Дневник - Александр Судоплатов

19 января. Ну и надоело же сидеть под мостом. Мороз страшный. Топим вагонами и разным барахлом. Ночью стоял часовым. Тихо.

20 января. Сегодня сообщили по телефону, что сменяют нас, но начался бой. Сильная конница пошла в обход. Выручила 5-я батарея полковника Думбадзе. К 4 часам дня все ликвидировано. Ночью прибежала разведка и доложила, что ко второму бетонному мосту подходит большевистская цепь в белых балахонах. Это близко, всего в двух верстах. Поднялась тревога. Полк приготовился к бою. Послали разведку, через час все выяснилось, на бетонном мосту бродила стая собак. По телефону поднялась руготня и смех. Адъютант отчаянно ругался. Попало начальнику разведки. Мороз 26°.

21 января. Сегодня нас сменила 5-я рота. Слава богу, 8 дней не раздевался. Сменил белье. Избавился от вшей. Ох и посплю важно. Тихий напился пьяный.

22 января. Сегодня вышли на занятия в поле, а красные открыли артиллерийский огонь. Пришлось вернуться в село. Сели вечером ужинать. «Шрапнель» – ячменная крупа с постным маслом. Только взяли ложки, вдруг «дум! дум! виуу-бах!» – разорвалось на улице против нас. Некоторые опустили ложки, разговор утих. «Чого це[47] ему вздумалось?» – удивился Тихий, первый прервавший молчание.

«Бум! Бум!» – глухо бухнуло вдали.

«Бах!» – разорвалось у нас во дворе.

– Ох!.. тикай[48], ребята, сейчас в хату ударит! – закричал Тихий и выскочил во двор. Наш отделенный кинулся под печку. Баба схватила подушку, заголосила и забегала из одной комнаты в другую. «Бум! Бум!» – ухнуло вдали. Мы притаили дыхание, широко открыв глаза. В голове уже воображается грохот, «стены падают, сейчас конец, сейчас конец!» – думалось мне.

«Вззззз-ба-бааах!» – разорвалось рядом с хатой. Двери с шумом отворились, стекла со звоном посыпались, лампа потухла. Хата наполнилась вонючим дымом, и мы в потемках, толкая друг друга, выскочили во двор. Небо было ясно и густо усеяно звездами. Тихо. Был легкий морозец. Первое, что бросилось в глаза, – разбитая конюшня соседа. 4 хозяйских лошади было убито, 2 обозных ранено.

23 января. Сегодня ходили в разведку. Вышли в 10 часов вечера нас 6 солдат и седьмой офицер поручик Ципко. Тихий был тоже. Предупредили часовых, вышли за проволоку и осторожно пошли, придерживаясь насыпи железной дороги. Версты две прошли спокойно, впереди темнела постройка, железнодорожная будка.

Пошли с остановками. Винтовки наготове. Подошли вплотную. Тихо. Будка без крыши разбита снарядом. Вышли вперед. Тихо – никого. Ростов в 4 верстах.

– Здесь, на будке, бывает красная застава, – сказал поручик Ципко, – может быть обождем и зацапаем их!..

– Эх и заживем! – одобрительно заговорил Тихий. – Как захватим комиссара!

Постояли около будки с полчаса. Вдруг сзади послышались осторожные шаги. Мы присели за стеной и прислушались. К будке со стороны Батайска осторожно кралась фигура; не доходя шагов тридцать, она остановилась и замерла. Мы притаили дыхание, ожидая, что будет дальше. Фигура постояла минут десять, двинулась к нам.

– Стой! – закричал Ципко и выбежал к фигуре навстречу. Я ожидал, что начнется борьба, и подскочил к ним, но фигура испуганно произнесла:

– Та я вольный, я подводчик, товарищи!

– Какие мы товарищи! – крикнул Ципко и ударил его в морду.

Это был мужик бородатый лет сорока пяти. Мы повели его в Батайск.

Дорогой он плакал. Говорил, что уже два месяца он с лошадьми сидит в Батайске и не может выехать. Уверял нас, что он подводчик, Екатеринославской губернии, бросил лошадей и решил пробраться домой. Он просил нас отпустить его. Мне его стало жаль. Я видел, что человек говорит правду, и отпустил бы его, но Ципко был неумолим.

– Знаю вас, вольных! – говорил он. – А до большевиков попадешь, так все расскажешь, где какая батарея стоит…

Пришли в Батайск под утро.

Я и еще один сдали мужика под расписку коменданту полка.

24 января. Был аэроплан наш или чужой, стреляли по нем здорово. Мороз сильный, один солдат нашей роты отморозил нос. Приезжала английская миссия. Снимала Батайск, заставу.

25 января. Большевики обстреливали Батайск из орудий. Попали в молотилку, которая стояла в огороде соседа. Играли в карты. Тихий остался 18 раз дураком. Мороз.

26 января. На позиции тихо. Шел снег. Был дневальным ночью.

27 января. Сегодня был утром на базаре, который разогнала красная артиллерия. Видел автоброневик «Могучий», который будет действовать с нами. Действительно громадный броневик, но малоподвижный.

28 января. У нахичеванской переправы заметно скопление красных. 5-я батарея стреляет. Вышел большевистский бронепоезд. Приказано быть в боевой готовности. Пишу уже, придя с позиции, лежали за проволокой, но красные не дошли до нас за версту. Их разогнала 5-я батарея полковника Думбадзе и конница Барбовича.

30 января. Был генерал Деникин. Тихо. Мороз. Дневалил. Наши, у кого английская шинель, были на параде.

31 января. Сегодня по секрету узнал, что наши думают наступать на Ростов. Тихий мне это передал и сказал, что вызывают охотников на ночной набег и что он вызвался и меня назвал. Я его выругал, а он смеется. Дурак. Если прикажут, я всегда исполню приказание, но сам бы никогда не вызвался.

1 февраля. Мороз сегодня страшный. Выскочил на минуту во двор и скорее в хату. Хорошо еще, что красные молчат. Пишу дневник, а в хате полно гостей. Играют две гармошки. Половинка что-то заболел. Его отправляют в Каял. Сегодня прибыло пополнение. Все из Екатеринодара.

2 февраля. В Ольгинской сильная канонада. Там дроздовцы.

3 февраля. Был в околодке, растер ногу. Что я видел сегодня. Ужас. В околодок идут и идут все больные тифом. На ст. Батайск полно тифозных. Лежат на каменном полу, стонут, под себя испражняются. Мертвые лежат с больными. Холод адский. Вши лазят по стенам. Никто за ними не смотрит. Когда я случайно открыл дверь, раздались крики: «Воды! Пить! Холодно! Ой! ой! Добейте! Куда, куда! Спасите, вон красные!» Я выскочил из вокзала. А за станцией сложены штабеля с умершими, во всех тупиках все товарные вагоны полны умершими. Нередко из них живых только 5–6, а остальные человек 30 умершие. Кошмар. Говорят, так же дело обстоит и в Каяле и по всей линии до Екатеринодара. А из околодка отправляют прямо в вагоны – «умирай, мол!». Солдаты плачут, говорят, что они будут лечиться на свои средства в Батайске, но их без разговора отправляют. «Сдыхай, мол! – плачут больные. – Когда здоровы, так нужен, а заболел – пропадай!»

Конец ознакомительного фрагмента.

Сноски

1

См.: Павлов Б. Первые четырнадцать лет. Посвящается памяти алексеевцев. М.: ИЦ-Гарант, 1997.

2

Там же. С. 60.

3

Павлов Б. Указ. соч. С. 39.

4

См. с. 259 данного издания.

5

Следует отметить, что в одном из писем отцу Судоплатов объясняет, почему он в дневнике называет евреев «жидами»: «…у нас на Украине евреев называли жидами (это не было презрительным словом, т. к. они сами себя часто так называли, то в дневнике я часто так их называю). Не подумайте, что я антисемит. У меня было много друзей-евреев и покойная жена была наполовину еврейского происхождения». Чувство неловкости, которое он испытывал по этому поводу, примечательно, так как бо́льшая часть белых эмигрантов были антисемитами, в первую очередь потому, что считали евреев причиной революции и установления советского режима. В самом дневнике вот что Судоплатов пишет о погроме в Юзовке (Донецк): «“Мы, прежде чем достать подводы, пойдем пограбим жидов!” – заявил наш старший. Два наших старика что-то пробурчали, но он их не послушал. “Вы знаете, – добавил он, – что власть уже удрала из Юзовки и в городе никого нет, так что свободно можно грабить”. Мне это предложение было не по душе, но делать нечего» (с. 22).

6

В нем участвовали такие известные поэты и прозаики, как З. Гиппиус, Б. Зайцев, А. Куприн, Д. Мережковский и И. Шмелев, а также такие критики и публицисты, как А. Бем, М. Вишняк, А. Кизеветтер и П. Струве. Съезд писателей субсидировал король Александр, присутствовавший на открытии.