Сибирь и каторга. Часть первая - Сергей Максимов

Многие слова утратили секрет и, прорвавшись в общенародное употребление, перестали считаться пригодными для обихода в темном ремесле, в плутовских изгибах его, и не перестали лишь смущать близоруких собирателей словарей этих. В мазурницкой музыке мы находим такие слова: одеть — оболочь; бежать и убежать — хрять и ухрять; попасться в преступлении — влопаться; скрыть, заслонить — затылить; для виду — для блезиру; сделать неудачную кражу — начудить; чертоплешина — плюха по затылку; труба — вздор, пустяки; жулик, который означает по музыке и по-офенски ножик, по музыке же — и мальчика-ученика воровскому делу, перенесено в Москве на самых мастеров промысла; пропить, промотать — проюрдонить;[112] у офеней пащенок — дитя, ребенок; масья — мать; глаза — зеньки. Все эти слова знают все петербургские мастеровые, многие из этих слов употребляют люди и повыше полетом.

Само собою разумеется, что богатство слов сосредоточивается там, где вращается и самый промысел. Темное дело, прикрытое темными условными словами и выражениями, на этот раз обнаруживает свои живые пункты и поле деятельности во всей наготе.

В таких случаях и обилие слов, и хлопотливая изобретательность их являются в отчетливом виде; здесь на воре и шапка горит. А так как все это творится для денег, все это вдохновляется ими, то этот предмет и исчерпан всеми до пределов возможного и ведомого, и потому об них-то и первая речь наша. По таблице, приведенной выше, видимо разнообразие прозваний самых денег и одного из крупных и основных представителей их — бумажного и серебряного рубля. Кто на последние видоизменения рубля и денег не ходит за недосугом, но петербургские мазурики различили свои финашки, финаги (бумажные деньги, ассигнации), как офени свои пельмахи, от сары и царей (серебряной монеты) и от рыжих, веснушных (денег), от рыжиков — червонцев и рыжей сары — полуимпериалов, потому что эти деньги в руках их бывали зачастую, также они знакомы и офеням (под нехитро придуманным прозванием кузлота). Последнего сорта монета неизвестна ни конным барышникам, ни мелкоте — промышленникам шерстобитам и коновалам. Зато у всех известны под своими именами гривна (маруха у офеней, трешка у мазуриков, жирмаха у конных барышников), пятачок — пензик у первых, пискарь (медный), пискарек (серебряный) у мазуриков; полтина (ламиха офен., ламышник мазур., дер барышн.), четвертак, исчезнувший из употребления (жирма-беш у карм., секана и секис у барышн.); целковый (хруст офен., кругляк отверницкий, царь и дере по музыке, седой у коновалов, бирс у барышн.); копейка (трофил офенск., канька и каника у мазур.). А так как на руки офеней чаще и больше других перепадают деньга, то у них есть слова и на грош (баш), и на денежку (батень), и на трехгривенный (хруст с пензиком). Умеют считать они и до тысячи, которую зовут косухою (значение слова этого у мазуриков ослаблено переносом на сотню — косуля — и эти купцы пропалых вещей дальше сотни рублей не считают и счета не знают). У офеней, обязавших себя вечными счетами и выкладами, это дело затемнено больше всех и офенский счет полнее всех и совсем другой, чем, например, у лошадиных барышников и у скрыпенских и других коновалов.

Затем, само собою, по зависимости от предметов торга и купли, офени-торговцы поспешили заручиться своей терминологией, которая дает словарный сборник количеством слов больше тысячи. По способу меновой торговли, каковая не гнушается выменом всего, что придется на руку (и выменивает, между прочим, с такими неслыханными барышами, более чем сто на сто проц.): и яйца (ягреняты), и ложки (свербалки), и мед (емеля), лапти (верзень), пшеницу (кундешница), масло (ласо), всякий хлеб (сумар), лошадь (ловак, остряк), овес (щупляк), ячмень (сахар), рожь (зеха) и проч. Мужику (лоху) и бабе (кубе), и молодице (ламохе), и красной девице (карате, карюхе) с завистливыми и склонными на соблазн глазами торговец-ходебщик и офеня ездовой отдают на обмен все, что надо, что им самим навалили в Москве (в Батусе) на кредит из залежного и прахового товара: гребень (дербужник), стакан и рюмку (бухарник, бухарку), ситец (лепешник), платок (лепень), сукно (шерсно, вехно), ножик и ножницы (жуль и жульницы), стекло и посуду всякую (звеньеху), рукавицы (нахиреи), топоры (машурики), пояса (подбали), сальные свечи (щедреги), а на лакомый вкус богатого мужика на чай бусильник (бусильнк оттого, что люди пьют его — бусят), и сахар сластим, и зеркала вершальницы (затем, что вершить — глядеть в них надо) и другое тому подобное. Для таких дел у офеней и брысы (весы) такие сделаны, что брысят с походом всегда на его сторону. Пропуливает пулец — продает купец этот вяло и рыхло (много и скоро), больше широго, чем склешево (дороже, а не дешевле) и за то ерчить на громати на своем ловаке, а не похлить на стухах (ездить на телеге на собственной лошади, а не ходить пешком на своих ногах с коробом на горбе), да еще сверх того седмает в рахе на дудорге, троет вятелку за стропенем, сафает скрыжами кундешные кундяки и забусывает (на худой конец) чкуном, а чаще всего клыгой, а не то и кером (т. е. в избе, на лавке ест утку за столом, мнет зубами пшеничные пироги и запивает квасом, брагой, а не то и пивом). На крестьянского обманщика собаки не лают, а мужичью голову недаром прозвали на Соже неразумницею: бузу (бедного) от стодена (богатого) лоховой обзетилыцик (крестьянский обманщик) не распознает. И все-таки "котюры скрыпы ртвандают, поханя севрает шлякомова в рым, нидонять дрябку в бухарку, гируха филосы мурляет, клюжает и чупается (ребята ворота отворяют, хозяин зовет знакомого в дом, наливает водку в рюмку, хозяйка блины печет, подает и кланяется): "Спасибо еще и за то, что мимо двора не проехал". За мужиком сплошь и рядом у торгована шилку скень (долгов много). Хоть офеня и знает Стода (Бога), но не лучше нефедя и скеса (еврея) бусает лохову гиру (пьет крестьянскую кровь); видку (правду) только по имени знает. Офени говорят: "Масья! ропа кимат, полумеркоть, рыхло закурещать ворыханы" (мать, пора встать, полночь, скоро запоют петухи). "Да, позагорбил басве слещить: астона басвинска ухалила дработницой" (да, позабыл тебе сказать: жена твоя померла весною).

Точно так же в отверницкой речи встречаем наибольшее богатство прозваний тех продуктов, которые служили предметом торговли и промысла. У офеней мы не видим того, у мазуриков немыслима необходимость знания гречихи (кудрявки), чечевицы (лескушки), проса (цикауса). Кричевские торговцы, жившие в более южных и теплых местах, возымели в этом отношении преимущество даже перед проходимцами северными офенями. Кричевские знают и нахрин — хрен, и кругалку — репу, и солодуху — морковь. Все это они могли выменивать и на семирки (иголки), и на теплухи (чулки) и проч.

А вот и еще художники, которые вертятся и вращаются также около своего темного дела и стараются затемнить его больше и так, чтобы сторонние их не узнали. Эти также какою рекою плывут — ту и славу кладут, и у них, где дрова — там и щепы. Ворует мазурик и то, что на глаза попадается, и что легче украсть, и на что он большой охотник и мастер. Оттого у них шубы — теплухи, меховые вещи — окорока, белье на чердаках (не без остроумия) — голуби, посуда — звенья, кафтаны, шинели — шельмы, подушки с извозчичьих саней — мякоть, шапки — камлюхи и сапоги — коньки; все предметы добычи (тырбана) и дележки (слама). Но так как мазурик больше ходит около карманов, "берет с верхов", т. е. из наружных (оттого и карманник), то при обширном поле для деятельности и богатство слов для названия вещей и предметов промысла: табакерка — лоханка, скуржаная — серебряная, рыжая или веснушная — золотая, часовые цепочки — гопа, не шейные короткие — путина и первязь, длинная шейная — аркан, бумажники — дождевики и лопатники, кошельки с деньгами — шмели, лорнеты — камбалы, кольца — обручи, драгоценные камни — сверкальцы, перчатки — грабли, театральные трубки — двуглазые, портмоне — кисы, саквояжи, чемоданы и мешки — шишки. А так как в таких вещах вытаскивались и деньги, то на каждый вид их и форму существуют отдельные названия: деньги — сэра (старые), бабки (новые), ассигнации — финаги и финашки, трека — трехрублевая, синька — пятирублевая, канька и каника — копейка, трешка — трехкопеечник, пискарек — пятачок, пискарь — медный пятак, жирмашник — гривенник, ламышник — полтинник, осюшник — двугривенный, жирма-беш — четвертак, стремчаговый — трехрублевик, царь — целковый, капчук — сторублевая бумажка, косуля — тысяча и проч. Платок — лепень, но шемяга — носовой обыкновенный, персяк — шелковый. Часы прежде назывались веснухи и веснушки, но так как слово это узнали все, то сталось новое — бани, а зато, что они чаще служат предметом добычи и попадают в руки всякие, то и зовутся: стуканцами — стенные, канарейками — карманные, рыжими — золотые, скуржовыми — серебряные. По причине же того, что у таких художников беда всегда висит на вороту, то и выкрикивают близость опасности (стремы) либо этим придуманным словом, либо говорят «мокро», когда видят стрелу — казака, михлютку — жандарма, каплюжника или гурт — полицейского, фигу, чертову роту, двадцать шесть — сыщика; мухорта — статского человека, наблюдателя, барчука — франта, свидетеля, из военных — талыгая, паука — городового, денщика — Алешку, лакея — уксус, лак; хера (пьяного) не боялись, жоха — нищего, подбивали в свою компанию и давали слам. «Отачивались» (откупались) в старину и от «крючка» — письмоводителя в квартале, и от "кармана или выручки", т. е. самого квартального надзирателя, и от «клюя» или ключая — следственного пристава, и «скипидарничали», гуляли на воле, находясь в подозрении. За «ломотою» (побоями) не гонялись и «секуцию» принимали с легким сердцем.