Царь Грозный - Наталья Павлищева

Но король потребовал отработать новые владения. Отвертеться не удалось, помимо советов, как воевать против московского государя, Курбский был вынужден уже зимой лично отправиться на Полоцк и Великие Луки. Пришлось князю обнажить свой меч против бывших соотечественников.

Андрей Михайлович чувствовал, что от постоянной злости и раздражения у него стал болеть правый бок, а белки глаз пожелтели. Лекарь, которому князь пока доверял, осмотрев бедолагу, покачал головой:

– Это разлив желчи. Не стоит так сильно сердиться.

Курбский дернул головой, тоже мне совет! Прописанные противные настои попил только два дня, а вот от вина отказался с легкостью. Это не русские ставленые меды, пьют всякие разбавленные настойки! Вообще, душу все сильнее воротило и от питья, и от еды. Новые приятели недоумевали: еда, по их мнению, была превосходной, все хорошо прожарено или сварено, и вина отменные. Курбский соглашался, что повара умелые, но нутро требовало совсем другого, даже ночами снились огромные осетры или горы блинов с икрой… А то вдруг пахло кулебякой, какую умела готовить только жена. Был у княгини свой секрет, ловко выкладывали под ее приглядом кулебячные слои, уж очень сочно получалось, при одной мысли слюнки течь начинали.

Чтобы отвлечься, он все больше времени проводил за книгами и письмом. Но теперь писал не отповедь государю московскому, ведь вряд ли Иван Васильевич кому ее покажет, нет, хотелось, чтобы обо всем плохом у русского государя узнал весь свет! Однажды, лежа после ночной попойки у соседа – князя Корецкого – без сна из-за боли в боку, Курбский вдруг придумал: он напишет историю государства Московского, где расскажет о нынешнем царе-самодуре Иване Васильевиче! Мысль настолько понравилась, что поднялся и первые буквы своей книги вывел прямо ночью, не дожидаясь рассвета.

Этой местью князь Андрей Михайлович будет упиваться несколько лет, его не смутит то, что многое напишет со слов, слухов, далеко не всегда верных, назовет много непроверенных цифр, к чему проверять, чем страшнее ложь, тем скорее в нее верят. Курбский будет с легкостью додумывать то, о чем не хватит знаний, взывать к христианскому миру против своего бывшего государя, чем в немалой степени создаст ему славу зверя на троне. Европа, горевшая на кострах инквизиции и растерзанная собственными правителями, с легкостью поверит, а сам Иван Грозный даст много поводов обвинить его в жестокости и многочисленных убийствах. Страшен Иван Васильевич в своей ненасытной жажде казней, страшен расправами над виновными и невинными, повинен в реках людской крови, в той черной опричной туче, которая опустится на Московию, а потом перерастет в Великую Смуту. Даже в смерти сына виновен… Не виноват только в одном: именно князь Андрей Михайлович Курбский от него никакой обиды не видел! Если не считать обидой отправку боевого воеводы на службу на опасный рубеж в пограничный Юрьев.

Но утром вдруг прискакал гонец, потребовавший самого князя Курбского. В грамоте, которую он привез от короля Сигизмунда, было требование выступить вместе с Николаем Радзивиллом на Полоцк! Курбский замер. Одно дело бежать и из безопасного Ковеля клеймить своего бывшего правителя, хорошо зная, что за это ничего не будет, и совсем другое – идти воевать против. А если он попадет в плен?! У князя Андрея даже мороз по коже пробежал при одной мысли о том, что с ним сделают в Москве, попади он в руки русских!

Шляхтич, привезший грамоту, насмешливо смотрел на ковельского правителя. Знал ее содержание? Злость на прыщавого белесого юношу, с усмешкой разглядывавшего князя, привела того едва ли не в бешенство. Еще мгновение – и шляхтичу не сносить головы. Тот опасности не почувствовал, так и стоял, отставив ногу и упершись рукой в бок. Спасло глупца только появление на крыльце хозяина дома, вышедшего посмотреть, чего это задержался Курбский? Бесцеремонно заглянув в грамоту, Корецкий с удовольствием захохотал:

– Князь Андрей, пришла пора тебе поднять свой меч против злого правителя! Я с тобой!

От Корецкого пахло так, словно вчера он выпил не пару литров, а всю бочку. Несмотря на утро, князь уже успел основательно опохмелиться и теперь едва держался на ногах. Глаза прыщавого шляхтича стали совсем насмешливыми, но вслед за Корецким показался и его двоюродный брат Анджей, подхватил нетвердо державшегося на ногах собутыльника и позвал Курбского:

– Князь! Не пора ли за стол?

Настроение, поднявшееся было от ночной придумки, испортилось вмиг.

Семнадцать дней похода стали для князя Курбского сущим кошмаром. Армия его нового отечества оказалась не меньше склонна к грабежам и насилию, чем все остальные. Собственно войны-то и не было, так, прошлись на Великие Луки, разорили луцкие волости, пожгли и разграбили все, что смогли. Самым страшным, кроме опасений попасть в плен, для Андрея Михайловича оказались грабеж и сожжение церквей и монастыря. Но уж мнения князя никто не спрашивал! Его поддержал только Корецкий, да и то из чувства соседства. И едва не случилась стычка со шляхтичем, презрительно бросившим:

– Белоручка!

Шляхтич не успел испытать на себе гнев Курбского, погиб в том же бою от русского меча. Андрей Михайлович с удивлением отметил, что рад такому обстоятельству, точно бывшие соотечественники отомстили за его поруганную честь.

Князь Андрей переживал и из-за все большего отторжения своих новых соплеменников, и из-за того, что Московия без него почему-то никак не разваливалась!

Через несколько месяцев, устав от косых взглядов и обвинений в обыкновенной трусости, которые никто не высказывал вслух, но многие произносили за спиной, Курбский сам ввязался в военные действия. На сей раз очень удачно – их отряд хитростью загнал русский отряд в болото и разгромил его. Князь Андрей почувствовал себя на коне, его уже не волновало то, что лилась русская кровь или грабились русские церкви. В письме, спешно отправленном королю Сигизмунду, он умолял дать под его начало 30-тысячную армию, обещая, что через несколько месяцев от Московии не останется и следа, а Иван Васильевич будет стоять перед троном короля с поникшей головой и умолять о помиловании! Понимая, что слишком многие ему не доверяют, Курбский предлагал приковать его к телеге и пристрелить, если заметят хоть малейшее сочувствие к московитам!

Сигизмунд недоумевал: отчего же так зол на всю Московию князь? Но армию не дал, он и сам не слишком доверял беглому московиту: если человек предал раз, то может повторить. И стрелять его, попав в ловушку, резона не было. Неподчинение постановлению сената сильно навредило князю в глазах многих, к нему стали относиться, как к грубому русскому медведю…