Миронов - Лосев Федорович

Эта удивительная любовь и тревога за родимый край будут вечными его спутниками, как крик совести, как крик измученной души.

Раньше с войны приходили вести о геройских подвигах Миронова и быстро распространялись по всему Дону, так и теперь молва разнеслась по всем враждующим группировкам, что он неуязвим, что из самых невероятно трудных положений не только умело и неожиданно ускользает, но еще и победы одерживает над противником. Популярность среди казаков, белых и красных, с каждым днем росла. И он ни единым поступком не омрачил ее ни как воин, ни как гражданин-казак. Подписывая так приказы и воззвания, Миронов гордился и дорожил званием гражданина.

О популярности Миронова доносит наказному атаману Краснову Фицхалауров: «При взятии слободы Ореховки, когда группировкой войск генерала Татаркина намечался решительный и окончательный удар по Миронову, казаки Раздорской, Малодельской, Сергеевской и Егеревской станиц отказались выполнять боевой приказ. Некоторые казаки кричали: „Да здравствует Миронов!“ Эти же казаки во время решительной схватки заявляли командному составу – зачем им воевать с Мироновым, им при Миронове жилось хорошо, пусть атакуют офицеры, которым больше надо. Казаки и старики Иловлинской и Качалинской станиц проявили еще больше мерзости и предательства... Дивизия Миронова окружена в районе Ореховки, и нет ей выхода – она в плену. Миронов, точно зверек, накрытый шапкой, и остается только протянуть руку, чтобы взять захлопнутого зверька Миронова.

Но когда рука была протянута, то под шапкой оказалось пустое пространство. Негодованию казаков не было предела. Тактика казаков, их боевые качества и сноровка были хорошо известны Миронову и всему комсоставу, как природным казакам и жителям Усть-Медведицкого округа. Будучи неоднократно окружен превосходящими силами противника, Миронов с победой выходил из этих окружений... В районе хутора Большого и слободы Сидоры дивизия Миронова была окружена со всех сторон 10–12 полками пехоты и кавалерии, с большим количеством орудий в пулеметов. Оставаться в этом районе, будучи отрезанным от базы снабжения, было невозможно. Дивизия Миронова вынуждена была отойти на хутор Плотников, что Миронов и выполнил».

В ответ на эти неутешительные донесения Краснов объявил награду «за голову изменника Дона Миронова Филиппа Козьмича» – 200 тысяч рублей золотом. В кругу своих единомышленников однажды разоткровенничался: «Много у меня доблестных, храбрых офицеров, но нет ни одного Миронова...»

8

Трудно ли было Миронову завоевать авторитет у местного населения? Легко ни одно трудное дело не дается. Но он был, как сама природа Дона, – щедрый, искренний, соответствующий наиболее полно тому миру, среди которого жил. Намного сложнее складывались его отношения с красноармейцами. Голодные и злые, уничтожавшие «золотопогонников» просто так или только за то, что они офицеры. А тут их командир, оказывается, бывший царский полковник. Позор! Да к тому же бесконечные бои и отступления, потому что противник неожиданно напал на плохо подготовленные революционные войска. Красноармейские части отступают, значит – предательство и измена бывших царских офицеров, специально подставляющих их под удар. Тут уж Миронову нельзя было показать и тени сомнения в правильности принятого решения, надо на деле доказывать, что оно единственно верное. Но глазное, самому идти впереди наступающих цепей и первому принимать пули и штыки врага. Не дрогнуть. Не расслабиться. Не изменить самому себе. Не дать страху хоть на краткий миг сковать волю и оцепенеть перед мыслью о возможной гибели.

У станицы Скуришинской, возле кургана, рота, шедшая в цепи, была обстреляна ружейным и пулеметным огнем, дрогнула и обратилась в беспорядочное бегство. На коне, карьером, сопровождаемый только одним ординарцем, Филипп Козьмич врезался в бегущую толпу и заорал: «Стой!.. За мной!.. Вперед!..» Вражеские пули градом летели, но ни одна не задела. Миронову сначала удалось остановить роту, потом повернуть лицом к наступающему противнику и атаковать...

После успешно проведенной атаки один красноармеец, легонько потирая плечо, без обиды в голосе говорил другому: «Бешеный наш командир. Когда я драпу давал, так он перетянул меня плетью – я сразу пришел к памяти... Ну и геройский казак – первым под пули лезет...»

Командир роты высказал мысль, что-де, мол, не обязательно так рисковать, как это делает Миронов. Филипп Козьмич ответил: «Чтобы требовать от других, а требовать придется слишком много, надо уметь показывать самому пример и рисковать своей жизнью – таков закон войны».

Храбрый и совестливый, Миронов бесстрашно бросался в полынью братоубийственной войны и старался спасти погибающих. Мудрая социальная логика, глубина и страстность призывов, с которыми Миронов обращался к своим землякам и однополчанам, и в наши дни не перестают волновать воображение исследователей. Трогали и они, брали за сердце казаков и в те дни. С добрым, мудрым словом Филипп Козьмич обращается к однополчанам Боково-Каргинского полка, выказывая незаурядные способности публициста-агитатора: «Братья-казаки Боково-Каргинского полка, пора опомниться. Пора поставить винтовки в козлы и побеседовать не языком винтовок, а человеческим языком, тем самым, которым каждый из нас говорит со своими родными благодаря этому языку. Ведь на что-нибудь он дан нам, а мы вот уперлись и лупим один другого, не зная, за что и за кого. Не сойдемся... Ну, тогда опять заберем винтовки из козел и будем добивать друг друга, а кто останется после нас, будет веселиться над нашими трупами, только не засмеются и не будут веселиться наши сироты. Так что же, друзья мои, винтовки в козлы? Давайте вспомним Карпаты, Двину, Пинские болота, немцев, австрийцев, болгар, турок, венгров... Крепко мы с ними бились, а все спрашивали по временам, да скоро ли конец проклятой войне, скоро ли домой, к своим родным? А кто поумнее был, так тот спрашивал себя: какой, допустим, немец или болгар мне враг? Что, он у меня взял что-нибудь или я у него? Или нам тесно жить на земле? Сроду не видели друг друга, да и не увиделись бы до самой смерти, а вот кто-то взял, подтянул нас одного к другому, дал винтовки в руки и скомандовал: „Пли!“ И погибли от этого „пли!“ десятки миллионов людей, другие десятки остались калеками... Больше четырех лет лилась человеческая кровь. Первыми пробудились от этого дурмана мы, русские. И главного виновника войны – царя, этого первого помещика России, взяли, да по шапке... Люди открыли глаза и увидели, что большевики правы, и пошли за ними. Вот почему мы сильны... Вот уже больше года бьются с нами генералы и ничего не могут сделать, загубив только темные казачьи головушки. Теперь большевики – это вся Россия. Краснов позвал на Дон немцев... Россия трудовая, крестьянская, казачья жива! Родные станичники, опомнитесь и помогите задушить генералов! Ваши станичники, что попали в плен под Глазуновской и Скуришинской в июле, служат у нас. А что ждет вас впереди? Смерть. А детей – сиротство. И за что? За кого? За генералов, помещиков... Зову и всех офицеров и заранее именем Революции обещаю неприкосновенность, а искренне раскаявшимся – службу. Службу труду, а не капиталу.