Проект особого значения. Версия 20.23 - Андрей Леонидович Зорин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глеб уже догадался, что видит перед собой пилота из ромбовидного корабля и что это схематическое изображение их биологического вида нанесено там на наглухо задраенную перегородку. И как никогда ранее, он ощутил всю беспомощность человека, когда у того нет под рукой компьютеров, голографических навигационных карт и роботов-помощников.
А космос, с его непостижимыми, чудовищными, нечеловеческими пространствами, равнодушно взирал на двух носителей разума, копошащихся в песках всеми забытой планеты. Глеб чувствовал спиной этот холодный, пустой, растворяющий в себе без остатка взгляд. Что же чувствовал сейчас Шептун, было известно только тому же космосу.
Разговоры и разносолы
Контакт, даже такой половинчатый, оказался делом выматывающим, и Глебу нужно было подкрепиться. В его рюкзаке, кроме контейнеров с нормальной едой, имелись два тюбика с пищевым концентратом в виде геля, перенасыщенного жирами и углеводами до состояния калорийной бомбы. Глеб берег этот неприкосновенный запас на крайний случай, и вовсе не из-за вкусовых качеств: ими-то гель как раз не отличался. Нет, пищевой концентрат служил средством для выживания. Когда ты был обессилен или ранен, когда не мог не то что приготовить, а разжевать пищу, то пара глотков этой смеси возвращали и силы, и желание жить, и способность за свою жизнь бороться.
Завершение первого раунда их с Шептуном полевых переговоров нужно было чем-то скрепить, а строение ротовой полости у последнего свидетельствовало об ограничениях в приеме твердой пищи. Поэтому Глеб и решил разориться на гель. Землянин в лучших традициях Средневековья сначала выдавил небольшую порцию себе в рот, а потом передал тюбик Шептуну, показывая жестами, мол, делай как я. Чужак с недоверием, принюхиваясь, принял угощение. Наконец он запрокинул круглую голову и с характерным всасывающим звуком сделал пробу, после чего вернул тюбик землянину. Дегустация чужой еды на поведении Шептуна никак не отразилась: тот по-прежнему сидел неподвижно, словно прислушиваясь к самому себе.
«Чем ты питался здесь?» – жестами и рисунками на песке спросил Глеб. В ответ чужак сначала указал на вход в пещеру, а потом нарисовал что-то типа миски с редко заштрихованной водой. Один из штришков он обвел кружком и сделал выноску, а уже на свободном месте крупно и узнаваемо изобразил озерного слизня.
– Да, скоро я тоже перейду на белковую диету, – кивая и похлопывая по рюкзаку сказал Глеб, хоть и понимал, что Шептун его не слышит. Все-таки человеческая привычка проговаривать информацию вслух, когда собеседник находится рядом, оказалась сильнее здравого смысла.
И тут Шептун, что был совсем не резок в движениях, вдруг дернулся, как от удара током, и начал что-то быстро-быстро чертить на песке. Вскоре все пространство перед входом было испещрено точками, наклонными черточками и рисунками в его исполнении. А закончился этот приступ активности так же внезапно, как и начался: не дорисовав какую-то схему, инопланетянин завалился на бок и замер в нелепой позе и с оттопыренным пальцем.
Глеб не на шутку перепугался, но когда стал приводить чужака в чувство, то убедился, что тот дышит. К счастью, это была не смерть, а отключка сродни обмороку. Землянин осторожно взял на руки легкое тельце и отнес в пещеру. Там он его уложил, оставив у изголовья инопланетянина открытый контейнер с водой.
Пищевой концентрат, сыгравший с Шептуном злую шутку, на Глеба же подействовал как надо: прилив сил требовал скорейшего их применения. Землянин принялся изучать «живопись», оставленную на песке маленьким шерстяным созданием. Прерывистый частокол троичных записей Глеб решительно пропускал, а вот рисунки и схемы разглядывал очень внимательно.
История Шептуна, поведанная тем в картинках, была печальна. Гигантский астероид, столкновение с которым само по себе – вселенская катастрофа, изменил орбиту их родной планеты. Хрупкое равновесие в системе двойной звезды нарушилось, и светила своими гравитационными полями довершили гибель обитаемого мира. Шептуну в числе немногих удалось спастись: вместе с еще одним соплеменником он улетел на ромбовидном корабле. Возможно, что из-за глобального катаклизма навигационная система корабля повредилась еще в момент старта. И в итоге, проблуждав в космосе и израсходовав значительные запасы топлива, они посадили «ромб» на первую подходящую планету.
Через какое-то время Шептун с напарником выбрались на разведку: на рисунке было видно, как они перемещаются на дневное полушарие. А далее уже шли зарисовки со знакомыми Глебу пейзажами: каменные козырьки наростов, низенькие горы, скальные островки. Следовало признать, что у Шептуна имелись изобразительные способности, но вот последний, незаконченный рисунок ему не удался совсем. Глеб так и не смог понять, что перед ним – волнующееся море или пыльная буря? Возможно, элементы того, что хотел отобразить в картинке Шептун, были настолько малы, что сухой песок просто не мог этого передать, а разваливался и рассыпался. Что ж, для уточняющих вопросов оставалось только дождаться, когда инопланетный художник придет в себя, а пока и сам Глеб был не прочь прикорнуть.
Время в безвременье
Когда Глеб проснулся, Шептуна в пещере не было. Воды в контейнере, что оставлял землянин, на глаз убыло прилично. Глеб умылся ее остатками и вышел на свет. Чужак снова что-то чертил на песке, только на этот раз уже с присущей ему неторопливостью.
Глеб кивнул Шептуну и жестом пригласил перейти на свободное от рисунков место. Там он изобразил схему простейшей планетной системы: одна звезда, одна планета. Потом, стирая и перерисовывая малый кружок на новом месте, Глеб показал полный оборот планеты вокруг звезды. Когда Шептун утвердительно кивнул, землянин крупно написал рядом со схемой «365». Далее Глеб вокруг кружка планеты обвел замыкающуюся стрелку и написал «1». Когда Шептун понял, что от него требуется, то ушел к таблице, где ранее Глеб уже изобразил арабские цифры и соответствующее им количество черточек, а также принцип разрядности. Чуть погодя Шептун переместился к схеме родной системы и над ней геометрически выверенным шрифтом написал «411».
Теперь нужно было перескакивать в самое начало и как-то определяться с базовой единицей времени. Тут Глебу снова пришлось тратить драгоценный заряд батареи и выводить на стекло шлема секундный таймер с обнулением и автоповтором. К счастью, собеседник ему попался весьма толковый, и долго гонять электронную цифирь не пришлось.
Шептунская секунда оказалась в полтора раза длиннее земной. Оборот вокруг собственной оси их планета делала примерно за тридцать земных часов, но деление на времена суток у соплеменников Шептуна было весьма специфичным из-за
