Потерянный разум - Сергей Кара-Мурза

Что безопасность государства требует постоянной интенсивной борьбы с очень большим спектром опасностей, в котором деятельность политических противников занимает свое ограниченное место, совершенно очевидно без всяких специальных изысканий. Если покопаться в памяти, то легко вспомнить, что даже в момент революции ВЧК создавалась вовсе не только для борьбы с политическими противниками. Ее первые действия — подавление совершенно аполитичного бунта, разграбления винных складов в Петрограде. Затем важной функцией ВЧК стало пресечение спекуляции акциями российских предприятий — их продавали немцам, поскольку по условиям Брестского мира правительство обязано было выкупать принадлежащие немецким подданным акции, оплачивая их золотом. Эта функция была даже обозначена в названии ВЧК — Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем223.

Нарастание «неполитических» опасностей мы сегодня видим на каждом шагу, но ведь мог образованный человек задуматься о них и раньше, для этого дан ему разум и способность устанавливать причинно-следственные связи.

Вот, 24 августа 2002 г. президент В.В.Путин обсуждал с Госсоветом опасность для государства от накатывающего на РФ вала наркомании и транзита наркотиков. Было сказано: «В начале 90-х годов в результате политических потрясений мы просмотрели эту опасность». Как это «просмотрели»? Как можно такую вещь «просмотреть»? Предшественники президента из его «партии» не просмотрели опасность, а сознательно уничтожили ту огромную разветвленную структуру, которая ограждала страну от этой опасности — подчиненные КГБ пограничные войска, агентурную сеть, информационно-аналитические службы.

Летом того же 2002 г. заговорили и о другой «проблеме государственной безопасности» — появлении в РФ особой массовой социальной группы, беспризорных подростков. Прошли конференции, слушания, заявления В.В.Путина, и вот результат — поручение тогдашнему вице-премьеру В.Матвиенко «срочно разрешить эту проблему». Но ведь это постыдная клоунада. Мало того, что сам установленный в России общественный строй непрерывно порождает массу обездоленных, которая и выбрасывает на улицу детей и подростков, так что никак Матвиенко устранить объективные причины явления не может. Есть еще и «техническое» препятствие — подорваны те государственные институты, которые только и могли справиться с задачей (опираясь, конечно, на возможности общественного строя).

Сам язык выдает суть дела: если массовая беспризорность есть проблема государственной безопасности, то адекватными ей техническими средствами владеют именно органы государственной безопасности, а не вальяжные и велеречивые дамы. Как могли наши интеллигенты забыть, что заниматься проблемой беспризорников после гражданской войны было поручено ВЧК и ГПУ? Ведь этот факт отражен во множестве книг, фильмов и мифов. Или это было воспринято как каприз Ленина и хобби доброго дядюшки Дзержинского?

Опасность порождает функцию государства, а функция — соответствующую структуру. КГБ и был в СССР той сложной структурой, которая покрывала спектр главных прямых опасностей для государства и общества. О чем думал наш интеллигент, аплодируя уничтожению КГБ? Считал, что эти опасности, от которых КГБ его довольно надежно защищал, и без всяких там «структур» не достанут его и его детей?

Сейчас эти опасности хлынули на нас, как из рога изобилия. Когда структуры КГБ соответствовали спектру опасностей и могли полноценно работать, в принципе невозможно было бы появление на территории СССР дееспособных террористических организаций, существование банд арабских наемников, регулярное похищение людей и продажа больших количеств вооружения, включая ракетные зенитные комплексы, организованным преступным бандам.

Когда нормально действовал КГБ, в такие вещи просто никто не мог бы поверить. В начале 70-х годов какой-то психопат взорвал в московском метро самодельную бомбу, были мобилизованы службы КГБ и его нашли — по маленькому обрывку пластиковой сумки.

В 1968 г. в Венесуэле был убит партизан с автоматом Калашникова. Возник международный скандал — обвинили Кубу в поставках оружия партизанам, а СССР в поставках оружия на Кубу. В два счета в ООН была представлена документально подтвержденная история этого конкретно автомата от момента его выпуска с завода. Путь его был таков: продажа Египту, вывоз в Израиль в числе трофейного оружия во время войны 1967 г., продажа с государственных складов израильской мафии, которая занималась контрабандой оружия. Именно в конторе этой мафии в Белизе венесуэльские партизаны и купили данный автомат.

Это — автомат, захваченный в джунглях Венесуэлы. А банды Басаева восемь лет получали новенькое оружие, иногда даже опытные образцы, которых не было еще на вооружении российской армии — и проследить его путь оказалось невозможно. Вероятно, и заинтересованности в этом не было, но для подстраховки были ликвидированы и структуры, которые способны восстановить всю цепочку.

Сейчас много говорят об «организованной преступности». Она уже во многом определяет положение в стране и судьбу значительной доли населения. Хотя частные охранные структуры имеют уже гораздо больше сотрудников, чем имел в советское время КГБ, сохранить тела своих заказчиков они не способны — предприниматель остается самой опасной профессией в РФ.

Конечно, главной предпосылкой для расцвета организованной преступности было изменение общественного строя, но подобные системы, возникнув и начав воспроизводиться, «освобождаются» от предпосылок, они уже сами создают условия для своего существования. Их можно искоренять и держать под контролем только с помощью активных структур, адекватно организованных и оснащенных. Именно такими структурами были в советское время ВЧК, ОГПУ, НКВД и КГБ. Они не только искоренили бандитизм и другие виды организованной преступности после Гражданской и Отечественной войн, но и потом не позволяли им выйти на режим расширенного воспроизводства. Разве трудно было понять образованному человеку, что ликвидация структур КГБ будет означать и ликвидацию функции «замораживания» организованной преступности?

Когда по КГБ били преступные группы, готовящиеся, в союзе с коррумпированной частью номенклатуры, к захвату государственной собственности, это было с их стороны вполне разумно. Когда подняли вой СМИ, оплаченные этими будущими «собственниками», это было нормальное поведение продажных писак. Но почему к этому вою присоединился честный научный работник, инженер или врач? Надо хоть сейчас покопаться в своих мыслях, такое нарушение рационального мышления несовместимо с жизнью социальной группы.

Все это я пишу, исходя из общих соображений. Я никогда не испытывал симпатии к КГБ, как, впрочем, и к другим органам власти и государственного управления. Все это — более или менее страшные машины, с ними вести себя надо очень осторожно. В любой момент могут зацепить тебя какой-нибудь шестерней и искалечить. Но это машины, без которых наша жизнь вообще была бы невозможна. Мы бы не справились без них со стихийными силами и природы, и окружающих нас людей.

Однако в течение пяти лет, как раз начиная с 1985 г., я немного соприкасался с работой КГБ и хочу сказать о моих впечатлениях. Я мог наблюдать, конечно, выполнение не самых главных функций госбезопасности, но и за малым виделись некоторые общие свойства. Дело было так. Меня назначили заместителем директора Института истории естествознания и техники АН СССР, и я должен был периодически общаться с куратором нашего института от КГБ. Это был молодой человек, окончивший МВТУ им. Баумана и школу КГБ. Он курировал четыре НИИ.

За пять лет контактов я составил себе о нем впечатление как о человеке умном, весьма культурном, эрудированном и исключительно работоспособном. Приходилось удивляться тому, как четко он излагал свои и понимал чужие мысли, как удерживал в памяти большой объем информации, как быстро и ответственно выполнял все задачи. По всем этим признакам его следовало отнести к элите нашей интеллигенции в хорошем смысле слова.

Видимо, в Институте он общался не только с членами дирекции, но то, что мог наблюдать я через мои контакты, показывало, что по крайней мере одной из главных его задач было подключение ресурсов КГБ для обеспечения безопасности и, я бы сказал, «покоя» нашего Института, особенно в его международных связях.

В основном эта работа была рутинной, профилактической — он советовался с нами при появлении каких-то опасений, что могут возникнуть недоразумения, конфликты, скандалы. Дирекция оценивала эти опасения и решала, как лучше всего подстраховаться. За все пять лет ни разу не вставало вопроса идеологического («политического») порядка. Из того, что можно назвать «нештатными» ситуациями, меня коснулись три, и я о них и расскажу.