Разные годы жизни - Ингрида Николаевна Соколова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот это и есть наш кэп, — пояснил механик Антонов.
Ивета стремительно повернулась, вроде бы кинулась за капитаном.
— Сейчас нет смысла, — правильно истолковав ее движение, заметил Антонов, находивший все больше удовольствия в своем положении гида и наставника. — Лоцман отвалит, тогда... Хотя капитан всегда на вахте, даже когда он не на мостике.
Не спрашивая разрешения, Ивета поднялась на мостик. Внизу была бездна. Слегка закружилась голова, странно ослабли ноги. Пожалуй, лучше было бы вернуться в теплую рубку. Странно — там никто не обратил на нее внимания. Все были заняты делом. Ивета стояла неприкаянно; Антонов, видимо, решил пожертвовать своим сном.
— Это внешний рейд, — сказал он, указав на сверкающие в море огни. — Суда ждут своей очереди войти в порт.
Волны — длинные, тяжелые, однообразные, словно заведенный механизм, — катили и катили, с глухим звуком разбиваясь о борт судна; где-то в его недрах так же однообразно гудели мощные машины, и от их работы судно тоже содрогалось, так что Ивете стало казаться — и она вибрирует вместе с морем и судном, и голова у нее кружится все сильнее. Но она не смеет тратить свою энергию и работоспособность; надо спуститься в каюту, принять таблетку из туго набитой коробки, что была у нее с собой, потому что в судовой аптечке вряд ли можно было найти такие современные импортные лекарства.
Каково ты, море, и каковы люди, что хранят тебе верность? Почему не сидят они дома, в покое и тепле, когда за окном воют ветры, льют дожди, метут метели и хороший хозяин не выпускает на улицу даже собаку? У нее множество вопросов на эту тему ко всем, от матроса до капитана; прежде всего — именно к капитану.
Ивета так и не успела спуститься в каюту: лоцман распрощался, и капитан нелюбезно сказал Антонову:
— Вы тут толкотню устроили. Мешаете работать.
— Понял вас. Я только хотел показать даме...
Ивета приготовилась к схватке. Да что там было готовиться, с такими ли ей приходилось иметь дело! Надо сразу показать капитану, кто она такая — Берг; но он, расстегнув «молнию» так, что стала видна ослепительно белая рубашка, энергичным жестом прервал ее:
— Знаю, сколько вам лет, где работаете и как попали сюда. Знать это мне положено. Я здесь отвечаю за все, значит, и за вас. Таково уж капитанское дело. — Он умолк и словно бы виновато улыбнулся.
Ивета увидела, как изменила эта улыбка выражение его лица. Может быть, его осветил блеск белых зубов? Или в глазах отразился луч прожектора с одного из кораблей на рейде? А голос? Что-то изменилось и в нем; появились, можно даже сказать, чарующие нотки... Прямо колдовство какое-то!
Он сказал сердечно и откровенно:
— Я старомоден, начиная с самого имени. Ансис Берзиньш.
Ивета замешкалась с ответной репликой. Медленно отдалялись огни рейда, блеснул свет маяка, нереальный, как пришедший из космоса сигнал. Свет и тьма граничили резко, без переходов, и поминутно сменяли друг друга, словно сражаясь: свет нападает на тьму, тьма гасит свет. И лица обоих, стоявших друг против друга, тоже участвовали в этом непрерывном соревновании. Не сводя глаз с капитана, Ивета проговорила нечто, наверное, до ужаса банальное и вовсе не свидетельствующее о том, что она очень-очень умный кандидат наук. А именно она заявила старомодному Ансису, что он, по ее мнению, счастливый человек, потому что многое повидал.
— Это правда, — согласился капитан, — все континенты. Двадцать пять лет по морям и океанам. Начал с самого низа и, как видите, оказался наверху. Моя жизнь — учеба и суда, ступенька за ступенькой. Но о береге я тосковал всегда.
— Интересно... — глубокомысленно протянула Ивета. — Я и хочу добиться ясности насчет этой самой тоски. Расскажете?
— Если найдется время. Сами видите: пока на борту был лоцман, следовало находиться на мостике. Теперь до Колки можно отдохнуть, но в Ирбенском проливе придется опять подняться наверх: камни. Многие иностранцы садятся. Греки, например, или те, что плавают под либерийским флагом. Неквалифицированные команды. Часто — с липовыми дипломами. Короче говоря, опасные при встрече.
— Значит, до Колки? — неохотно согласилась Ивета.
— Если уж так горит...
У Иветы действительно горело. Она привыкла жить в спешке. И что-то не давало ей покоя и ночью здесь, на судне. Любознательность? Нетерпение? Излишек энергии? А может быть, неумение постоять и полюбоваться хотя бы морем? Конечно, и поспать следовало, но без этого можно обойтись. Сколько часов до Колки будет потеряно? К сожалению, решает здесь не она. А противиться воле совсем еще незнакомого капитана... Существует, в конце концов, вежливость.
Первый луч солнца появляется как разведчик. Небо — вымытое, ярко-синее. Такого же цвета и море. Оно сверкает, как отшлифованный аквамарин, тот, что в золотой оправе на пальце Иветы. По этой полированной поверхности судно скользит без усилий. Или это только кажется? Может быть, показным является и миролюбие моря, похожего сейчас на старый, обмелевший деревенский пруд. Интересно, какая здесь глубина?
Вода, вода без конца и края. Странное ощущение: куда девались земля, берег? И ты, Ивета, — не пылинка ли в бесконечности?
Она поднялась наверх первой. И когда явился капитан, задала один из своих дежурных вопросов:
— Хорошо отдохнули?
Он, кажется, удивился.
— И да, и нет. В зависимости от того, кто был на вахте. Техника у нас мощная, вести судно может и автомат. И все же главным остается человек.
Вверх-вниз мечутся чайки, застывают наверху, парят, скользят неторопливо, кругами. Кричат. Волнуются. Спорят. Почему, зачем? Оттого ли, что не досталось куска хлеба?
— От наших судов типа «Ро-Ро» им никакого толка. Все отбросы сжигаются и перерабатываются: блюдем чистоту моря. — Капитан по-мальчишески рассмеялся,
