Так поступают в свете - Уильям Конгрив

Уильям Конгрив

Так поступают в свете

Audire est operae pretium, procedera recte

Qui moechis non vultis.

Metuat, doti deprensa.

Похвальное слово

мистеру Конгриву по случаю представления

его комедии "Так поступают в свете"

Хотя, былой источник наслажденья,Театр — сегодня только развлеченьеИ остроумья грубый фарс милейТолпе сидящих в зале дикарей,Поэт, ты пишешь, не считаясь с риском,Лишь для немногих — тех, кто вкусом взыскан.И все ж хвалу стяжать у них однихЗадача, Конгрив, выше сил твоих.Хлыщи, которых ты бичуешь больно,Твой гений признают непроизвольно:Попробуй не смеяться, коль смешно?Легко ль не выпить там, где есть вино?Ты наделен талантами такими,Что с жанрами справляешься любыми.Воспета Арабелла[3] так тобой,Что сладостней не спеть и ей самой.Любого, преисполнившись печалью,Ты взволновать способен пасторалью."Пастора"![4] — пастухи твердят в слезах."Пастора"! — эхо вторит им в полях.Когда твоя живописует музаВ бою с коня упавшего француза,Кому Вильгельм[5], ведя к победе рать,Дарует жизнь, что вправе был отнять,Ты говоришь о деле достославномСтихом, ему по благородству равным.Твой тонкий вкус и мастерство твоеКомедии вернули роль ее.Нас научил ты осуждать суровоТо, что мы были восхвалять готовы.На сцену перенес ты высший светИ доказал: меж них различий нетИграет фат, как лицедей играет,Хотя второго первый презирает.Но как твой дар ни многогранен, онВ трагедии особенно силен.Ты в каждого вселить умеешь жалость,Чтоб с общей скорбью личная сливалась.Какой-нибудь забывчивой вдове,У коей лишь забавы в голове,И той не плакать трудно, слыша пениеТвоей "Невесты в трауре"[6] на сцене.Ты в горе нас ввергаешь и бодришь:Мы чувствуем, как ты нам повелишь.Кто наполнял нежней и с большим тщаньемСердца друзей сочувствием к страданьям,Которые для нас измыслил сам,Солгав лишь в этом — только в этом — нам?Твори ж, поэт, и дальше нам на счастье,В нас боль целя и умеряя страсти.

Достопочтенному Ральфу, графу Монтэгю и прочия[8]

Милостивый государь!

Не знаю, не обвинит ли меня свет в тщеславии за то, что я посвятил эту комедию вашей милости, но уже сама по себе надежда избежать подобного обвинения свидетельствует о некотором тщеславии. Сочинителя, хоть однажды удостоившегося чести беседовать с вами, милорд, вряд ли заподозрят в том, что он без должного рассуждения представил свое детище на суд вашей милости; и все же он заслуживает упрека в излишней самоуверенности, поскольку не боится услышать мнение вашей милости.

Каковы бы ни были недостатки этой пьесы, пока она принадлежит только мне, все они возместятся с того момента, когда она станет также и вашей. И коль скоро посвящение это способно послужить мне защитой, я тем более ценю честь, каковую вы оказали мне, позволив его написать.

Пьеса эта имела успех у зрителей, вопреки моим ожиданиям; ибо она лишь в малой степени была назначена удовлетворять вкусам, которые, по всему судя, господствуют нынче в зале.

Персонажи, выводимые на потеху публике в большинстве наших комедий, так безнадежно глупы, что они, по скромному моему суждению, не смешить должны, а огорчать здравомыслящего и благовоспитанного зрителя. Они скорее вызывают сострадание, нежели презрение, и вместо веселья должны бы пробуждать в нас жалость.

Эта мысль побудила меня задумать характеры, которые будут смешны не в силу своей природной глупости (она ведь неисправима и потому неуместна для сцены), а больше из-за желания во что бы то ни стало выказать свой ум; стремление сойти за умника совсем не есть признак ума. Придумать подобный характер — отнюдь не легкая задача, и вдобавок весьма мало надежды, что он полюбится публике; ибо многие приходят в театр, желая покритиканствовать, а посему высказывают свой суд, еще не разобравши цели. Я недавно имел случай удостовериться в этом; моя пьеса шла уже два или три дня, прежде чем сии поспешные судьи успели порядком разобраться в различии между Уитвудом и Трувитом[9].

Я вынужден просить прощения у вашего сиятельства за уклонение от сути моей Эпистолы; однако, не желая быть обвиненным в неуместной дерзости, прошу вашего дозволения разъяснить побудившую меня к этому причину и хоть отчасти найти оправдание тому, что я вверяю свою комедию вашему покровительству. Только при содействии вашей милости те немногие, в чьи творения вложены искусство, страсть и труд, могут рассчитывать на признание; ибо нынче всех сочинителей ровняют продажным словом "поэт".

Теренций, самый безупречный из всех авторов, имел своих Сципиона и Лелия[10], не столько себе в помощь, сколько для поддержания славы; и как ни были велики его собственные заслуги, очевидно, без них ему было не обойтись.

Отточенность его стиля, совершенство языка и правдивость характеров все эти перлы не способна была оценить основная часть его публики; самые грубые шутки Плавта[11], вызывавшие суровое осуждение Горация[12], были куда более по вкусу толпе: тот, кто пришел посмеяться в последнем акте[13], радуется двум-трем неуместным шуткам, а не искусно построенной развязке.

Как бы ни были совершенны комедии Теренция, ему еще благоприятствовала судьба. Ведь основу для него заложил Менандр[14]; сюжеты Теренция в большинстве своем позаимствованы, а характеры пришли к нему уже готовыми. Он следовал Менандру, но и тот без большого труда создавал свои характеры ведь они родились из наблюдений Теофраста[15], учеником коего он являлся; а Теофраст, как известно, был не только учеником, но и прямым преемником Аристотеля[16], первого и величайшего учителя поэзии. Все это были великие образцы для подражания. Но еще одно счастливое обстоятельство, и притом немалое, помогало Теренцию совершенствовать стиль своих комедий, служивший им украшением, и правдиво изображать людские нравы, а именно — та свобода, какой он пользовался в общении с Лелием и Сципионом, двумя влиятельнейшими и образованнейшими людьми своего времени. А ведь возможность подобного общения есть единственно надежное средство для создания яркого диалога.

Если окажется, что в какой-то части своей комедии я достиг большей точности в языке и стиле или, по крайней мере, заметно улучшил их по сравнению с написанным мною прежде, я почту себя обязанным с благодарностью и гордостью приписать оное чести общения с вашей милостью и с вашими во всем достойными вас друзьями, в обществе которых я пребывал прошлым летом в поместье вашего сиятельства; ибо как раз после этого и была написана моя комедия. Если же я не преуспел в своем искусстве, остается лишь пожалеть, что обществом лиц, многие из которых вполне подстать Сципиону и Лелию, пользовался тот, кто талантом своим уступает Теренцию.

Мнится мне, что поэзия является едва ли единственным из искусств, не притязающим доселе на покровительство вашей милости. Архитектура и живопись к великой чести нашей родины процветают под влиянием вашим и попечением, меж тем как поэзия, эта старшая из сестер и праматерь многих искусств, отступилась, очевидно, от исконного своего права, пренебрегши своим долгом перед вашей милостью и дозволив другим, появившимся позже искусствам укрепиться в расположении вашем, для которого у нее куда больше оснований. Поэзия по природе своей священна для тех, кто отмечен величием и добротой; меж ними есть род взаимного тяготения, и великие к ней благосклонны. Обращаться к ним — привилегия поэзии, у них же — исключительное право ей покровительствовать.

Сей неоспоримый принцип служит главным оправданием для сочинителей, посвящающих свои творения великим личностям. И все же я хотел бы надеяться, что мое обращение к вам не отмечено искательством, большинству оных сочинений присущим; и коль скоро я сумею отличить вашу милость среди достойнейших, пусть мое подношение займет особое место среди других благодаря чрезвычайному моему почтению к вам и убедит вашу милость, сколь высоко ценит ваше радушие и огромные заслуги вашего сиятельства

покорный и безмерно благодарный слуга