Право быть - Вероника Иванова

Понять, как умирают драконы.

Насколько могу судить по собственным воспоминаниям и всему, что успел узнать, мои родичи исчезают из мира только насильственным путем. То бишь, когда их убивают. В случае моей матери смерть тоже была хоть известной наперед и выбранной сознательно, но осуществленной все же чужими руками. Моими, в ту пору безмозглыми и беспомощными, но одновременно и беспощадными. Правда, совершить убийство мне удалось лишь потому, что мать не стала избегать смертельного удара, а она, в отличие от преждевременно упокоенного мной же супруга Тилирит, прекрасно знала: с Разрушителем нет смысла затевать дуэль, потому что надежнее самому рассеяться прахом. И притом — остаться в живых.

Чтобы убить дракона, нужно уничтожить воплощенный сгусток его сознания, то, что я, к примеру, могу видеть обычным зрением, с чем могу разговаривать и что могу потрогать. Все свободное от общения с другими живыми существами время сознание Повелителя Небес равномерно распределено по узлам участка Гобелена, который составляет драконью плоть, и в таком состоянии уничтожение представляется несколько затруднительным, потому что придется выжигать Нити одну за другой, чтобы наверняка получить желаемый результат, ведь иначе дракон будет попросту переносить свою суть с места на место.

Хм. Похоже, именно на этом свойстве и построена Пустотная сфера. Она отделяет основную часть сознания от плоти, одновременно пресекая обмен Силой, что и приводит к неизбежной скорой гибели. Дракон, оторванный от своего мира, умирает. Но если я по рождению дракон, значит, причина моей смерти… Та же?!

Чего я оказался лишен, когда в позвоночник вонзились иглы серебряного предателя? Не чувствую связи с Пустотой, не могу до нее дотянуться или докричаться. Пустота… Мой собственный мир? А почему бы и нет? Чем он хуже любого другого? И, в отличие от плоти драконов, у моего мира нет никаких границ. Вообще. Я бывал на многих землях, и в любом их уголке язычки Пустоты жадно слизывали ворсинки окружающих меня Нитей. Может быть, потому, что…

Ну конечно! Стоит только взглянуть на ткань, чтобы понять. И как мне это раньше не приходило в голову? Нити переплетаются между собой, но никогда не становятся единым целым, а значит, между ними есть пространство. Тоненький, почти незаметный слой. Частичка моего мира. Мира, который больше всех остальных и от которого я сейчас отделен непреодолимой преградой.

Понимает ли серебряный зверек, что со мной происходит? Вряд ли. Он же освободился от власти слов, и я больше не могу ничего ему рассказать. Правда, моя тюремщица все же ухитрилась отодвинуть серебряный щит в сторону, на несколько мгновений, но все же добилась своего. Интересно, как? Уговорить обычным образом не могла, это точно. Она что-то упоминала о голосе… Нет, не так. Она сказала: если помнит, то услышит. Что же именно он должен был услышать?

Слова? Ни в коем разе. Чувства? Ближе к истине, но все равно не вплотную, ведь любое чувство человек рано или поздно старается выразить в своем сознании словесно или образно, а значит, серебро мало что поняло бы и уж тем более не послушалось бы. Тогда… Ощущения?

Требовался отказ от обороны. Полный. Значит, нужно было внушить серебру, что поблизости нет ни малейшего источника опасности. Оно должно было расслабиться, если такое понятие применимо к металлу, пусть и разумному. Должно было ощутить покой и безмятежность, чтобы убрать все щиты. Значит, женщина попробовала каким-то образом осуществить передачу умиротворенности через водяные связи сознаний. Но откуда она могла все это взять? Где могла позаимствовать?

Только создать в себе самой. Только прочувствовать от начала и до конца.

Если общение происходит без слов и даже без образов, рожденных сознанием, передается как раз то, над чем мы никогда не удосуживаемся задуматься и на что почти не обращаем внимания. Так вот почему она осела на землю, словно вдруг оказалась без сил: прониклась покоем и благостью! Правда, все же сохраняя память о намеченной цели, но это, скорее всего, не врожденная способность, а результат долгих тренировок под присмотром умелого наставника, иначе первый же подобный опыт закончился бы… Закончил бы ее разумную жизнь, превратив душу в слепок одного-единственного ощущения.

Но она невероятно сильна! Ведь я тоже почувствовал Зов. Может быть, не совсем тот, что предназначался серебру, и может быть, чуть менее ярко, но вполне ясно. И пожалуй, я был счастлив, на несколько минут лишившись тревог и забот. Был счастлив, поддавшись коварному очарованию врага, поверив в невероятное, устремившись навстречу будущему… Или это ощущения зверька эхом отозвались во мне? Сначала в моей плоти, а потом уже и в сознании? Похоже на то. А разрушились наведенные чары в тот момент, когда… Я поймал взгляд га-ара и увидел в нем ненавистное обещание.

Значит, между мной и серебром тоже существует связь сознаний, причем более короткая и более прочная, если мои ощущения зверек перенял почти мгновенно. Любопытно. Мы все же можем понимать друг друга? Понимать настолько, чтобы действовать совместно? Но как без слов объяснить, что я умру, если из моего позвоночника не вытащить иглы?

Как ощутить смерть?

Только умерев по-настоящему.

Тупик? Да. Что так, что эдак, итог будет один. Я лишь догадываюсь, какие ощущения посещают умирающего, и не могу представить, как перевести их на понятный серебру язык. Грусть, горечь, переживания о несбывшемся и невыполненном? Но зверек, в отличие от меня, достиг высшей точки своего пути: стал живым и свободным. О чем он может сожалеть? К чему может стремиться? Нет, боюсь, с подобной задачей мое воображение не справится.

Кроме того, одна только мысль, что я умру человеком…

Фрэлл!

— Ты ведь знаешь, что происходит.

О, совсем забыл о Борге, которому велели присматривать за мной и сидеть тихо. Честно говоря, думал, что «тихо» относится и к разговорной речи, но, похоже, зачарованное серебро в плоти моего товарища по несчастью не блещет собственным разумом.

— Знаешь.

Он не спрашивает, а утверждает и выжидательно смотрит на меня, приглашая к откровенной беседе. Что ж, почему бы и не поговорить напоследок?

— Знаю.

— И раньше знал? Ну, скажем так…

— Догадывался. Правда, в действительности все оказалось гораздо занимательнее и чудеснее.

— Что-то не вижу на твоем лице восхищения.

Потому что я уже навосхищался всласть. Еще когда находился на берегу озера. Но, возможно, и к лучшему, что чаша моего восторга вычерпана до дна.

— Это конец, да?

Ответить искренне? Или солгать, чтобы подарить надежду? Для начала попробовать потянуть время, чтобы не торопиться с принятием окончательного решения.