История великих путешествий. Том 2. Мореплаватели XVIII века - Жюль Верн

Осмелюсь утверждать, что какая-нибудь держава, имея своей единственной колонией Филиппинские острова и организовав наилучшим образом управление ими, могла бы без зависти смотреть на любые европейские владения в Африке и Америке».

Узнав в Маниле о прибытии в Макао капитана д'Антркасто, получив почту из Европы и пополнение восемью матросами и двумя офицерами, доставленными в Манилу на фрегате «Сюбтиль», Лаперуз 9 апреля вновь направился к берегам Китая.

Двадцать первого он очутился в виду Формозы (Тайваня) и немедленно вошел в пролив, отделяющий ее от Китая. Он обнаружил там очень опасную мель, не известную мореплавателям, и тщательно измерил глубину моря вокруг нее. Вскоре он миновал бухту, где когда-то находился голландский форт Зеланд, а теперь расположен город Тайвань, столица острова.

Так как муссон не благоприятствовал плаванию по Формозскому (Тайваньскому) проливу, Лаперуз решил обойти остров с востока. Он уточнил координаты Пескадорских островов (Пэнхуледао), нагромождения скал, напоминающих различные фигуры, прошел в виду островка Ботол-Табако-Ксима, куда никогда не высаживался ни один мореплаватель, затем вдоль берегов острова Куме, жители которого не являются ни китайцами, ни японцами, а произошли, вероятно, от смешения этих двух народов. Далее были усмотрены острова Хоа-Пинсу[167] и Тяо-Су, составляющие часть архипелага Рюкю, известного в ту пору лишь по письмам одного иезуита, отца Гобиля.

Фрегаты вступили в Восточно-Китайское море и взяли курс ко входу в пролив, отделяющий Китай от Японии. Там Лаперуза встретили туманы, такие же густые, как на берегах Лабрадора, и сильные непостоянные течения. Прежде чем вступить в Японское море, он исследовал остров Чечжудо, известный европейцам по гибели в 1635 году кораблей Спарроу и Хоука, и определил координаты его южной оконечности, с исключительной тщательностью засняв берега на протяжении двенадцати лье.

«Трудно представить себе, — рассказывает он, — более живописный остров; посредине примерно на тысячу туазов возвышается гора, которую можно увидеть за восемнадцать, двадцать лье; там, очевидно, берут начало потоки, орошающие остров. Местность очень полого спускается к морю, откуда мы видели расположенные амфитеатром поселения. Земля, как нам показалось, была возделана и на склонах горы до очень значительной высоты. С помощью подзорной трубы мы могли различить границы полей, раздробленных на очень мелкие участки, что служит указанием на большую плотность населения. Самые разнообразные оттенки зеленого цвета, свойственные различным культурам, придавали ландшафту острова еще большую прелесть».

Условия для определения долготы и широты оказались очень благоприятными; это было тем более важно, что никогда еще ни один европейский корабль не проходил в здешних морях, показанных на картах того времени лишь на основании китайских и японских карт, опубликованных иезуитами.

Двадцать пятого мая «Буссоль» и «Астролябия» вошли в Корейский пролив, где была произведена тщательная съемка берегов и каждые полчаса делались промеры.

Так как корабли двигались очень близко от берега, французские моряки могли без труда различить во всех подробностях укрепления, построенные по европейскому образцу.

Двадцать седьмого увидели остров, не указанный ни на одной карте и отстоявший, по-видимому, лье на двадцать от корейских берегов. Он получил название острова Дажеле (Уллындо).

Затем французские корабли взяли курс к Японии. Из-за противных ветров фрегаты продвигались исключительно медленно. 6 июня увидели мыс Ното и остров Иоцусима (Нанацусима), у западного побережья Хонсю.

«Мыс Ното на берегу Японии, — пишет Лаперуз, — является такой точкой, на которую географы могут вполне положиться; с установлением его координат и зная определенное капитаном Кингом местоположение мыса Набо (Инубо) на восточном берегу, можно будет установить ширину северной части этой страны. Наши исследования окажут географической науке еще более существенную услугу, так как станет известна ширина Тартарского моря[168], куда я решил направиться».

Одиннадцатого июня Лаперуз увидел берег Тартару (Татарии). Место, к которому он приблизился, находилось точно на пограничье Кореи и Маньчжурии. Горы там имели, вероятно от шестисот до семисот туазов в высоту. На их вершинах виднелся снег, но в небольшом количестве. Французы не обнаружили никаких следов возделанной земли или жилья. На протяжении сорока лье побережья не встретилось ни одного устья реки. Лаперуз все-таки хотел сделать остановку, чтобы естествоиспытатели и геологи смогли заняться исследованиями.

«До 14 июня берег тянулся в направлении норд-тен-норд-ост, мы находились уже на 44° северной широты и достигли тех мест, где географы помещают пролив Тесуа; но мы оказались на пять градусов западнее той долготы, которую приписывают этому проливу; эти пять градусов надо бы отнять от Тартарии и добавить проливу, отделяющему ее от островов, расположенных к северу от Японии».

Двигаясь вдоль берега, моряки не видели никаких следов поселений; ни одна пирога не вышла навстречу кораблям. Казалось, эта страна, поросшая великолепными деревьями и пышной зеленью, была необитаема.

Двадцать третьего июня «Буссоль» и «Астролябия» бросили якорь в бухте, расположенной на 45°13' северной широты и 135°09' восточной долготы. Она получила название бухты Терней.

«Мы горели нетерпением, — рассказывает Лаперуз, — приступить к изучению этой страны, занимавшей наше воображение со времени отплытия из Франции. То был единственный уголок земного шара, не посещенный неутомимым капитаном Куком; вероятно, лишь трагические события, оборвавшие его жизнь, послужили причиной того, что мы первые высадились здесь.

Этот рейд (бухта Терней) расчленен на пять маленьких бухт; они отделены одна от другой холмами, до самой вершины поросшими деревьями. Никогда даже самой ранней весной вы не увидите во Франции зелени таких ярких и разнообразных оттенков. Пока шлюпки приближались к берегу, мы не спускали с него подзорных труб, но видели лишь оленей и медведей, которые спокойно паслись у самого моря. Это зрелище усиливало нетерпение, с каким мы стремились поскорее высадиться… Земля была устлана ковром из тех же растений, какие встречаются в нашем климате, но они отличались более ярким зеленым цветом и большими размерами; почти все они цвели.

На каждом шагу попадались розы, желтые и красные лилии, ландыши и все наши луговые цветы. Сосны венчали вершины гор; дубы начинали появляться лишь с середины склона и по мере приближения к морю становились менее толстыми и мощными. Берега рек и ручьев поросли ивами, березами, кленами, а на опушке густых лесов виднелись яблони и испанский боярышник в цвету вперемежку с купами орешника, на котором уже начали завязываться плоды».