Избранные киносценарии 1949—1950 гг. - Петр Павленко

— Когда будешь в городе, Лида, зайди в конструкторское бюро «Углегипромаша», — запомнишь? Спроси там конструктора Трофименко.

— Нашего Трофименко?.. А зачем?..

— Нет, не его. Меня, Веру Николаевну. Я тоже конструктор и тоже Трофименко.

— Вы что же… сестра Дмитрия Ивановича?

— Да-а… — загадочно улыбается Вера Николаевна. — Сестра… Ему — сестра. А тебе теперь подруга. Хочешь?

— Ой! — радостно восклицает Лида.

Они подходят к большому трехэтажному дому. Дом спит.

— Здесь вот, — говорит Лида, — на втором этаже… — Она нерешительно топчется на месте. Ей очень любопытно узнать, кто же такая ее новая подруга. — Идемте… я и комнату вам покажу.

И вот они стучатся в дверь комнаты Трофименко.

Он открывает дверь, щурится и вдруг радостно восклицает:

— Вера! — и бросается к женщине. — Вера! — говорит он, сжимая ее в своих объятиях. — Женушка ты моя!

— А-а!.. — насмешливо говорит Вера Николаевна, не освобождаясь из его объятий. — Вы еще помните, что я ваша жена, товарищ? Вы еще не отказались от этого?

— О, Вера!..

— А я приехала за разводом. Да, да… Закон на моей стороне: муж не пишет, не помнит, не любит.

— Вера! — отшатывается в ужасе Трофименко.

— А-а! Напугала! Лида, будь свидетельницей: он испугался! Милый ты мой! — говорит она нежно мужу и проводит рукой по волосам его, потом по его глазам.— Замучился? Устал? Что же не ладится у тебя, мой дружочек? Ты мне все, все расскажешь…

Лида тихонько, на цыпочках, выходит из комнаты. На ее лице умиление и слезы.

— Вот как настоящие-то люди любят… — шепчет она уже в коридоре.

А в комнате Трофименко с женой уже сидят за столом.

— Да, Верочка, — говорит он, — врать не буду: трудно. Очень трудно. Одно дело — пустить машину на кальке, другое — пустить ее в шахте. Знаешь, у меня такое чувство — она уже не мое, не наше создание. Мы ее породили, а она сама по себе живет теперь своей, самостоятельной жизнью. Не подчиняется… То вдруг закапризничает, то захворает, а то сделается такой беспомощной, что хоть плачь!..

— Я понимаю это, понимаю… — шепчет Вера Николаевна. — Так все дети себя ведут… А ты ведешь себя, как все мамы, — насмешливо качает она головой, — расстраиваешься, бросаешься в панику, не спишь ночей, не веришь докторам…

Трофименко смеется:

— Да, да, Верочка…

— Успокойся, милый! — тихо говорит она. — Успокойся! — и медленно треплет его волосы. — Чем больше мук у тебя сейчас, тем меньше будет их у людей потом… Ведь в этом-то счастье конструктора. — Она привлекает его к себе и тихо продолжает: — Ты победишь, милый! Ты все трудности победишь. Ты умный, сильный, талантливый… — она словно заговаривает его, — ты победишь…

Утро.

Вера Николаевна у умывальника. Вытерла руки, отдает полотенце мужу.

— Какой конструктор придумал воду, простую воду? — смеется она. — Ничего нет лучше воды. Вот я опять молодая.

— А у меня такое чувство сейчас, — говорит он, — будто я месяц пробыл в санатории, на отдыхе. Да, да… У спокойного моря… на золотом песке… Спасибо тебе, дорогая! Мудрая ты моя, ясная… Ты всегда так действуешь на меня: теперь у меня — сил, сил!..

— И комбайн пойдет? — смеется она.

— Ого! Еще как пойдет-то!

— Ну, вот… и славно! — говорит она и смотрит на часы. — А мне пора.

— Ты уезжаешь? — испугался он.

— Да… Надо. Ты разве забыл, что я тоже… работаю?

— Ах, какой я свинья! — со стыдом восклицает он. — Я и не спросил, как твоя работа!..

— Ты не свинья, ты просто эгоист, — мягко усмехается она. — Милый, но эгоист. Как все мужья.

— Ты все еще работаешь вместе с Ковтуном над транспортером?

— Нет. Мне дали… возможность… попробовать одну… самостоятельную работу…

— Да? — обрадовался он. — Поздравляю! Какую же?

Она не отвечает. Подходит к окну. Раздвигает занавески.

На горизонте, совсем близко, — терриконы. Заря над ними. Молодая заря. Под ее лучами помолодели и потеплели хмурые громады, стали легкими и летучими, заулыбались. Розовый дымок вьется над ними.

— Смотри, терриконы… — прошептала она.

— Да-а… Красиво!

— Красиво? — усмехнулась она. — Знаешь, Митя, а я родилась под терриконом. Наша хатка как раз под ним стояла. И в жаркий, сухой день мы не могли окошка открыть. Пыль. Страшная пыль с террикона. И запахи серы… Они до сих пор преследуют меня… И я думала… тогда, в детстве: почему терриконы, а не сады над моею хаткой? Почему не сады?..

— Шахтерские мечты… — засмеялся Трофименко.

— А я хочу эту мечту сделать явью… — тихо сказала она.

— Вера! — удивленно вскричал он.

— Я хочу, чтоб исчезли с шахтерской земли терриконы. Зачем они? Зачем пустую породу тащить на-гора́? Разве нельзя ее оставить внизу, в шахте?

— Но ведь это… это не так просто, Вера…

— А разве комбайн — просто?

— Слушай, Вера… А ведь это здорово!.. — восхищенно восклицает Трофименко. — Знаешь, мне самому захотелось заняться этой проблемой… Вот комбайн пойдет, и я тебе помогу… Будем вместе работать, хочешь?.. Ведь это так интересно, так интересно!..

— По-моему, очень интересная идея! — убежденно произносит Кравцов и весело оглядывает собравшихся людей.

Довольно улыбается парторг. Радостно блестят глаза Андреева. И только Трофименко, смутившись от похвалы, объясняет:

— Но это не моя идея, Алексей Федорович.

— А чья же?

— Инженера Недоли.

Кравцов живо поворачивается к парторгу:

— Ты, Павел?

— Нет, Володя придумал.

— Смотри, пожалуйста, как твой брат отличился! — шутит секретарь. — Теперь, значит, дело только за вами? Успеете к утру?

— Сделаем, Алексей Федорович.

Кравцов поднимает трубку телефона:

— Говорит Кравцов. Я на шахте «четыре-бис», в парткоме! Соедините меня с министром.

Переглянувшись с парторгом, Андреев нерешительно предлагает:

— Может, все-таки вызовем Сидора Трофимовича?

Кравцов кладет трубку на рычаг и строго возражает:

— Я уже сказал — не надо. Зачем человека тревожить? Пусть поспит себе на здоровье! В его годы нелегко бегать по ночам…

В голосе секретаря звучит искренняя забота и теплота, когда он говорит об отсутствующем:

— Надо беречь таких людей, — славная донбасская гвардия.

Резкий телефонный звонок обрывает его на полуслове, и Кравцов снова снимает трубку:

— Здравствуйте! — И смеется. — Да-да, мы с вами по три раза в день здороваемся. Ну вот, как и обещал, звоню из шахты «четыре-бис». Тут рядом со мной главный инженер, парторг и сам конструктор… Нет, нет, напрасно мы с вами беспокоились. Дмитрий Иванович не собирается опускать рук… О делах, я думаю, он лучше меня расскажет, передаю ему трубку.

— Что вы, Алексей Федорович! Что я ему скажу? — испуганно шепчет Трофименко.

— Что есть, то и расскажете.

Конструктор смущенно берет трубку:

— Я слушаю, товарищ министр!

— Нет, это мы хотим вас послушать, Дмитрий Иванович! — произносит министр и, чуть улыбнувшись, обводит взглядом сидящих за длинным столом людей в строгих мундирах. — Тут у меня большое общество собралось — вся коллегия министерства.

Из динамика доносится голос растерянного конструктора:

— Я ж не подготовился к докладу… Как же так?!

Члены коллегии добродушно смеются. Придвинув к себе микрофон, министр старается подбодрить конструктора:

— А никакого доклада и не нужно. Что вас сейчас там держит? Земник?

Далекий, приглушенный расстоянием голос поспешно подтверждает:

— Да, товарищ министр, третий день с этим мучаемся.

Кивком головы вызвав кого-то из-за стола, министр продолжает:

— Вот мы здесь посоветовались, и послушайте, что надумали. Вдруг пригодится!

— Дмитрий Иванович, здравствуйте! — говорит один из членов коллегии. — А не попробовать ли вам под комбайн подставить салазки? А?

— Вот здорово! — слышится сквозь смех восклицание конструктора.

— Что? Смешно?

— Да нет, не смешно, здорово, говорю, получилось. Вы в Москве, мы здесь, а придумали одно и то же! Завтра будем уже испытывать.

Услышав сообщение конструктора, министр решительно заявляет:

— Значит, завтра утром я вылетаю к вам в Донбасс!

Раздирая белые хлопья облаков, огромный самолет вырывается на синий простор.

Уставившись в иллюминатор, министр неотрывно следит за тенью самолета, скользящей по донбасской земле.

Длинной цепью тянутся вдали вершины терриконов, напоминая таинственные древние пирамиды.

Поля, заводы, шахты, ажурные копры, стройные скрубера, похожие на гармошку коксовые батареи, домны, освещенные заревом плавок, города, серебряные меловые горы, и, как нити из клубка, пути-дороги во все концы мира.

Министр и встретившие его начальник и главный инженер комбината направляются к легковой машине.