«Долгий XIX век» в истории Беларуси и Восточной Европы. Исследования по Новой и Новейшей истории - Коллектив авторов

Однако в дальнейшем рост цены на водку и повышение спроса привели к изменению структуры правонарушений – на первое место выходит именно производство самогона. Согласно архивным документам и публикациям в прессе, проблема актуализируется с 1911 г. Так, если в 1900 г. в Полоцком уезде было зафиксировано 27 случаев правонарушений, основное количество которых было связано с беспатентной торговлей и распитием в запрещённых местах, в 1912 г. общее число нарушений составило 48, большинство из которых было связано с самогоноварением [1222]. Местами самогоноварение становилось коллективным делом. В селе Водопоево (Лепельский уезд) крестьяне купили лес, где устроили тайный винокуренный завод. Гнали несколько лет не только для себя, но и на продажу в соседние сёла. Когда дело вскрылось, один из свидетелей был найден мёртвым в лесу. Как сообщала «Наша Ніва»: «Многие жители села, в том числе женщины, были осуждены. Деревня сильно обеднела»[1223].

«Лякёровка» имела несколько вариантов – она могла быть продуктом перегонки политурного лака, или же водкой, смешанной с питьевым мёдом. Последняя употреблялась с целью более быстрого и сильного опьянения. В корреспонденции из села Великий Рожин в «Вестнике Финансов» сообщалось, что «на свадьбах крестьяне употребляли по 10–12 вёдер сивухи, теперь – 2–3 ведра, остальное заменяют покупным мёдом, который смешивают с водкой, чтоб быстрее давало в голову»[1224].

Подробно процесс перегонки политурного лака и эффект от него описан в рассказе А. Пщёлки «Самогонщики». Оборудование состояло из котла и холодильной камеры: «в крышке котла небольшое отверстие. В последнее вставляется коленчатая трубка. Трубка эта оканчивается небольшим сосудом без дна с двумя стенками с промежутком величиной с палец. Сосуд этот погружает Кондраш в ведёрко с холодной водой. Маленькая трубочка проведена из ведёрка наружу… из этой трубочки и течёт водка, а в котле остаётся твёрдая масса»[1225].

За одну выгонку такой аппарат позволял перегнать два гарнца лака, что соответствовало У2 ведра или примерно 6,15 л. Качество и производительность зависели от поддержания температурного режима – «огонёк держать слабенький». Для очищения от примесей и улучшения запаха использовали хлеб, через который прогоняли спирт, но при нарушении технологии спирт оставался в хлебе. Так один из самогонщиков получил пять буханок хлеба со спиртом и пригласил соседей на угощение. Эффект был сильный – у одного «тлум в голове», у другого «зудуть ноги». В результате все «повалились как дрова» [7, с. 30]. Получившийся продукт имел запах лака, но пользовался популярностью из-за дешевизны сырья и простой технологии: «про монопольку забылися… теперь не только корчмари, но и бабы умеють гнать… веселле[1226] можно с 10 вёдрами справить… крепость какую хочешь сделаем»[1227].

В сообщении надзирателя второго уезда управляющему Акцизными сборами Витебской губернии от 15 декабря 1907 г. за № 5430 отмечалось, что после того, как акциз на политурный лак был снижен с 6,5 до 2 копеек, в Полоцк за год было ввезено более 3304 пудов политуры против 95 пудов в 1905 г. С повышением поставок был связан рост потребления политурного лака, причём не только путем перегонки, но и в чистом виде (для осаждения смолистых веществ использовали соль). От данного напитка не только пьянели, но и «зверели» – несколько человек сошли с ума и были отправлены в соответствующие учреждения[1228].

«Шмаковкой» в Двинском, Режицком и Люцинском уездах Витебской губернии называли крепкий напиток, приготовленный на основе браги, но в некоторых документах Люцинского уезда под этим названием фигурирует крепкое пиво с различными добавками: «до введения монополии варили пиво для собственного потребления в праздничные дни, а сейчас наблюдается повседневное потребление пива, которое варится крепким и одурманивающим, чтобы заменить казённое вино»[1229].

Название «ханжа» использовалось для обозначения денатурированного спирта. При «винной» монополии этот напиток у пьющих особым уважением не пользовался. В 1913 г. в Мстиславском уезде хозяева поставили «ханжу» на свадебный стол, что вызвало протест гостей, которые отказались пить, «а самый заядлый пьяница говорил, что если не уберут со столов, то он разобьёт бутылки и убежит» [1230].

Однако исчезновением «казёнки» в 1914 г., в связи с переходом к политике «принудительной трезвости», эти напитки стали занимать её место. Ситуация с самогоноварением в 1915–1916 гг. постепенно выходила из-под контроля властей. Помимо мер «принудительной трезвости» этому способствовало установление твёрдых цен на хлеб. Нелегальные винокурни начинают фиксироваться не только в отдалённых сельских районах, но и в городах. 16 марта 1916 г. при обыске дома витебского мещанина Ивана Тимофеева под полом была обнаружена замаскированная комната, две кадки браги, около пяти фунтов солода и переделанный из самовара самогонный аппарат. Несмотря на показания Тимофеева о том, что он гнал самогон только для личных нужд – свадьбы дочери, ему грозили три месяца ареста, а затем высылка[1231]. В сельской местности ситуация с раскрытием случаев незаконной реализации алкогольной продукции была еще хуже. Успех таких дел зависел от показаний свидетелей. А вот в деревне, когда торговцев было не много и они были знакомы покупателям, заявления писали то ли люди обиженные, то ли случайно попавшие в компанию.

С введением «принудительной трезвости» перестали действовать традиционные механизмы, связанные с употреблением алкоголя, что по-разному воспринималось населением. Процесс осознания нового порядка хорошо отражен в рассказе Язепа Гаротного «Браварнічы»[1232], герой которого сталкивается с отсутствием водки накануне празднования для поминовения умерших (Дедов): «Всегда праздник проходил в обычном порядке… Деньги собираются. Несут попу; он отслуживает “закупную” службу. Молятся за умерших. Потом… Пьют по рюмке – опять за мёртвых. Закусывают и пьют. Халимон – хотя он и не горький пьяница – впервые в жизни почувствовал, как дорога ему рюмка водки»[1233]. Часть населения приветствовала эти изменения, отдельные личности не смогли к ним приспособиться, были даже случаи самоубийств. В октябре 1914 г. в Слуцке повесился 50-летний житель, потому что «не мог достать водки, к которой очень привык»[1234]. Но уровень нелегальной торговли и самогоноварения показывает, что значительная часть населения нашла возможность добывать спиртное.

Традиции «ритуального» употребления алкоголя и относительно низкий уровень самого потребления повлияли на отношение населения белорусских губерний к идеям абсолютной трезвости. В то время как интеллигенция и церковь (католическая и православная) призывали к искоренению народного пьянства, видя в этом путь одни к национальному возрождению, другие – к консервации социального строя и укреплению верноподданичества, основная часть населения придерживалась идеи умеренного потребления. Несмотря на сильную теоретическую основу, уровень институционализации обществ трезвости на территории белорусских губерний был