Царь грозной Руси - Валерий Шамбаров

В Европе, в антисанитарных условиях тесных городов, вспышки подобных эпидемий были обычными, в нашей стране они случались гораздо реже. Но сейчас граница сдвинулась, царские гарнизоны стояли в Ливонии. Туда-сюда ездили купцы, перемещались воинские отряды — и разносили заразу. Летом 1566 г. эпидемия, перекинувшись из Швеции, стала косить людей в Новгородской земле, Полоцке, Великих Луках, Смоленске, дошла до Можайска. Царю пришлось мобилизовывать людей на борьбу с поветрием. Прекращалось сообщение между различными районами, дороги перекрывались кордонами. Совершались церковные службы и крестные ходы, чтобы защитить от беды села и города. Но санитарные меры нарушали снабжение. Подскочили цены на продукты. Требовалось перестраивать сложившиеся товарные потоки, организовывать подвоз хлеба из незараженных мест. А год, ко всему прочему, выдался неурожайный, что создавало дополнительные трудности…

Но эти проблемы стали далеко не единственными. Боярская оппозиция, потерпев поражение, никуда не исчезла. Она лишь затаилась и выжидала удобного для себя момента. А новая опора, которую создал себе царь, оказалась далеко не такой надежной, как он рассчитывал. Большинство опричников и в самом деле были честными служаками, искренне восприняли возложенную на них великую ответственность. Но не все. Некоторые не выдержали соблазна власти. Брат царицы Михаил Темрюкович очень возгордился. Нищий горский князек вознесся в первые вельможи огромной державы! Теперь он спешил обогатиться любыми способами, а заодно продемонстрировать свое могущество, и, как сообщали летописцы, «управы было на него добиться не мочно». Глядя на таких начальников, смелели и некоторые опричники. Притесняли и обирали земских — кто посмеет на них жаловаться? В число опричников царь принимал и иностранцев. Счел, что они-то заведомо не связаны с российскими изменниками и будут преданы государю, которому обязаны своим положением. Тут он ошибся. Иностранцы думали лишь о наживе, а изменить для них было куда проще, чем русским.

Мало того, несмотря на все меры предосторожности, в самом руководстве опричнины нашлись деятели, связанные с оппозицией. И конечно же, это было совсем не случайным. Ведь крамольникам как раз и требовались люди в ближайшем окружении царя. Мы не знаем истинного механизма, как это осуществилось. Может быть, после удаления Адашева и Сильвестра бояре начали скрытно продвигать новых ставленников. А может, обрабатывали тех, кого Иван Грозный уже приблизил к себе. Факт тот, что на оппозицию начали тайно играть Алексей Басманов, его сын Федор и Афанасий Вяземский.

Сделать они могли очень много. Они были любимцами царя, имели к нему постоянный доступ. Государь полностью доверял им, внимательно относился к их советам. Они были и умелыми царедворцами, манипулировали неумным Михаилом Темрюковичем. Они руководили следствиями по жалобам и доносам, могли прикрыть некоторые дела. Они ведали и кадрами опричников. И в их ряды попадали такие, кто никак не подходил под критерии людей незапятнанных, вне всяких подозрений. Например, князь Темкин-Ростовский. Он принадлежал к роду крамольников Ростовских, сам был причастен к прошлым заговорам, побывал в плену, но его почему-то не отсеяли, он занял высокое положение в опричном дворе.

Очередной узел интриг завязался вокруг избрания митрополита. В мае 1566 г. Афанасий тяжело заболел, оставил свой пост и ушел в Чудов монастырь. Но вполне может быть, что сказалась не только болезнь — а дрязги и подсиживания против него. В Церкви сформировалась мощная группировка во главе с архиепископом Новгородским Пименом. С ним сомкнулись епископы Филофей Рязанский, Пафнутий Суздальский, часть архимандритов. И стоит добавить немаловажную деталь. Курбский в своих сочинениях густо поливал русское духовенство грязью, но по какой-то причине делал исключение… для Пимена! Превозносил его как настоящего «подвижника», чистейшего и честнейшего. Хотя факты этого никак не подтверждают. Подвижничества за ним не обнаруживается, зато он всегда, прямо-таки с завидной регулярностью, оказывался в центре политических склок. Сейчас он снова стал «кандидатом номер один» на митрополичий престол.

Но царь, уже во второй раз, этого не допустил. Выдвинул архиепископа Казанского Германа. Он был постриженником Иосифо-Волоколамского монастыря, вместе со своим отцом, старцем Филофеем, вел в 1553–1554 гг. следствие над жидовствующими. Герман полностью поддерживал необходимость оздоровить государство, его родственники служили в опричнине. Казалось бы, самая подходящая фигура. Он уже прибыл в Москву, въехал в митрополичьи палаты. Но… против него неожиданно выступили Басмановы. Принялись клеветать царю на Германа, обвиняли его в чрезмерном властолюбии. Уверяли, что он мечтает быть «новым Сильвестром». По сути четко подыграли Пимену! И добились своего. С одной стороны, возражали епископы, с другой — советники. Аргументы у Басмановых и церковников были разные, но действовали они в одном направлении. Грозный засомневался и снял кандидатуру.

Однако Пимену государь все равно не дал ходу! Назвал игумена Соловецкого монастыря св. Филиппа (Колычева). Он происходил из боярского рода, в молодости даже поучаствовал в измене: вместе с родственниками примкнул к мятежу Андрея Старицкого. Но после этого раскаялся и принял постриг. И вот он-то действительно был подвижником, квалифицированным богословом. Филипп вообще являлся одним из ученейших людей своего времени — был талантливым физиком, механиком, хозяйственником. В архиве сохранились десятки его изобретений, которые он внедрял в своем монастыре. Это и гигантские гидротехнические сооружения с хитрыми трубопроводами, когда вода из 52 озер подавалась к мельницам, приводила в движение меха и молоты кузниц. И механическая сушилка, веялка, и устройство для разминки глины при изготовлении кирпичей, и даже оригинальные устройства, ускоряющие изготовление кваса.

Царь знал о его благочестивой жизни, учености, о его успехах по благоустройству Соловецких островов. Но был еще один весомый агрумент в пользу его кандидатуры. Именно то, что вся его деятельность проходила далеко от столицы, от политики, борьбы церковных группировок. В этой борьбе он был заведомо «нейтральным», должен был удовлетворять все стороны, мог объективно разобраться, что же творится в Церкви.

Но… еще не доезжая до Москвы, по дороге, против св. Филиппа была организована провокация. Он был всего лишь скромным игуменом, и официально государь пригласил его только для «совета духовного», однако новгородская верхушка уже откуда-то знала, на какой пост его прочат! Собрала и выслала к нему огромную делегацию, которая вывалила ему кучу жалоб и просила ходатайствовать перед царем об отмене опричнины. Интересно, правда? Почему такие просьбы и жалобы не передавались через своего архиепископа — находившегося в Москве? У новгородской знати были близкие и прекрасные отношения с Пименом. Почему обязательно потребовалось загрузить проезжего игумена? А он-то что? Он был человек доверчивый, искренний. Раз просят — его долг передать.

В столице Пимен и его партия сразу встретили св. Филиппа враждебно [72]. А когда он добросовестно выложил государю все, что навалили на него новгородцы, тут-то его и попытались подставить. Ну а как же, попался — враг царской политики! Иерархи, близкие к Пимену, оказались вдруг горячими защитниками этой политики, по собственной инициативе обратились к Ивану Васильевичу и «просили царя об утолении его гнева на Филиппа» [69]! Но просчитались. Государь, как выяснилось, никакого гнева на него не держал и на поводу у интриганов не пошел. Он пригласил игумена пообедать с собой, дружелюбно беседовал. Понял, что честного священнослужителя втягивают в дела, в которых он не разобрался. Разъяснял, зачем нужна опричнина [49]. Филипп отказывался от высокого сана, но Грозный уговорил его ради блага Церкви. Поддержала часть иерархов. А чтобы не возникало больше недоразумений, и чтобы Филиппа не впутывали в провокации, царь и митрополит разграничили сферы влияния: Иван Васильевич не вмешивается в церковное управление, а святитель не касается государственных дел. И не просто договорились, а 20 июля 1566 г. письменно зафиксировали такое разделение в официальной грамоте об избрании Филиппа на митрополичий престол [137].

39. СОРВАННЫЙ ПОХОД

Весной 1567 г. эпидемия чумы пошла на убыль и угасла. Царь начал готовить мощный удар по литовцам и решил сам возглавить армию. Однако и противник успел оправиться. Король сумел набрать со своих налогоплательщиков достаточные суммы, получил новые займы, нанимал солдат. Причем выяснилось, что он и в этой кампании возлагает большие надежды на внутреннюю оппозицию в России. Сигизмунд и Ходкевич, сменивший на посту гетмана Радзивилла, заслали некоего Ивана Козлова, бывшего слугу Воротынских, с письмами к Бельскому, Мстиславскому, Воротынскому и Федорову-Челяднину. Им выражали сочувствие, что они терпят от царя «неволю и бесчестье», приглашали перейти на сторону Литвы, обещая пожаловать уделы и прочие блага. Козлова перехватили русские. В измену четверых своих сановников царь не поверил. Да и Козлов на допросе под пыткой (в XVI в. это было узаконено во всех странах) смог показать лишь то, что должен был передать письма.