Лев Троцкий - Георгий Чернявский

Однако в голове Льва Давидовича продолжали «прокручиваться» другие соображения, связанные с проблемой взаимоотношения города и деревни. Вскоре после появления на свет упомянутых тезисов Троцкий подготовил заявление в ЦК, выражавшее серьезные сомнения в целесообразности сохранения некоторых основ «военного коммунизма». Он назвал новый документ «Основные вопросы продовольственной и земельной политики». В экземпляре, адресованном Ленину, документ именовался «Предложениями». В почтотелеграмме Ленину, посланной из поезда наркомвоенмора, говорилось: «При сем препровождается Вам черновой набросок соображений: 1) по продовольственной политике; 2) о договорных отношениях в рамках общегосударственного хозяйственного плана. Ни то, ни другое не есть проект тезисов для оглашения, а лишь черновой набросок для согласования в ЦК. Если таковое будет достигнуто, формулировка должна быть существенно иная, особенно по продовольственному вопросу».[722]

Троцкий констатировал, что государственная политика построена на отбирании у крестьян излишков сверх потребительской нормы, то есть минимально необходимых продуктов для того, чтобы, говоря простым языком, не протянуть ноги. Это, утверждал Троцкий, толкает крестьянина на обработку земли только в пределах потребности семьи. Более того, недавний декрет об изъятии третьей коровы «как излишней» приводит к тайному убою скота, нелегальной распродаже мяса, разрушению молочного хозяйства. Автор предупреждал, что продовольственные ресурсы грозят иссякнуть, против чего не может помочь никакое усовершенствование реквизиционного аппарата.

Речь шла не о пороках всей системы военного коммунизма, а только об одной его составной, правда, важнейшей, части — опасности сохранения продразверстки, лишавшей крестьянство материальной заинтересованности. Троцкий не предлагал ввести свободную рыночную циркуляцию сельскохозяйственных продуктов. Полагая целесообразным заменить изъятие «известным отчислением», своего рода подоходным прогрессивным натуральным налогом, он выражал робкую надежду, что таковая мера может быть выгодной для крестьян при проведении «более крупной запашки или лучшей обработки», то есть при переходе к коллективной обработке земли. Троцкий предлагал также «постепенное ослабление нажима на кулака», «более осторожное отношение к крестьянским верхам».

Сам Троцкий позже, в 1924 году, переоценивал смысл и значение своих соображений. Он писал: «Весь текст в целом представляет довольно законченное предложение перехода к новой экономической политике в деревне… Предложения эти были тогда Центральным комитетом отклонены. Это и было, пожалуй, единственное разногласие по крестьянскому вопросу».[723]

Документ был представлен высшим партийным кругам дважды. В первый раз Троцкий отправил его с Урала в феврале.[724] Тогда на него просто не обратили внимания. Возвратившись в Москву, он вновь послал свои предложения Ленину, Крестинскому, Бухарину и Каменеву, считая их главными авторитетами. Но даже такая скромная инициатива была сочтена ересью. Ленин резко выступил за сохранение военного коммунизма в полном объеме. При обсуждении в ЦК, как отмечает Троцкий, его предложение было провалено одиннадцатью голосами против четырех. Агрессивная логика военного коммунизма продолжала господствовать в партийных верхах.

На сопроводительном письме к предложениям Ленин вначале написал: «Чернов[ик] соображений Троцкого». Видимо, тотчас после обсуждения на этом листе появилась ленинская резолюция: «В архив». Находясь в состоянии раздражения и вновь обратив внимание на документ Троцкого, лежавший на столе, Ленин еще раз написал: «В архив».[725] Так и остался в архивном фонде ЦК партии этот удивительный документ с двумя одинаковыми ленинскими резолюциями — наверху и сбоку.

Что же произошло с Троцким? По каким причинам он не просто столь легко отказался от ограниченной, но все же явно продуктивной, как показало будущее, инициативы? Неужели речь шла всего лишь о подчинении партийной дисциплине и авторитету Ленина? Неужели Троцкий просто спасовал? Такого рода объяснения противоречат его характеру относительно самостоятельного политика, обычно упорно отстаивавшего взгляды, в правильности которых он был убежден.

Можно полагать, что в данном случае мы действительно имеем дело с крайне редкой для Троцкого двойственностью, с идеологическим и политическим тупиком, в котором он оказался. Догмы перманентной революции требовали направить все усилия на выживание большевистской власти в России любой ценой вплоть до наступления заветной международной революции. Наилучшим средством для этого, в его представлении, могла служить жесткая система государственного управления всеми сферами жизнедеятельности населения, суровая дисциплина, обеспечение городского населения продуктами сельского хозяйства по голодным нормам при столь же нищенском существовании крестьянства, непререкаемое проведение партийной линии в идеологической и пропагандистской областях, безжалостное подавление недовольства, даже под коммунистическими знаменами. Троцкий представлял себе Россию как «военный лагерь», построенный по тем же принципам единоначалия и жесткого регулирования, которые он насадил в Красной армии.

В то же время он стал замечать, что эта система не просто дает сбои, но может начать рушиться, не дожив до запаздывавшей международной революции. Такого рода откровения возникали у эмоционального наркома не часто, но когда возникали, оказывали воздействие на образ его мыслей. Скорее всего, именно во время одного из таких «приступов разочарования» и возникло пресловутое письмо в ЦК.

Так что ни о каком убеждении Троцкого в том, что система военного коммунизма изжила себя, говорить не приходится. У Троцкого произошел непродолжительный «еретический загиб», который был быстро преодолен. Как бы исправляя «допущенную ошибку», не пошедшую дальше словесных объяснений, Троцкий в течение всего 1920-го и начале следующего года прилагал максимум усилий по насаждению мер военного коммунизма в тех областях, на которые распространял свое весомое влияние.

Главным направлением его деятельности стало практическое осуществление милитаризации труда, превращения значительной части Красной армии в «трудовую армию». А это означало не что иное, как попытку возвращения Советской России к фактически полурабскому труду миллионов людей.

Курс на трудовое принуждение

С начала 1920 года, когда было отвергнуто его «еретическое» предложение, основные усилия Троцкого были направлены на реализацию трудовой повинности, на милитаризацию труда. Основным направлением в этой области он считал использование на «трудовом фронте» воинских частей. Их привлечение к принудительному труду встречало, однако, противодействие самих красноармейцев и части командного состава. Свидетельством этого являлся вынужденный доклад командования Туркестанского фронта наркому, из которого следовало, что на работы в начале 1920 года было поставлено не более 10 процентов личного состава. Это вызвало недовольство Троцкого, распорядившегося выработать план использования воинских частей, который являлся бы составной частью более широкого плана экономического развития.[726]