Письма. Часть 2 - Марина Цветаева

Целую Вас. Еще раз — простите за просьбу.

МЦветаева.

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

18-го июня 1928 г.

Дорогая Татьяна Львовна,

Приношу Вам сердечную благодарность за проданный билет и милую приписку. Как-нибудь буду у Ивонны[1196] и зайду поблагодарить Вас лично.

А книжку[1197] послала Вам не для чтения, а просто как знак внимания и симпатии, — на стихи нужно время, знаю, что у Вас его нет. Целую Вас, привет дочери.

МЦветаева.

В. В. МАЯКОВСКОМУ

3-го декабря 1928 г.

Meudon (S. et О.)

2, A venue Jeanne d'Arc

Дорогой Маяковский!

Знаете чем кончилось мое приветствование Вас в «Евразии»?1 Изъятием меня из «Последних новостей», единственной газеты, где меня печатали — да и то стихи 10–12 лет назад! (NB! Последние новости!)

«Если бы она приветствовала только поэта-Маяковского, но она в лице его приветствует новую Россию…»

Вот Вам Милюков — вот Вам я — вот Вам Вы.

Оцените взрывчатую силу Вашего имени и сообщите означенный эпизод Пастернаку и кому еще найдете нужным. Можете и огласить.

До свидания! Люблю Вас.

Марина Цветаева.

ГОНЧАРОВОЙ Н. С

<Начало января 1929 г.>

С Новым Годом, дорогая Наталья Сергеевна! Хочу, чтоб он прошел под знаком дружбы с Вами. О, не бойтесь! — это Вам — ни Вашему делу, ни Вашему времени — ничем не грозит. На первое место ставлю чужой труд, на второе — свой, на третье — труд совместный, который и есть дружба.

— Столько надо Вам сказать. —

Писать о Вас начала, боюсь, будет не статья, а целая книжка… только — кто напечатает?..

Просьба: когда я у Вас попрошу — дайте мне час: с глазу на глаз. Хочу, среди другого, попытку эмоциональной духовной биографии; много о Вас знаю, но есть вещи, которые знаете только Вы, они и нужны. Из породы той песенки о «не вернется опять», такие факты.

Написаны пока: улица, лестница, мастерская.[1198] Еще ни Вас, ни картин. Вы в глубинах мастерской, до которых еще не дошла. Пока за Вас говорят вещи. А я говорю Вам — любопытная вещь будет.

А вот два стиха о Наталье Гончаровой — той, 17-го года, встреча готовилась издалека.[1199]

А вот еще платок, которые носят паломники, настоящий, оттуда, по-моему — Вам в масть.

Люблю Вас и целую Вас.

МЦ.

ПОЗНЕРУ В. С

12-го мая 1929 г.

Meudon (S. el О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

Милый Владимир Соломонович,

На этот раз с просьбой о билетах — к Вам (всегда просила Вашего папу).

25-го мой вечер, вступительное слово о русской поэзии читаете Вы (читаете?) потом я — et tout ce qui s'en suit,[1200] в частности — отрывки из Перекопа, большой поэмы.

Цена билета 25 фр<анков>, посылаю 5.

Всего лучшего, позвоните по тел<ефону> Clamart 411 и вызовите Сергея Яковлевича Эфрона и сговоритесь с ним, нам необходимо повидаться.

М Цветаева.

14-го мая 1929 г.

Meudon (S. et О.)

2, Av<enue> Jeanne d'Arc

Милый Владимир Соломонович,

Есть слух, что Вы на днях уезжаете из города. Известите меня тотчас же, читаете ли Вы на моем вечере или нет, и можно ли наверняка на Вас рассчитывать. До вечера 10 дней, а от Вас до сих пор ни слова. Мне нужно знать.[1201]

Жду Вашего ответа. Всего лучшего.

МЦветаева.

ГУЧКОВУ А. И

28-го мая 1929 г.

Meudon (S. et О.)

2, Av<enue> Jeanne d'Arc

Сердечное спасибо, дорогой Александр Иванович!

Посылая Вам билеты, я вовсе не надеялась на устройство всех, и присланное Вами — подарок. Очень я жалею, что не были на вечере, меньше из-за Перекопа (восстановимого), чем из-за любопытного состава зала, соединившего на час все крайности эмиграции. (Дольше часу это бы не продержалось!)

А Вы не забыли моих дроздовцев?[1202] Думаю выехать около 15-го, кажется в окрестности Гренобля, откуда жду ответа. — А каковы Ваши планы? В<ера> А<лександровна> получила новый купальный халат, и море предрешено.

Еще раз горячее спасибо за участие, — каждый проданный билет — толчок вдоль рельс! (Перевод вечеровых билетов на железнодорожные.)

Сердечный привет.

МЦветаева.

ВУНДЕРЛИ-ФОЛЬКАРТ Н

2-го апреля 1930 г.

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

Милостивая государыня,

ушедшее от нас письмо более не принадлежит нам, если даже тот, к кому оно ушло, тоже принадлежит к ушедшим.

Мои письма к Р<айнеру> М<ария> Р<ильке> принадлежат ему — кого все слушали и кому ничего не принадлежало. Мои письма к Р<айнеру> М<ария> Р<ильке> — это он сам, которого в жизни не было, который всегда свершается, который — будет.

Поэтому, милостивая государыня, отдайте мои письма будущему, положите их рядом с другими, которые будут, — пусть лежат они пять коротких десятилетий. Если через пятьдесят лет кто-нибудь о них спросит и потянется к ним — Вы предоставите их Вашим потомкам.

Так лучше.

Письма Рильке, его книги с надписями и его — наверное, последнюю — Элегию я завещаю веймарскому Дому Рильке[1203] (почему не Святилищу — ведь любой дом был или станет благодаря ему святилищем?) с такой же просьбой: через 50 лет после моей смерти.

Милая милостивая государыня (Вы не можете не быть милой или быть немилостивой, раз Вы близко знали Р<ильке> и по-прежнему близки к нему) — в 1927 году я напечатала в русских журналах новогоднее письмо (стихотворение) к Р<ильке>[1204] и еще одно, как бы это сказать, — Р<ильке> был моей последней Германией, как я — его последней Россией — словом — тоже письмо о его смерти между другими двумя: смертью старой девы и смертью мальчика (так уж случилось) — длинная фраза![1205]

Что до стихов — я просто не знаю, кто мог бы их перевести; по-русски я считаюсь одним из двух «самых трудных» поэтов (другой — Борис Пастернак, сын художника Леонида Пастернака, дружившего когда-то с Рильке, и, по-моему, — и не только по-моему — величайший поэт русского будущего), но другие страницы (проза, как это принято называть)[1206] вполне переводимы. Будь у меня лишь время! (Лишь время.)

Милая и милостивая государыня, разрешите задать Вам один вопрос: что стало с переведенным Рильке «Словом о полку Игореве» (древнерусский памятник), о чем не раз идет речь в его письмах? Ведь это я загадала желание, чтобы он однажды перевел Слово, а спустя три года после его смерти узнаю, что перевод выполнен уже двадцать лет тому назад.[1207] — Такой вот удар в сердце. —

Вероятно, Вам будет приятно знать, что через две недели после его ухода я получила от него подарок: греческую мифологию по-немецки — 1875 года (год его рождения?) — для юношества. Он, собственно, доверил это своей русской помощнице, и книга пришла, когда он ушел.

Через несколько дней Вы получите французский — увы! плохой — перевод моего вступления к письмам Рильке, переложенным мной на русский. Слово «mysterè» звучит по-французски иначе, чем наша русская «тайна» или Ваше немецкое «Geheimnis» (Geheimrath[1208] и conseiller privé[1209]). Да и сам французский холодней, светлей и раскатистей. Я исправила, где могла (то есть вычеркнула). К сожалению, вся интонация искажена: чересчур учтиво. Я пишу иначе.[1210]

Марина Цветаева

Ничего, ничего не знаю я о его смерти. Как ушел? Знал ли? Кто был возле него?[1211] Какое слово было последним?

Только то, что в газетах.

И некого мне было спросить, ни одного имени я не знала — настолько я была с ним одна.

Милая милостивая государыня, если только это в Ваших силах, сообщите мне все, что знаете, — наверное. Вы знаете все, — а я даже не знаю, кто Вы.

Лишь одно: Вы близки к нему.

8-го июня 1930 г.

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

Милостивая государыня,

всего лишь несколько слов, чтобы Вы знали: я получила Ваше славное письмо.

В ближайшие дли я еду в Савойю — там должны мы были встретиться с Р< ильке>. Он спрашивал: «Когда?» Я сказала: «В комнатах я сидеть не желаю, а на улице зимой холодно, так что…» Тут он сразу же отозвался, и странно (весь он!) — писал о чем-то другом и внезапно, отрывисто: