Лион Измайлов - Лион Измайлов

На одной из встреч у Алика Левенбука Танич вдруг попросил свою жену Лиду почитать стихи.

Она читала замечательно, и стихи были очень хорошие. Не случайно потом Лидия Козлова написала такие известные песни, как «Снег кружится» и «Айсберг».

Танич любит праздновать свои и Лидины дни рождения, разные юбилеи. Один юбилей он хотел отметить в Доме литераторов в Дубовом зале, но не знал, как этот зал снять. В те времена Дубовый зал можно было получить только с разрешения секретаря Союза писателей Верченко. Я знал его секретаршу. Танич утверждал, что если Верченко — генерал КГБ, то секретарша — как минимум капитан.

Мы пришли к ней с Таничем, она кинулась нас обнимать, и вопрос был решен.

Танич созвал человек девяносто гостей, были и Вайнеры, и Юрий Владимирович Никулин, и кого только не было.

Я читал юмористическую программу передач, где в 21.00 стояла какая-то, уж не помню, передача. После моего чтения один Никулин заметил и крикнул мне:

— В двадцать один ноль-ноль «Время» идет.

Хайт сказал тост:

— Лида, ты там пишешь песни про холодный айсберг. Мы этот айсберг знаем. Вот он сидит.

Танич не обиделся. Было очень много тостов и прочего веселья. Только уж тех людей сегодня нет. Ни Хайта, ни Никулина.

Танич рассказывал.

Муж Пьехи, Броневицкий, заказал Таничу подтекстовку. Танич написал: «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения».

Броневицкий, любивший выпить, приехал к Таничу домой. Танич уже держал в руках бутылку и стал читать стихи. Прочел две первые строчки. Броневицкий прервал чтение:

— Миша, ты что, смеешься? Кто это сможет спеть «до головокружения»?!

Танич спрятал стихи и сказал, что больше не прочтет ни строчки. Они распили бутылку. Броневицкий просил дочитать стихи, но Танич уперся и не стал.

Через несколько дней он и секретарь Союза композиторов Флярковский сидели в ресторане Дома композиторов. Флярковский должен был идти поздравлять женщин с 8 Марта, попросил Танича что-нибудь написать. Тот с ходу сочинил:

У вас внутри,

У нас вовне.

И вы в говне,

И мы в говне.

Флярковский послал Танича и ушел. За соседним столиком сидели Пляцковский с Антоновым. Пляцковский сказал:

— Миша, вот Юра очень хочет с тобой познакомиться.

Познакомились.

Пляцковский купил полстакана икры для дома и ушел.

А Антонов повез Танича домой. И по дороге попросил какой-нибудь текст для песни. Они поднялись к Таничу в квартиру. Лидия Николаевна лежала на диване. Антонов увидел молодую, красивую Лиду и аж обомлел.

Он взял текст. Всю ночь сочинял. Утром спел готовую песню. Посвятил ее Лидии Николаевне. Так появилась песня «Зеркало».

Текст ее по тем временам был действительно несколько сложноват для пения. Однако Антонов нашел тот единственный вариант мелодии, единственный и неповторимый.

Это моя любимая песня.

26 сентября 2000 года в Карловых Варах подошел ко мне высокий седой господин из Израиля и рассказал:

— В конце шестидесятых годов я отдыхал в санатории имени Горького в Кисловодске. Там же отдыхал Михаил Танич.

Однажды вокруг него собралась компания, и одна женщина спросила: «Мишель, вы из горских евреев?» — «Да», — сказал Танич. «А с каких гор?» — поинтересовалась женщина. И Танич тут же ответил: «С Синайских».

В конце 60-х Танич еще не был известным поэтом. А человек запомнил его на всю жизнь.

Кстати, с Кисловодском связана такая история. В 1975 году мы с Феликсом Камовым, Наринским и с женами поехали в Кисловодск. Танич позвонил какому-то своему другу, и тот должен был нас встречать.

Мы вышли на перроне в Кисловодске, но никто нас не встретил. Мы стояли, а мимо нас пробегал взад и вперед какой-то полный лысоватый человек в очках. Наконец я догадался спросить его:

— Вы не нас ищете?

Он искал нас. Это и был друг Михаила Танича — Борис Матвеевич Розенфельд. Он директор Музея музыкальной культуры при Кисловодской филармонии. Замечательный человек, выпустил несколько книг о Кавказских минеральных водах. Читает по санаториям лекции о великих людях, эти воды посещавших.

С 1975 года я с ним дружу. Он поразил меня не только знаниями о своем крае, но и фанатичной любовью к Таничу. Он так его любит, что даже говорит с такими же интонациями. Борис Матвеевич вообще считает, что в России всего четыре поэта: Пушкин, Лермонтов, Пастернак и Танич.

Если Танич что-то сказал, то Борис Матвеевич будет до хрипоты защищать его мнение.

Каждое лето Борис Матвеевич со своей женой Таней едут на Рижское взморье. Снимают в Юрмале квартиру неподалеку от дачи Танича для того, чтобы общаться со своим любимым поэтом. Сам Боря — очень гостеприимный человек. Кто только у него дома не ужинал!

Особенно любил там поесть Михаил Михайлович Жванецкий. Правда, он не только там любит хорошо поесть, но и всюду, где бывает. Дай ему бог здоровья и хороший аппетит до ста лет.

Однажды Борис Матвеевич сказал мне:

— Хочешь, я тебе покажу дом, в котором жили в разные годы и Пушкин, и Лермонтов? Дом Реброва.

Мы пошли смотреть. Прямо напротив Нарзанной галереи Борис завел меня во двор и показал этот дом.

Я сказал:

— Борис Матвеевич, я хочу вам сказать, что в этом доме жил еще один писатель.

— Кто это?

— Я. И, чтобы доказать это, я вам покажу место, где в этом дворе в шестьдесят девятом году стоял туалет.

И показал. Я действительно в 69-м году в свой отпуск приезжал в Кисловодск и жил в этом дворе и понятия не имел, что это такой знаменитый дом.

Вспомнил я Бориса Матвеевича в связи с Таничем, но он и сам заслуживает отдельной главы. Если будете в Кисловодске, обязательно зайдите в музей при филармонии, передайте от меня привет Борису Матвеевичу. Не пожалеете.

Мы иногда с Мишей ссоримся. Вот один из примеров. У меня на дне рождения в Доме литераторов были человек двадцать. Среди них Танич с Лидой и лауреат Госпремии поэт Владимир Соколов с женой Марианной. Когда я давал слово Соколову, я представил его большим русским поэтом, а когда представлял Танича, сказал, что очень его люблю, что он мне достался в наследство от уехавшего в Израиль Феликса Камова. Танич встал и при всех устроил скандал:

— Значит, Соколов — великий русский поэт, а я в наследство?

Хорошо еще, что он как быстро обижается, так быстро и забывает, что обиделся. Уже минут через тридцать шутил как ни в чем не