Красный бантик - Джордж Сондерс

Джордж Сондерс

Красный бантик

На следующий вечер я нашел там, где это случилось, ее красный бантик.

Я принес его домой, бросил на стол, повторяя: боже мой, боже.

— Давай посмотрим на него вместе, ты и я, — сказал дядя Мэтт. — Ведь мы никогда этого не забудем, правда?

Конечно, первым делом надо было найти собак. Выяснилось, что они спрятались позади… ну, позади того места, куда ходят маленькие дети, площадки с пластиковыми шарами в клетках, где они празднуют дни рождения и разное такое, — собаки спрятались в куче веток, сваленных там жителями нашего Города.

Тогда мы подожгли эту кучу, а потом застрелили трех, когда они оттуда выбежали.

Но миссис Пирсон, которая видела всю стаю, сказала, что их было четыре, четыре собаки, и на следующий вечер мы обнаружили, что четвертая добралась до Маллинс-Ран и укусила Эллиотову собаку Сэди и того белого пса, Маскерду, который жил у Ивэна и Милли Бейтсов по соседству.

Джим Эллиот сказал, что покончит с Сэди сам, и взял у меня ружье, и сделал то, что обещал, а потом посмотрел мне прямо в глаза и сказал, что очень нам сочувствует, но Ивэн Бейтс сказал, что сам не справится — может, я? Хотя потом он по крайней мере вывел Маскерду на это поле, где они устраивают барбекю и разные другие мероприятия, легонько и печально подталкивая его ногой (совсем мягко, Ивэн ведь вообще добрый малый), когда он упирался, говоря: ну чего ты, Маскер! — а потом собрался с духом и сказал мне: «Ладно, давайте», и я это сделал, а после он сказал, что очень нам сочувствует.

Около полуночи мы отыскали четвертую — она грызла себя на заднем дворе у Борна, и Борн вышел и подержал фонарь, пока мы с ней расправлялись, и помог нам положить ее в тачку рядом с Сэди и Маскерду, потому что у нас был план — доктор Винсент сказал, что так лучше всего, — сжечь тех, кого мы нашли, чтобы ни одно другое животное не смогло… ну, знаете, они же питаются иногда падалью… словом, доктор Винсент сказал, лучше их сжечь.

Когда мы погрузили четвертую в тачку, мой Джейсон сказал:

— Мистер Борн, а как насчет Куки?

— Да нет, быть не может, — сказал Борн.

Как многие старики, он был очень привязан к своей собаке — у него ведь, можно сказать, и в жизни-то больше почти ничего не осталось — и даже называл ее не иначе как подружка, например: ну что, прогуляемся, подружка?

— Но она же у вас обычно дома не сидит? — спросил я.

— Она почти никогда дома не сидит, — ответил он. — И все-таки, не верю я в это.

Тогда дядя Мэтт сказал:

— Слушай, Лоренс, я лично хочу, чтобы сегодня все было наверняка. Надеюсь, ты понимаешь.

— Разумеется, — сказал Борн, — отлично понимаю.

И он вывел Куки во двор, чтобы мы на нее посмотрели.

Сначала нам показалось, что с ней все в порядке, но потом мы заметили, что по ней иногда пробегает какая-то странная дрожь и глаза вдруг будто бы увлажняются, и дядя Мэтт спросил:

— Лоренс, это у нее и раньше бывало?

— Ну, э-э… — сказал Борн.

И Куки опять передернуло.

— Господи боже, — сказал Борн и зашел в дом.

Дядя Мэтт велел Сету и Джейсону уйти в поле и посвистеть, чтобы Куки побежала за ними, а дядя Мэтт побежал следом с ружьем, и хотя бегун из него вообще-то никакой, тут он неплохо справился на одной только силе воли — видно, очень уж хотел, чтобы сегодня все было сделано как надо.

За что я был ему благодарен, поскольку сам слишком устал и душой и телом и уже не понимал, что правильно, а что нет, — я просто сел на крыльцо и очень скоро услыхал в темноте негромкий хлопок.

Потом дядя Мэтт прибежал рысцой с поля, сунул голову внутрь и сказал:

— Лоренс, ты не знаешь, вступала ли Куки в контакт с другими собаками, есть ли еще собака или собаки, с которыми она могла играть, ну там резвиться и вообще?

— Я тебя прошу, уйди, — сказал Борн.

— Боже ты мой, Лоренс, — сказал дядя Мэтт. — Думаешь, мне это нравится? Подумай, через что мы прошли. По-твоему, мы тут развлекаемся или что?

Наступило долгое молчание, а потом Борн сказал: ладно, все, что он может вспомнить, это терьер у священника. Они с Куки иногда играли, если он спускал ее с поводка.

Когда мы пришли к отцу Терри, он сказал, что очень нам сочувствует, и вывел Мертона, и мы долго наблюдали за ним, но Мертон ни разу не вздрогнул, и глаза у него оставались сухими, то есть, в общем, нормальными.

— Похоже, с ним все в порядке, — сказал я.

— Конечно, в порядке, — сказал отец Терри. — Смотрите: Мертон, поклонись.

И Мертон сделал так, как умеют собаки: вытянул передние лапы и вроде как поклонился.

— Может, и в порядке, — сказал дядя Мэтт. — А может, он все-таки больной, только на ранней стадии.

— Мы будем за ним следить, — сказал отец Терри.

— Да, сказал дядя Мэтт, — однако. Не зная, каким путем это передается, и вообще, не лучше ли нам в данном случае, как говорят, перестраховаться? Не знаю, честное слово, не знаю. Ты как думаешь, Эд?

Но я не знал, как я думаю. В голове у меня все прокручивалось и прокручивалось одно и то же, до и после например, как она встает на скамейку, чтобы надеть свой красный бант, а сама бормочет себе под нос, прямо как взрослая: «Интересно, кто же там будет и подадут ли пирог?»

— Надеюсь, вы не собираетесь прикончить совершенно здоровую собаку, — сказал отец Терри.

А дядя Мэтт достал из кармана рубашки красный бантик и сказал:

— Отец мой, как по-вашему, что это такое и где мы его нашли?

Но это был не настоящий бантик, не бантик Эмили, поскольку тот все время лежал у меня в кармане, — этот был малость посветлее и чуть побольше настоящего, и я признал в нем бантик из коробки Карен, которую она держала на комоде.

— Нет, я не знаю, что это такое, — сказал отец Терри. — Бант для волос?

— Лично я никогда не забуду тот вечер, — сказал дядя Мэтт. — Что мы тогда пережили. Лично я собираюсь сделать все, чтобы никому и никогда больше не пришлось пережить то, что мы испытали в тот вечер.

— Абсолютно с вами согласен, — сказал отец Терри.

— Да вы и не знаете, что это такое, — сказал дядя Мэтт и положил бантик обратно в карман. — Может, вы и поняли бы, если б сами испытали, а так нет.

— Эд, — сказал мне отец Терри. — Убивать совершенно здоровую собаку не имеет ничего общего с…

— Может, здоровую, а может, и нет, — сказал дядя Мэтт. — Была ли Куки укушена? Не была. Была ли Куки заражена? Была. Как она заразилась? Неизвестно. И возьмем теперь вашу собаку, которая общалась с Куки так же, как Куки с больным животным, а именно находясь с этим самым животным в физической близости.

Удивительно, как дядя Мэтт вдруг взял на себя все самое трудное, — я имею в виду, удивительно в хорошем, высоком смысле, — потому что раньше он… ну то есть он, конечно, любил детей, но не так чтобы очень… я имею в виду, он редко когда даже говорил с ними и меньше всех с Эмили, которая ведь была самой младшей. Обычно он просто тихонько ходил по дому, особенно начиная с января, когда потерял работу, как будто бы избегая детей, словно бы немножко стесняясь, будто зная, что когда они вырастут, они никогда не станут уволенным с работы дядей, который слоняется по дому, а наоборот, станут хозяевами дома, в котором слоняется уволенный с работы… и т. д., и т. п.

Наверное, потеряв ее, он вдруг впервые осознал, как сильно ее любил, и эта его внезапная сила — уверенность, целеустремленность, называйте как хотите — оказалась для меня утешением, потому что, сказать вам честно, я был здорово не в себе — я всегда любил осень, а сейчас осень была в разгаре, и пахло дымом и спелыми яблоками, но для меня весь мир был как будто бы голым, пустым.

Теперь я понял, что в ребенке заключено все самое хорошее, что только есть у вас в жизни. Он смотрит на вас так ласково, веря, что вы о нем позаботитесь, а потом наступает вечер… что меня мучает, чего я никак не могу позабыть, так это то, что когда ее… когда происходило то, что произошло, я был… я вроде как улизнул вниз, чтобы проверить свою электронную почту, понимаете, так что когда… когда происходило то, что произошло, там, на школьном дворе, в каких-нибудь двух сотнях метров от дома, я сидел и печатал — печатал! — это, конечно, не преступление, откуда я знал, и все-таки… понимаете, о чем я? Встань я тогда из-за компьютера, поднимись наверх, и выйди наружу, и зачем-нибудь — все равно зачем — загляни на школьный двор — и тогда, поверьте мне, нет на свете собаки, какой бы она ни была бешеной…

И моя жена чувствовала примерно то же самое — после трагедии она даже ни разу не вышла из спальни.

— Так значит, отец, вы говорите нет? — спросил дядя Мэтт. — Вы отказываетесь?

— Поверьте, я молюсь за вас каждый день, — сказал отец Терри. — Вам пришлось пройти через такое, что не дай бог никому.

— Не нравится мне этот человек, — сказал дядя Мэтт, когда мы вышли из дома священника. — И раньше не нравился, и никогда не понравится.