Жизнь графа Дмитрия Милютина - Виктор Петелин

Дмитрий Алексеевич был завален работой, он часами не выходил из-за стола, настолько многое нужно было осветить из-за запущенности штабной работы. Норденстам получил новый дом, и в начале ноября Милютины, сделав ремонт, въехали в свою квартиру обер-квартирмейстера, где был небольшой сад, свой двор, а вдали снова увидели солдатскую слободку. Рядом был дом начальника края генерала Гурко, штабные помещения и казенные квартиры других офицеров Кавказского корпуса.

Милютин в своих воспоминаниях отметил два события этого времени: самое ценное, что у них было, – хранившиеся в дамской шкатулке в комнате жены серебряные приборы, туалетные украшения и 1500 рублей, – еще в июле было украдено. Дмитрий Алексеевич услышал шорох, проснулся, пока накинул халат, вор успел схватить шкатулку и исчез. Пришлось просить пособие в 1000 рублей, чтобы не бедствовать. А второе событие тоже не из приятных – на Ставрополь налетела густая туча саранчи, принесшая много неприятностей для жителей края.

Но эти происшествия показались мелочью перед тем, что вскорости надвинулось на весь Кавказский корпус, расположенный по небольшим пунктам Кавказских гор: Шамиль объединил вокруг себя и своих сподвижников большую часть восставших и ударил своей массой 28 августа 1843 года по селению Унцукуль, уничтожил небольшой отряд подполковника Веселицкого, вышедшего на защиту селения, взял через два дня и само селение, два орудия, и шестьдесят нижних чинов вынуждены были сдаться. «Известие это поразило нас как гром среди ясного неба, – писал в воспоминаниях Милютин. – Оно указало, что Шамиль, пользуясь нашим бездействием и раздроблением войск, успел утвердить свою власть над всеми племенами Чечни и нагорного Дагестана и теперь решился сам перейти в наступление. Таким образом, те опасения относительно тогдашней нашей системы действий, которые только что были в составленном мною проекте рапорта от имени командующего войсками, подтвердились фактически».

Одно известие было печальнее другого… Генерал-майор Франц Клюки фон Клюгенау (1791–1851), командующий войсками в Северном Дагестане, собрав свой отряд, двинулся к Цатаныху, но, увидев огромное войско Шамиля, понял, что лучше отступить к Хунзаху и укрепить свой отряд. А в это время Шамиль захватил все мелкие укрепленные пункты, истребил всех их защитников, подчинил себе всю Аварию и Койсубу, получив все орудия, снаряды, все вооружение, хранившееся на складах.

Генерал Александр Иванович Нейдгардт (1784–1845), командир Отдельного Кавказского корпуса и главноуправляющий Закавказским краем, направил генерала Гурко руководить всеми войсками Северного Дагестана, выручить генерала Клюки фон Клюгенау, державшего селение Хунзах. В это время пришел месячный у мусульман пост – ураз, все войско Шамиля разошлось по своим аулам. Генерал фон Клюгенау воспользовался этим временем и ушел из Хунзаха, оставив подполковника Диомида Васильевича Пасека (1808–1846) с четырьмя батальонами и орудиями на удержание селения Хунзах. Так что генерал Гурко, прибыв в Северный Дагестан, имел шесть батальонов и десять орудий. А вскоре ураз закончился, и войско Шамиля вновь собралось для атакующих действий. Разгромили малочисленный гарнизон Гергебиля, Гурко был слишком слаб что-либо сделать, он остался защищать селение Шура. Подполковник Пасек ушел из селения Хунзах и оказался в селении Зыраны, в глубоком ущелье Аварской Койсу. Вскоре 30 тысяч горцев под руководством Шамиля утвердили его господство над всем Дагестаном, в его блокаде остались отряды под командованием Гурко и Пасека.

Много десятков лет, думал Милютин, получая эти печальные известия, мы воевали на Кавказе, добились определенных успехов, а за два месяца Шамиль вернул все, что с таким трудом было завоевано, истреблены русские отряды, потеряны орудия, оружие, военные запасы. Шамиль стал полным владыкой всего Восточного Кавказа. А главное, в местном населении утрачено «прежнее обаяние русского имени», не только потеряли военное превосходство, но и в нравственном смысле изменилось многое.

27 ноября Норденстам и Милютин выехали из Ставрополя в станицу Екатериноградскую, в которую переместился генерал-адъютант Нейдгарт со своим штабом, чтобы быть ближе к военным действиям.

Норденстаму приказали быть в Екатериноградской до приезда генерал-адъютанта, а потому он поторопил Милютина со сборами:

– Да и чего собираться-то? Вы поедете в моем экипаже и с нашей прислугой, ничего не берите с собой, лишний груз обременителен, не берите даже чемодана. И прислуга у нас будет общая…

Милютин так и сделал, не взял с собой даже предметов домашнего хозяйства. А когда приехали в станицу, генерал-адъютант уже прибыл, поместили их на разных квартирах, чему Милютин был очень рад, но он оказался совершенно без привычных вещей. Но в это же время прибыл из Петербурга подполковник Николай Иванович Вольф с поручением от военного министра Александра Ивановича Чернышева (1785–1857) к генералу Нейдгарту, и его тоже разместили в той же квартире, что и Милютина. И это спасло Милютина от бытовых неудобств: Вольф, привычный к путешествиям и командировкам, был запасливым человеком, очень ценившим свои привычные удобства, у него было все, что нужно было в диком краю, даже его слуга усердно прислуживал и Милютину.

Но это не так угнетало Милютина, как первое расставание с любимой женой. Только начали съезжаться офицерские семьи в Ставрополь, в Дворянском собрании начались балы, раза два и жена принимала участие в этих балах в гостинице Наитаки, хоть на минутку забыв про однообразную домашнюю жизнь, она познакомилась с женами генерала Сергея Дмитриевича Безобразова (1809–1879), Норденстама, наказного атамана Кавказского линейного казачьего войска Степана Степановича Николаева (1789–1849), подружилась с женой председателя Ставропольской казенной палаты Де-Роберти и обаятельной баронессой Екатериной Александровной Торнау, муж которой барон Федор Федорович Торнау (1812–1882), племянник генерала Нейдгарта, много лет провел в турецком плену и очень интересно рассказывал об этом эпизоде в своей жизни своему приятелю Милютину и собравшимся знакомым. И вот все это в минуту налаженное рухнуло, Наталья Михайловна осталась одна в опустевшем для нее городе, на пустыре, к тому же она была беременна, вести свое хозяйство ей было крайне трудно… Невыразимо тяжела была эта разлука… И Милютин каждый день писал письма любимой, а она каждый день ему отвечала. Норденстам порой, увидев, что Милютин ежедневно отсылал письма в Ставрополь, удивлялся, что можно описывать здесь, в такой глуши, но это нисколько не смущало Милютина. Правда, дороги были плохие, приходилось курьерам добираться до Ставрополя на волах, иногда посылали казака. «Как для меня, так и для жены моей частые и длинные письма составляли единственное утешение в нашей разлуке», – вспоминал Милютин. Вечерами иной раз встречались с Вольфом, разговаривали, делились воспоминаниями о Петербурге. При всей холодности и сухости отношений Милютин все время чувствовал, что его мнения и советы полезны, дружественны и честны.