодной головой. «Я могу умереть. Это возможно», – сказал я самому себе, но что в этом было нового? Это ведь и так было ясно?! Конечно же, я и раньше знал, что это когда-то случится, это знает каждый зрелый человек, но знает гипотетически. Никто об этом не думает. Разум запрещает думать об этом. Это есть нечто, что произойдет в будущем, в неопределенное время. Точнее, человек живет так, как будто это никогда не произойдет. Я осознал, что это может случиться в любую минуту (если это могло случиться неделю назад, оно может случиться и сегодня). Более того, я осознал, что это могло случиться в любую минуту в прошлом, как будто у меня было эмпирическое знание этого. Могли не существовать строки, которые я пишу сейчас, или рассказ, который я закончил месяц назад, и прошлогоднее эссе, которое вызвало громкие разборы, исходя из того, когда это могло случиться. Смерть притронулась ко мне, и я ее увидел. С этих пор я знаю, что я умру.